Небесный шторм - Сергей Зверев

На центральном КПП ее тоже пропустили (заболтала бойцов), но на этом ее везенье чуть не оборвалось. Она сворачивала за угол материального склада, решила оглянуться. К пропускному пункту бежал, придерживая болтающийся планшет, штабной офицер с пылающей от негодования физиономией. Что-то проорал часовому, тыча пальцем вслед проехавшей машине, часовой смущенно оправдывался – видимо, ссылался на пропуск, предъявленный синьорой. Знаний, как затеряться на большой базе, набитой глупыми мужчинами, у синьоры хватало. Мари поддала газу, куда-то свернула, бросила машину среди складов и пошла пешком с независимым видом – словно так и надо.

События последующего часа вогнали ее в недоуменный ступор. База вымерла. Людей почти не было. У громоздкого «Си Кинга» возились несколько механиков в промасленных комбинезонах – косились с опаской в ее сторону. Странные флюиды витали в воздухе. Предчувствие назревающей сенсации не покидало Мари. И что-то грызло ее. Не совесть, нет, другое. Как бы даже страх… Но она решила идти до конца, зная, что наглость – второе счастье, а в отдельных случаях и первое. Ее поразила непривычная тишина, царящая на летном поле. Она не видела ни одного истребителя-бомбардировщика!.. Вернее, один увидела. Он стоял в распахнутых воротах ангара – без оснащения, без подвешенного вооружения. Двое серых техников отцепляли от него подвесную консоль, похожую на миниатюрную торпеду. В последний ее визит трехнедельной давности на аэродроме кипела жизнь: взлетали и садились самолеты, ползали заправщики и прочая вспомогательная техника, специалисты наземных служб сбивались с ног, обеспечивая полеты. А сейчас все это словно корова языком слизала – пустое поле, никакой активности. Если бы все самолеты улетели на задание, жизнь на взлетном поле не прекращалась бы – здесь царил бы муравейник! Куда пропали самолеты? Где большая дружная семья?

В офисе технического обеспечения, куда она заглянула, под рев кондиционера царила пышнотелая мадам в форме, при взгляде на которую сразу захотелось пожелать ей красоты. Она уставилась на пришелицу настороженно, почти со страхом. Когда узнала, что имеет дело с журналисткой, чуть не захлебнулась своим страхом. Разве девушка имеет право здесь находиться? Кто ее сюда впустил? На деликатный вопрос, что здесь происходит и куда пропала боевая техника, обладательница пышной груди слегка побагровела и заявила, что не уполномочена отвечать на вопросы, на базе все штатно, персонал выполняет поставленные задачи, и она, кстати, тоже. На вопрос, где можно найти заместителя начальника базы майора Лионелли, дама выплюнула ежа вместе со словом «нигде». Майора Лионелли на базе нет. «А если найду?» – подумала Мари. Внезапно обнаружилось «новое устройство» в окне – два сержанта с повязками на руках, подгоняемые тем самым штабным офицером с планшетом, вошли в здание. Мари оперативно распрощалась с дамой в багровых тонах, юркнула в заднюю дверь. Ей бы очень не хотелось, чтобы именно сейчас ее под белые руки выдворили с базы. Но Мари уже нервничала. Она свернула к общежитию вспомогательного персонала, обогнула станцию радарного слежения и облегченно вздохнула: кажется, ушла. Итак, она решила мыслить логически. Что могло произойти? Самолеты списали, отправили на переплавку – вместе с летчиками. Все улетели и дружно сдались ливийцам. Отправились на выполнение задания, и всех убили, и самолеты тоже. Последняя версия могла бы выглядеть правдоподобной, кабы не одно «но». Сложно сбить тридцать самолетов одновременно – а именно столько крылатых машин из разных стран было приписано к базе. За три с лишним месяца бомбежек ливийским ПВО не удалось сбить ни одного самолета. Допустим, научились стрелять и сбили. Но почему такая таинственность? Неприятно, трагедия, но это война, и летчики летали не на прогулку в Альпы. Профессия такая – воевать и изредка гибнуть. Давно бы сообщили и списали на ужасы войны и жестокость ливийцев – надо же, войска НАТО проводят гуманитарные бомбардировки, а те имеют наглость стрелять! Может быть, все дело в том… ЧЕМ СБИЛИ? Мари застыла, охваченная чувством, что истина где-то рядом. Почему не сообщается о судьбе летчиков? Явно не потому, что они мертвы. А по той причине, что о судьбе летчиков ничего не известно? Хваленая информационная и разведывательная поддержки европейских войск разбились лбом о стену?

Она возникла рядом с техниками в ангаре – суровая, прямая, как колонна храма Сатурна в Риме.

– Когда был последний боевой вылет? – вымолвила она твердым голосом.

