Ветер с океана - Сергей Снегов

А Мише все больше нравилось рыбачить в заливе, и он без уныния вспоминал о том, что в океан выбраться не удалось.

Залив, когда выходили на его середину, к дальним ставникам, был так широк, что берега его проступали темной кромкой на горизонте — и дышалось легко, и работалось споро, и рыба ловилась, и рыбаки подобрались, как один: беззлобные, трудолюбивые, любители доброго слова. «Ты принес нам удачу, парень на роду тебе написано быть рыбаком!» — хвалил Мишу Куржак. Все это было далеко от того, о чем мечтал Миша, собираясь в Светломорск, но, и далекое от мечтаний, не разочаровывало.

В городе часто устраивались воскресники по расчистке улиц от развалин и для сбора годного строителям кирпича. Каждому предприятию выделялись свои участки. Колхозу «Рассвет» досталась окраина — от городской пустоши за парком до берега канала по улице Западной. Это был некогда район двух-трехэтажных домов, почти все они пострадали в войну, лишь немногие были восстановлены. В день, когда Миша впервые вышел на воскресник, погода стояла тихая, жаркая, пекло как на юге. В могучих цветущих липах жужжали пчелы, по улицам сладостно пахло медом. Куржак, вышедший из дому вместе с Мишей, радостно втягивал в себя воздух.

— Как у нас в деревеньке на троицу — по всей земле святым духом несет, — сообщил он Мише. — Пить этот воздух, а не дышать! От хорошего глотка хмелеешь.

Миша только усмехнулся. Старый Куржак был из непьющих. Вряд ли он хоть раз в жизни по-настоящему хмелел.

Около «Океанрыбы» им повстречался Шарутин с киркой и лопатой на плече. Штурман так обрадовался Мише, словно тот был его закадычным другом, и они, наконец, увиделись после долгой разлуки.

— Здравствуй, Миша, вот хорошо, что хоть одного моряка нашел, — прогудел он. — Не поверишь, что за суходралы на метеостанции. По морю никто не ходил, плавают только у пляжей и не дальше десяти метров от берега. Иди со мной, наш участок против бывшего собора, там одни руины. Каменные джунгли! Без компаса и не пробраться!

— Наш участок за вагоностроительным заводом, — сообщил Миша. — Мне надо туда.

— Тогда я пойду с тобой, — изменил свои планы штурман. — Одно условие: не торопись, не люблю бегать. Я тебе новые стихи прочту. Прелесть, ты сразу поймешь. На, держи мой инструмент, он мешает.

Куржак ушел вперед, Шарутин, вдруг сменив свой могучий бас почти на тенор, протянул вперед правую руку и увлеченно задекламировал:

Меридианы по курсу множатся,Ветры валами простор дробят.О, океан, как мне неможется,Как мне неможется без тебя!

Друг отдалился, сминая с ходуНовый разлучный меридиан.Свет от меня звездою с восходаПересекает весь океан.

Волны все выше, волны все больше,Смерч крутит дьявольскою трубой…А ты все дальше, а я все дольше,А я все дольше душою с тобой.

И словно подчеркивая конец, он пустил свой голос на самые низкие ноты:

Сердце мое, трудяга и мученик,Тоскливо считает до встречи дни.Ты, океан, великий разлучник,Соединил нас, разъединив.

— Каково? — воскликнул он. — Срубил каждую строчку, как вылепил. Когда выйдет моя новая книга, люди будут драться у прилавка, чтобы скорей купить. Это я тебе гарантирую, Миша. Пока напечатаю в местной газете. Там в поэзии никто не понимает, даже хорошего белого стиха от серого не отличат, но и сам заведующий отделом культуры сказал: «В общем, неплохо!» У этого педанта и сухаря подобная оценка неслыханна!

— А кто этот ДРУГ, который отдаляется в океане? — спросил Миша.

— Да никто, — равнодушно ответил Шарутин. — Образ. Для впечатления.

Мише стихи понравились, но ему подумалось, что было бы куда сильней впечатление, если бы в рифмованных строчках говорилось о реальных людях.

В районе вагоностроительного завода группка жителей расчищала трехэтажную руину. Возле бывшего дома стояли два грузовика, в них валили мусор, битый кирпич, гнилые доски и бревна. В сторонке складывали целые кирпичи и железную арматуру. Пять мужчин загружали кузова машин, около двадцати женщин расчищали завалы и на носилках подносили мусор.

— Она! — воскликнул Миша, останавливаясь.

— Кто — она? — переспросил Шарутин, потянув Мишу за рукав. — Идем, это не твой участок.

