Выход 493 - Дмитрий Матяш

— Двенадцать, — задумчиво повторил Стахов. — Твой отец был славным парнем, и это самое главное. Мне он лично как человек нравился, а тебя, не сомневайся, больше жизни любил. Да вся биолаборатория тебя тогда на руках носила — одного из первых младенцев, родившихся без патологий. Но что случилось, то случилось. Твой отец был слишком предан работе, она его и погубила. Много людей, Андрей, вышли на поверхность и не вернулись. Слишком много.

— Знаю, — рассеянно сказал Андрей, свесив голову. — Я его и не помню совсем. Мать лишь иногда расскажет что-то, а фотографий так и вовсе никаких не сохранилось. Был отец, и как будто и не было его никогда.

— Мои родители были членами Военного совета, — вдруг сказал Стахов, выпустив дым через ноздри. — Полгода уже как в Укрытии жили, мне было тогда десять лет. Творилось в Укрытии черт-те что! Повстанческие движения, бунты, а свободный доступ к оружию делал свое дело. Стреляли, как в тридцатых годах. Там, в зале Совета, где проводятся совещания, краска уже в двадцать слоев, наверное, нанесена, а пятна крови все равно проглядывают. Хотя уже три десятилетия прошло.

— Ваших родителей убили?

— Знаешь, кого называли толпой? — задал встречный вопрос Стахов.

— Знаю, — кивнул Андрей, — это те, кто вначале попал в Укрытие незапланированно.

— Да, тогда вместо шести тысяч человек в него натолкалось почти восемнадцать. Случайные граждане, оказавшиеся в нужное время и в нужном месте. Это было неуправляемое стадо, озверевшее, полное отчаяния. Попав в Укрытие, они убивали всех без разбору, начиная с тучных олигархов, вырезая их целыми семьями, и заканчивая мелкими политиками, выкупившими так называемые докторские квартиры для своих огромных семей.

С другой стороны, их можно было понять: у них под домами строили убежище, а их самих хотели бортануть, мол, извините, ребятки, для вас здесь мест нет. Вот они и мстили… В тот день, так уж получилось, ранили только нашего старейшину и уважаемого всеми нами Василия Андреевича, всех остальных убили, в том числе и моих родителей. Иногда мне кажется, что лучше бы они ушли на поверхность и не вернулись. Хоть умерли бы за дело. А так… постреляли, как уток на воскресной охоте.

Стахов вздохнул, погладил рукой щетину на подбородке, сплюнул.

— Могу с уверенностью сказать, что тебе повезло, парень, родиться не в те времена. Мало того что радиация проникает внутрь — Укрытие ведь изначально задумывалось для длительной консервации, то есть все входы-выходы были опечатаны и открывать их следовало не раньше как через двадцать лет! — так еще и эти каждый день укорачивали жизни сотням людей.

— А для чего же их открыли, эти выходы?

— Так это они и открыли. Придурки! — Стахов поморщился и снова сплюнул. Самокрутка дотлела до середины, но он о ней напрочь забыл, погрузившись в пучину воспоминаний. — Ломанулись за своими родственниками и вещами, что забыли! Дурачье. Оно же все светилось, барахло это, «гейгер» трещал как сумасшедший, а они все тащили, тащили… Деньги, украшения, провиант, одежду, даже кошек, с которых шерсть слезала, как парик, мать его! Каждый хотел взять самое ценное из дому в надежде, что оно еще пригодится.

— Зачем же вы их впускали?! — округлил глаза Андрей.

— Нас, — Илья Никитич ткнул себя в грудь большим пальцем, — еще не было. Я же говорил: никаких застав, никаких патрулей. Каждый сам за себя, к тому же их было больше.

— А как все закончилось? Ну, потом же все улеглось, ведь так? Куда делась эта «толпа»?

Стахов пожал плечами, сунул в зубы самокрутку и сделал последнюю затяжку, прежде чем бесшумным щелчком отправить окурок под машину.

— Естественный отбор, наверное. Большинство смирилось с предложенным военными порядком, кто-то не вернулся из города, кто-то, получив приличную дозу облучения, умер в изоляционных камерах, а самых яростных бунтарей со временем удалось обезвредить…

— Убить?

— Да, Андрей, убить. Никто не играл в милицию и судей. — Стахов поднялся, достал из нагрудного кармана платок и протер им лоб.

— А почему для них не было убежища, для простых граждан? Ведь все бы обошлось, если бы они знали, что у них есть свое убежище.

— Почему ж не было? — Стахов будто бы удивился. — Было.

Он отошел в сторону, присел на ступень трапа «Монстра», где еще недавно сидели Андрей с Сашей, и принялся расшнуровывать свои ботинки. В его поведении больше ничего не напоминало того Стахова, что был начальником на своей заставе. Господи, да ведь он даже не разрешал расстегнуть верхние пуговицы на кителе!