– Двадцать первого, мэм… – машинально отозвался белобрысый техник с рябым лицом и вдруг покрылся мертвецкой бледностью. Коллега дернул его за рукав.

– Эй, женщина, вы бы шли отсюда…

– Парни, – она сменила тон, заговорила заискивающе, умоляюще, – расскажите, что случилось. Конфиденциальность гарантирую. Общественность имеет право знать, ведь решается судьба людей… – она несла какие-то штампы, но это было единственное, что приходило в голову. Понимала, что слова улетают на ветер, техники замкнулись, смотрели на нее угрюмо, переминались и чувствовали себя не в своей тарелке. Возможно, они ее узнали, оттого и не послали по конкретному адресу.

– Ну, хорошо, парни, – она сменила тактику. – Вам запрещено говорить – понимаю. Двадцать первого был последний вылет… – И тут до нее дошло. Читая строки хроники информагентств о последних событиях в Ливии, она не могла избавиться от чувства, что в них чего-то не хватает. Чувство было неуловимое, и только сейчас она сообразила: с двадцать первого числа не было ни одного боевого вылета истребителей-бомбардировщиков! Вообще никаких вылетов не было – морская авиация не патрулировала, разведывательных полетов не осуществлялось. Да, собственно, и вылет группы бомбардировщиков 21-го числа с базы в Сигонелле в хронике не фигурировал. – Кто может дать информацию, парни? – встрепенулась она. – Чей это самолет? – Ее осенило, она ткнула пальцем в крылатую боевую штуковину, смотрящуюся без боевого снаряжения как-то сиротливо.

– Поговорите с Оноре Латиньи, мэм, – неохотно буркнул белобрысый. – А к нам не приставайте. Не видите, работаем?

Понимая, что больше ничего не добьется, и лучше намек на информацию, чем вообще ничего, она мило улыбнулась и вышмыгнула из ангара. И – надо же какая встреча! – въехала носом в возбужденного штабного офицера, предпочитающего бегать за Мари в компании двух сержантов.

– Стойте, мэм! – выкрикнул офицер, хватаясь за кобуру.

– Стрелять будете? – удивилась Мари. – Да что тут со всеми происходит, капитан?

Тот подал знак подчиненным, чтобы держали девицу под контролем, и тут же один, с физиономией одомашненного гиббона, шагнул ей за спину, второй – тоже не рахитик с атрофией мышц – навис над душой. Несколько минут офицер сосредоточенно всматривался в ее документы, облизнул пересохшие губы и, поколебавшись, вернул бумаги.

– Что это значит, мэм? Вам нельзя здесь находиться. Почему вы от нас бегаете?

– Я не бегаю, – пожала плечами Мари. – Я выполняю свою работу, заключающуюся в написании репортажей о суровых буднях наших доблестных летчиков. Поговорите с полковником Митчеллом – он меня знает. В чем проблема, капитан? Где все летчики, о которых я должна написать?

– Не ваше дело, – грубовато отрезал офицер и с подозрением покосился на съежившихся техников, делающих вид, что работать они не прекращали. – Ваш пропуск недействителен, мэм. Данная форма упразднена два дня назад. База закрыта. Вы должны немедленно покинуть территорию, пока в отношении вас не приняли соответствующих мер. Вам что-то непонятно, мэм?

Разрази ее гром, ей было ВСЕ непонятно!

Она покинула базу – под пристальным оком «надзирателей». Пыхтя от злости, но, в принципе, понимая, что легко отделалась, Мари проехала все шлагбаумы, выбралась на трассу и остановилась у обочины перед знаком «Винченцо, 4 км». Позвонить Жискару, может, подскажет что-нибудь дельное? Но нет, профессиональная гордость и женское упрямство не позволяли. Она обновила потускневший макияж, завела мотор… и вдруг обнаружила в зеркале заднего вида стоящую позади машину. Метрах в семидесяти – у той же обочины, на той же самой дороге. «Странно, – подумала Мари – Пару минут назад ее тут не было. Откуда взялась, интересно?» Она всмотрелась. Машина небольшая, седан, грязно-синий, кажется, «Ситроен». В машине двое (во всяком случае, не меньше). Слежка? Как приятно. На зрение Мари не жаловалась – люди в «Ситроене» носили штатскую одежду. Она решила убедиться, что это то, о чем она подумала, отъехала от обочины, пропустив трясущийся фермерский грузовик, подняла глаза. «Ситроен» подмигнул и тоже тронулся. Мари проехала метров двести и встала. Соглядатаи тоже остановились. Неуютно ей как-то сделалось. Мари была отчаянной девушкой, ценила риск, но безрассудностью не отличалась. Представив себя, сложенную вчетверо в багажнике, связанную и с кляпом во рту, она совсем расстроилась.