Адрес командировки - тюрьма - Даниил Корецкий

- Слыхал? Или на правилку хочешь? - Зубач толкнул Драного в грудь. Тот спрятал руки за спину и попятился.

- Ладно, заглох. - Он понуро пошел к своему месту.

- Слышь, Драный, давай я и тебе "шарик" под шкуру запущу! - крикнул ему вслед Челюсть. - Почти за ништяк! Две пачки чая, и все дела!

- Мне вставляй. - Груша держал на ладони гладко отшлифованную пластмассовую фасолину. - Только чтоб все ништяк... Надо моечку острую найти...

- Острую нельзя - плохо зарастать будет. У меня есть чем... Давай принимай наркоз!

Груша извлек спрятанный в матраце неполный флакончик "Шипра". Накануне он специально выменял его у калмыка за почти новые ботинки. Взболтав ядовито-зеленую жидкость, он вытряхнул ее в алюминиевую кружку. Перебивая привычную вонь, по камере распространился резкий запах одеколона.

- Я б тоже вмазал! - мечтательно сказал Скелет.

Закрыв глаза, Груша медленно выцедил содержимое кружки. Было заметно, что удовольствия он не получает. По подбородку потекли быстрые маслянистые капли.

- Бр-р-р! - Грушу передернуло, он громко отрыгнул.

- Оставь немного для дезинфекции. - Челюсть, как готовящийся к операции хирург, разложил на краешке стола "шарик", половину супинатора, толстую книгу афоризмов, лоскут от носового платка, две таблетки стрептоцида и две ложки.

Протерев "шарик" и заостренный конец супинатора остатками одеколона, он в пудру растолок ложками таблетки.

- Ну как, словил кайф?

- Вроде...

Одеколон действует быстро, вызванное им отравление напоминает наркотическое опьянение. Вид у Груши был такой, будто он выпил бутылку водки.

- Давай, выкладывай свою корягу...

Груша спустил штаны и примостился к столу, уложив на край свою мужскую принадлежность. Словно в ожидании боли, она была сморщенной и почему-то коричневого цвета.

- А ну-ка давай сюда...

Челюсть оттянул крайнюю плоть, прижал ее супинатором и ударил сверху книгой. Брызнула кровь, Груша застонал. Не отвлекаясь, цыган стал засовывать в рану обработанный кусок пластмассы. Груша застонал громче.

- Да все уже, все...

Челюсть засыпал рану стрептоцидом и ловко обмотал раненый орган лоскутом тонкой ткани.

- Вначале распухнет, потом пройдет. А за неделю совсем заживет.

- И не очень-то больно, - приободрился Груша.

- Видишь! Я же говорил: давай "гроздь" всажу.

- Нет, мне и одной хватит.

Челюсть повернулся к Верблюду:

- Давай тогда тебе!

- Нет уж. Пусть вначале палец и плечо заживут...

- А по-моему, лучше сразу и болт порезать, - засмеялся цыган. - Вот и станешь настоящим Резаным!

Вокруг собрались сокамерники, они улыбались. Челюсти нравилось быть в центре внимания.

- Мне "гроздь" в ростовской "десятке" вживили, - начал он. - Тогда мода такая пошла, все загоняли... Колька Саратовский - здоровый бычина, три шарика от подшипника всадил, стальные, по сантиметру каждый... У него и так болтяра в стакан не лез, а тут вообще: торчат, как шипы от кастета, по лбу дашь - любой с копыт слетит! А к нему как раз баба приехала на длительную свиданку, он ее так продрал, что она аж за вахту выскочила! Орет, матерится, кулаком грозит...

Цыган зашелся в хохоте, выкатив глаза с переплетенными красными прожилками.

- После этого всех в медчасть погнали да вырезать заставили! Только я не стал. Пайка мне от министра положена, ее никто не отберет - дожил я на них с прибором! На свиданки ко мне бабы не ездили, ну бросят в шизняк - всего-то делов! И точно: попрессовали, попрессовали - и отвязались. Так я с ней и хожу...

- Ну и чего? - недоброжелательно протянул Микула. Ему явно не нравилось, что цыган вызвал интерес у всей хаты. - Жить стало слаще? Или тебе доплачивают за эту твою "гроздь"? Или, может, сроки половинят?

- Половинить-то не половинят, - рассказчик перешел на приглушенный доверительный тон, - только раз они мне и в этом деле помогли! - Цыган многозначительно подмигнул, и круг заинтригованных слушателей стал плотнее.

- Было дело в Саратове - сожительница ментам заяву кинула: будто я ее дочь развращаю! Те рады, меня сразу - раз, и на раскрутку... Я говорю: вы что, она же целка! А те - ноль внимания: Любка, змея, придумала, будто я Таньке глину месил! Так что дуплят меня с утра до вечера, пакет на голову надевают, по ушам хлопают... Колись, сука, и все дела!

Челюсть вошел в азарт: говорил на разные голоса, гримасничал и размахивал руками.

