Аполлинария Суслова - Людмила Ивановна Сараскина

Аполлинария начала вести «Дневник», по-видимому, внезапно, как только почувствовала что-то неладное. Ее тетрадка, очень простая, маленькая (16×19 см), тоненькая (всего 50 страниц), в черном коленкоровом переплете, с не очень плотной разлинованной бумагой, по всей вероятности, предназначалась для лекций и занятий (таких тетрадок у нее окажется две, и вторая будет использована для повести). Она писала не слишком разборчиво и не слишком аккуратно, делала много помарок и даже ставила кляксы. У нее то и дело кончались чернила, и она продолжала записи карандашом. Позже она возьмет эту тетрадку в путешествие по Италии и будет записывать туда все, что ей придет на ум. Она попробует, помимо «Дневника», делать путевые заметки и начнет писать в этой же тетрадке с обратной стороны. На внутренней стороне задней обложки она запишет карандашом расходы:

платье – 50

тальма – 40

шляпка – 20

туфли – 10

перчатки – 5

____________

125

Она испишет всю тетрадку из конца в конец, так что строки «Дневника» наползут на путевые заметки. 15 ноября 1863 года здесь будет сделана последняя запись – к этому времени Аполлинария уже расстанется с Достоевским: он уедет в Петербург, она вернется в Париж.

Меньше всего она могла предположить, что ее скромный дешевый блокнот с записями исключительно для себя составит эпоху в изучении биографии Достоевского.

Знал ли Достоевский, что она ведет дневник? Вряд ли. Трудно предположить (хотя они вместе пропутешествовали сорок два дня), что он видел и смог прочитать ее записи. Эту, например: «Вчера Ф. М. опять ко мне приставал». Или эту: «Проснувшись, он сделался необыкновенно развязен, весел и навязчив. Точно он хотел этим победить внутреннюю обидную грусть и насолить мне».

Наверняка не знала и она (и, видимо, вряд ли об этом думала), что ее запись, сделанная в Турине 17 сентября, в тот самый день, когда на ее вновь вспыхнувшую нежность «Ф. М.» откликнулся с горячей радостью, будет комментироваться учеными как первый след замысла «Преступления и наказания». Они тогда обедали, и, глядя на девочку, которая брала уроки, Достоевский сказал: «Ну вот, представь себе, такая девочка со стариком, и вдруг какой-нибудь Наполеон говорит: “Истребить весь город”. Всегда так бывает на свете».

Они путешествовали вместе, но чувствовали врозь. Она постепенно входила во вкус испытывать его якобы братские к ней чувства и с тайным наслаждением описывала в «Дневнике», как дразнит и мучает его, а он играл на рулетке, проигрывался в пух и прах и посылал свояченице, Варваре Дмитриевне Констант, обстоятельные письма с просьбами о деньгах на путешествие и справлялся о здоровье своей жены Марии Дмитриевны. У каждого было свое собственное затаенное существование, своя отдельная территория любви и ненависти, разные печали и заботы, разные причины грусти.

Документальные свидетельства их любовного поединка, пропутешествовав во времени и в пространстве свыше 130 лет, здесь сопоставлены и синхронизированы; нарушая, быть может, целостность единого текста «Дневника», они восстанавливают целостность и объемность жизни.

Если принять, что знакомство Достоевского с Сусловой произошло в 1861 году, а самая ранняя дата их переписки (письмо Сусловой к Достоевскому) может быть прикреплена лишь к 1863 году, то, в самом деле, надо признать, что мы никогда не сумеем воспроизвести всю конкретную волнующую правду этого периода, т. е. двух начальных лет этой любви, перешедшей, по-видимому, очень быстро в близкую связь… Отъезд Сусловой за границу произошел, по-видимому, поздней весной 1863 года. Отношения с Достоевским были настолько еще не закончены и не выяснены, что первоначально они хотели ехать вместе, но потом Суслова выехала одна, а Достоевский последовал за ней лишь месяца через три, в июле – августе. Трудно сказать, в какой степени тут играли роль внешние житейские обстоятельства Достоевского (закрытие журнала «Время» и разного рода затруднения, за ним последовавшие) или полурешимость Сусловой быстро расстаться с Достоевским, почти «бегство» от него и от создавшихся весьма сложных и спутанных их взаимных отношений.

Петухов Е. В. Из сердечной жизни Достоевского (Ап. Прок. Суслова-Розанова). С. 39.

Влюбленные решили провести медовый месяц за границей. Уже давно мечтал Достоевский о путешествии в Европу. Иван Карамазов, прототип Достоевского, когда ему было двадцать лет, тоже мечтал путешествовать по Европе. Европа казалась ему лишь огромным кладбищем, но он хотел благоговейно преклонить колени перед могилами великих покойников.

Теперь, когда, наконец, у Достоевского есть деньги, он спешит осуществить давно лелеемую мечту. День отъезда приближался; в последний момент дела, связанные с журналом «Время», задержали его в Петербурге… Достоевский был вынужден один вести все дела журнала. Полина уехала одна и хотела встретиться с ним в Париже.

Достоевская Л. Ф. Достоевский в изображении своей дочери. С. 87.

…И вот она вдруг очутилась в Париже, одна, без Достоевского. Внешне ход событий можно себе представить так: возможно, что они вздумали вместе отправиться за границу в начале лета 1863 г., но его задержала история с журналом («Время» было официально закрыто 25 мая)… Быть может, тогда-то она и решила его не ждать и одна уехала… Но это ведь только внешняя картина событий. Суслова уехала одна в начале лета потому, что не хотела дожидаться Достоевского… или уехала раньше, весною, по каким-либо причинам, но тоже личного характера и вполне добровольно… Один этот факт, что она очутилась за границей на несколько месяцев раньше Достоевского, – не говорит ли уже за то, что в ее отношении к нему произошла какая-то крутая перемена, точно действительно, как пишет она в письме, спешно порывает с ним, спасаясь почти бегством…

Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 180–181.

11 апреля 1863 г. Париж.

Яков Петрович!

Я все собиралась писать вам и все откладывала со дня на день, думая найти сообщить вам что-нибудь интересное, но этого, должно быть, долго ждать. Я почти нигде не была, ничего не видала и думаю оставить осматривать Париж до приезда Федора Михайловича. Теперь я хочу хорошенько заняться языком. Я вам очень благодарна за данные мне письма; Тургенева я не застала, он уехал в Баден-Баден[20], а по другому письму была два раза и нахожу это знакомство приятным и полезным. Устюжские[21] меня приняли прекрасно, дают разные советы и приглашают часто быть у них, чему я очень рада. Я живу у m-те Щелковой[22], и она мне немножко надоела, потому что вмешивается в мои дела. В Брюсселе я не была и нигде по дороге не останавливалась, кроме