— Можешь тоже разуться. В это время суток, — словно прочитав мысли Андрея, сказал он, для уверенности еще раз взглянув на часы, — ничто не будет нас беспокоить. Вся тварь по закуткам, сейчас слишком жарко.

Это было как нельзя кстати. Сапоги стали горячими, будто вот-вот собирались расплавиться, а портянки уже давно сползли, натерев раны на ногах, и поэтому большего удовольствия, чем сбросить эту надоевшую кирзу, нельзя было и придумать.

Стахов бережно отставил свои ботинки в сторону, с неким наслаждением пошевелил набрякшими пальцами, после чего его лицо приняло выражение глубокого удивления.

— Ты что, ничего не слышал про Укрытие-1? — Андрей отрицательно покачал головой. — Ну, в принципе, это и понятно. До твоего рождения там уже никого не осталось, хотя о нем предпочитали помалкивать и раньше. Гражданским знать о его существовании не нужно было, а кто знал, тот особо не распространялся на эту тему. Это как раз для них, простых смертных, и строилось то убежище. Только ты ж ведь сам понимаешь: сроки строительства, качество материалов и прочее, что имело отношение к выживанию после ядерного удара, — фильтры, генераторы, склады провизии, одежда, медикаменты, — все было для них совсем другим. Да и место расположения… За городом, в поле, почти под Васильковом. Кто туда успел бы добежать? Хотя по размерам оно было гораздо больше нашего, которое строилось исключительно для ВИП-персон и «нужных» людей, вот вроде твоих родителей.

— И что?

— А то, что это Укрытие-1 до момента начала военных действий… — Илья Никитич внезапно прыснул со смеху, словно психопат, вспомнивший забавный момент из прошлой жизни. — До момента военных действий… — смеясь, повторил он, оскалив пожелтевшие зубы. — Ну и слово придумали! Какие же, на хрен, действия? Летящая ракета — это разве действия?

Угомонился он не сразу. И даже взгляд Андрея, в котором читались смешанный испуг и смятение, не мог вывести его из этого припадочного состояния.

— Так что до начала войны? — напомнил ему Андрей, заменив «смешное» слово на более, как ему показалось, уместное.

— Ладно, Андрюха. — Стахов прекратил смеяться, поднялся со ступеней, потянулся, широко раскинув руки. — Хорош трендеть, а то уже голова от всего этого болит.

— С чего это? Сказал «А», говори «Б», — прозвучал сзади чей-то мягкий, но в то же время властный голос, не подчиниться которому было просто невозможно.

Стахов с Андреем оглянулись одновременно. На ступенях «Форта» сидел, горделиво расправив старческие плечи и вытянув тощую гусиную шею с натянутыми, словно мачтовые тросы, жилами, Василий Андреевич. На его лице играла улыбка. Когда он там появился и как много успел услышать из рассказанного Стаховым, ни один из дежуривших представления не имел, и это обстоятельство, без сомнений, не могло не тешить старика. Андрея во внимание он не брал — молод тот еще совсем, — а вот Никитича он знал достаточно хорошо. Знал, старый волк, что тот небось уже проклинает себя в уме за то, что, во-первых, не сумел вовремя заметить постороннего движения, ведь старик не призрак, вошел, стало быть, через дверь; а во-вторых, и это хуже всего, за то, что поймали его с поличным за распространением секретной информации. И главное, перед кем распространялся-то? Перед мальцом, у которого еще молоко на губах не обсохло?

Андрей решил для себя, что сегодня день открытий. И открытий даже не об истории Укрытия, а о человеческой сути. Вот, например, взять того же Стахова: оказывается, и он покраснеть от стыда может. Кто бы мог подумать? Вот рассказать бы Олегу, так не поверил бы. Говорящий Стахов? Ты бредишь! Стахов, который снимает ботинки во время дежурства и предлагает это сделать своему подчиненному? Чистая ложь! А тот Стахов, что таращится с изумлением на Василия Андреевича, застыв, как первоклассник под окном раздевающейся девицы, не зная, что и сказать? Друг, ты спятил?

— Это сын Чекана, — объяснил Илья Никитич, найдя наконец хоть какие-то слова.

— Я знаю, — кивнул Василий Андреевич и перевел взгляд на Андрея. — Юноша, тебе было интересно?

— Да, товарищ полковник, очень. — Андрей встал, словно по команде «смирно».

— Брось. — Василий Андреевич отмахнулся, и по этому жесту Стахов понял, что худшие его опасения сбылись, — полковник был здесь с самого начала разговора. — Илья Никитич объяснял же тебе: никаких званий, никаких должностей. Садись. К тому же, если тебе действительно было интересно, можем попросить Илью Никитича продолжить. А уж если у него вправду от этих разговоров мигрень — что ж, я могу предложить себя в качестве рассказчика. Если ты, конечно, не против.