- Тогда я говорю: давайте сюда медицинского эксперта! Пусть экспертизу делает! Если бы я двенадцатилетней девчонке в дупло засунул, она бы лопнула! И вынимаю им свой болт! У тех раз - и челюсти отвисли!

- И что? - со странной полуулыбкой спросил Зубач. Ему явно не было смешно, и он принужденно кривил губу, обнажая желтые щербатые зубы. - Сделали экспертизу?

- Да сделали! - нехотя сказал цыган и остервенело почесал волосатую грудь.- Пришел лепила очкастый, померил линейкой и написал: три инородных тела размером восемь на пять миллиметров. Я ему: как так, они поболе будут! А он свое - у тебя там еще кожа, ее я не считаю! Я психанул, говорю - дай мне бритвочку, я их сейчас на спор вырежу, и померим, в натуре, без всякой кожи...

- Вырезал? Померил? - продолжал скалиться Зубач.

Вопросы он задавал не просто так: такие вопросы и таким тоном просто так не задают. Ему что-то не нравилось - то ли в цыгане, то ли в его рассказе. И он цеплялся к рассказчику, или, выражаясь языком хаты, тянул на него.

- Не дали, гады: нарочно меньший размер посчитали...

Челюсть продолжал чесаться. Конец рассказа получался скомканным.

- Заели меня эти вши совсем...

- Ну а потом чего, потом-то? - не отставал Зубач. - Чего ж ты на самом-то главном сминжевался?

- За Таньку закрыли дело. Кражи да грабеж повесили, воткнули пятерик, вот и пошел разматывать.

- Фуфлом от твоего базара тянет! - перестав улыбаться, сказал Зубач. Широкий в плечах, он имел большой опыт всевозможных разборок и сейчас явно собирался им воспользоваться.

- Чо ты гонишь?! - Челюсть шагнул вперед и оказался с Зубачом лицом к лицу.

Внушительностью телосложения он уступал Зубачу, но познавший суть физических противоборств Вольф отметил, что у цыгана широкие запястья и крепкая спина - верные признаки хорошего бойца. Многое еще зависело от куража, злости и специальных умений.

В камере наступила звенящая тишина, стало слышно, как журчит вода в толчке.

- Зуб даю, ты и вправду дитю глину месил! А потом, чтоб с поганой статьи соскочить, чужие висяки на себя взял!

Контролируя руки противника, Зубач поднял сжатые кулаки. Но резкого удара головой он не ожидал. Бугристый лоб цыгана с силой врезался ему в лицо, расплющив нос. Хлынула кровь, Зубач потерял ориентировку, шагнул назад и закачался. Ладони он прижал к запрокинутому лицу. Всем стало ясно, что он проиграл, но Челюсть не собирался останавливаться на полпути и мгновенно ударил ногой в пах, в живот, потом сцепленными кулаками, как молотом, саданул по спине. Когда обессиленное тело рухнуло на пол, Челюсть принялся нещадно месить его ботинками сорок пятого размера.

- Хорош, кончай мясню в хате! - вмешался Микула. - Нам жмурики не нужны!

Цыган еще несколько раз пнул поверженного противника и отошел.

- Сучня! Откуда он взялся? Почему метлу не привязывает? Меня везде знают, а он кто такой? - возмущался Челюсть, и выходило у него довольно искренне. Ладно, на зоне разберемся. Я против беспредела. Пусть все будет путем, по закону. За базар отвечать надо.

- Точняк, - поддержал цыгана Вольф. - Кто на честного бродягу чернуху гонит, тому язык отрезают!

- И отрежем! - пообещал Челюсть. - Сука буду - соберу сходняк, пусть люди решают! Честного блатного парафинить, это тебе не Драного облажать!

Зубач поднялся на колени, на ощупь стянул с ближайшей шконки серую простыню и, скомкав, прижал к залитому кровью лицу.

- Разберемся, брателла, разберемся! - глухо раздался из-под ткани его голос. - Я знаю, куда маляву загнать!

- Вяжи гнилой базар! - оборвал его Микула. - Сам напоролся, сам и виноват. Смотрящего поддержал Катала:

- Он в цвет базарит, Зубач. Я бы за тебя мазу тянул, но не могу. Сейчас ты не прав. Такие слова за рваный руль бросать нельзя. Мы же не бакланы у бановского шалмана(1). Мы правильные босяки в своем дому. Здесь все по справедливости быть должно.

- Еще увидите, что это за рыба! - Зубач встал и пошатываясь направился к умывальнику.

1 Не хулиганы у вокзальной пивной.

Напряжение спало, камера возвращалась к обыденной жизни.

- А что, Володя, не перекусить ли нам? - как ни в чем не бывало спросил Яков Семенович.

* * *

После ужина, когда хата с унылой обреченностью готовилась ко сну, неожиданно хлопнула "кормушка", и в открывшемся небольшом прямоугольнике появилась круглая плутовская физиономия рыжего сержанта, который обычно приносил малявы и грев с воли.

- Васильев, Вольф, без вещей на выход! - нарочито огрубленным голосом скомандовал он.

- Куда это? - встрепенулся от тревожного предчувствия Волк.