Миша узнал в группе работающих женщину, что повстречалась у Вечного огня. Но сейчас она выглядела по-иному. У памятника павшим гвардейцам она шла строгая, со скорбным лицом, в темно-сером платье. Теперь она тянула носилки с молодой напарницей, обе были в цветастых платьях, в косынках, обе смеялись, она мало напоминала ту, что сохранилась в памяти, но это была все же она. Миша решительно сказал:

— Никуда дальше не пойдем, будем работать здесь.

— Можно и здесь, — согласился покладистый штурман. — Отдавай мой инструмент, Миша.

Миша отдал Шарутину лопату и кирку, сам взял лежавшую на земле свободную лопату и подошел к женщинам.

— Добрый день, подружки! Не возражаете взять в напарники? Мы с товарищем спецы по земляным работам.

— Спецы? Значит, начальство? — насмешливо сказала молодая. — Удивительный народ мужчины, все бы им командовать, пять мужчин в нашей бригаде — один работает, четверо распоряжаются.

— Мы будем работать, распоряжайтесь вы! — Миша вонзил лопату в грунт.

Слежавший мусор плохо поддавался, Миша схватил кирку. Шарутин накладывал разрытую щебенку и битый кирпич на носилки, женщины выбирали целые кирпичи. Молодая сказала с удивлением:

— Впервые вижу парней, которые работают, а не горланят. Таких можно брать в напарники. Правда, Анна Игнатьевна?

Вторая засмеялась. Она хорошо смеялась, добро, с лукавинкой. И лицо ее при смехе очень молодело.

Пока женщины относили наполненные носилки, Миша с Шарутиным разрыхляли горку завалов. Шарутин сказал, что обе женщины — неплохие, а та, что постарше, даже красивая, с такими работать одно удовольствие. С ней, что ли, Миша знаком? Может, после работы пригласить обеих на прогулку? Миша не успел ответить, обе напарницы приблизились с пустыми носилками.

Еще две женщины бросили лопаты и подошли, теперь Миша со штурманом нагружали двое носилок. Миша работал с такой быстротой, словно не мусор расчищал, а раскапывал заваленного человека. Шарутин попросил, когда обе пары женщин понесли нагруженные носилки:

— Угомонись! Так же вымотаемся. Миша подмигнул.

— Вымотаемся — чепуха. Главное — поразить. Распоряжавшийся расчисткой мужчина объявил получасовой перекур. Женщины отдыхали, где было удобнее. Шарутин прохаживался по улице, молча шевеля губами — видимо, читал про себя стихи. Анна Игнатьевна села на расчищенные ступеньки лестницы. К ней подошел Миша.

— Гора с горой не сходится, Анна Игнатьевна, а человек с человеком — да. Не припоминаете старого знакомого?

— Случайного знакомого, — поправила она.

— Должок за вами, Анна Игнатьевна.

— Не понимаю, Михаил Прокофьевич.

— Имя все-таки запомнили, — сказал он с удовольствием. — Только, пожалуйста, Миша, на Михаила Прокофьевича пока не откликаюсь. Я насчет квартирки — обещали подыскать.

— Искала — не нашла.

— А в вашей нет лишней комнаты?

— Мы сами живем в одной. И в доме на девять десятых разрушенном.

— Печальная история…

— Обычная, Миша. Многие здесь живут, как я.

— А можно поглядеть на ваш дом? Ужасно интересно знать, какие жилищные условия в Светломорске. Мы с другом проводим вас после воскресника.

— Слушайте, Миша, — сказала она дружелюбно. — Не надо так со мной разговаривать. Я уже объяснила вам — для ухаживаний не гожусь. Найдите кого-нибудь помоложе и посвободней. Вот Катя, моя напарница, — очень мила, незамужняя, характер хороший. Я с ней работаю в одном цеху и ручаюсь — будет отличной подругой.

Миша сказал с насмешкой:

— Жалко вас, невольница, оказывается. И очень муж ревнивый?

— Жутко! — подхватила она весело. — Такой вспыльчивый, что убить может, если заметит, что ко мне пристают. Вам надо остерегаться, Миша.

— Я ревнивцев не пугаюсь, — пробормотал он. Сообщение о муже все же обескуражило его. В глазах Анны Игнатьевны вспыхивали лукавые огоньки. Он с досадой сказал — Вы не думайте, я не из тех, кто нахальничает.

— И мне так кажется, — сказала она серьезно. — Брат Алексея Прокофьевича не может быть легкомысленным.

— Я не в Алешку, я в себя. Перекур кончился, давайте трудиться. Как вас обеспечивать — с прохладцей или на рысях?

— Лучше на рысях. — Она показала на основательно уменьшившийся завал в лестничном пролете. — До конца дня нам надо все это расчистить, такое у нас задание.