За нами Москва. Записки офицера. - Баурджан Момыш-улы

— Счастливого пути, ребята! Надеюсь, еще встретимся.

Стоим на улице. Земля вокруг гудит, содрогается от взрывов. Впереди идут жаркие бои. В воздухе кружат самолеты. Завидев внизу жертву, они пикируют, сбрасывают бомбы и, выровнявшись, снова устремляются ввысь.

Все гремит, грохочет, гудит... С каждым часом нарастает сила боя; грохот и гул усиливаются. Над лесом застыли столбы черного дыма. Бои идут в районе Ядрова и Дубосекова. Впереди вступили в жаркую схватку с врагом полки нашей дивизии. Дерутся не на жизнь, а на смерть. Мы стоим на своих позициях. Нас генерал держит в стороне, мы во втором эшелоне. Бойцы роют окопы, готовятся к бою. Постоят, прислушаются, что происходит впереди, и с новой силой, с большим рвением вонзают лопаты в землю.

Я иду на окраину села. Проходя мимо бойца лет тридцати, который замер с лопатой в руках, вслушиваясь в звуки боя, я окликнул его:

— Курбатов, ты что уставился?

Он вздрогнул от неожиданности и, улыбнувшись, ответил:

— Товарищ комбат, когда сам участвуешь в бою, многого не слышишь, не замечаешь, а вот глядишь со стороны — жутковато получается.

— Ты что-то глупости начинаешь говорить. Если тебе, бывалому орлу, жутковато, то каково же другим, — заметил шутливо Бозжанов, шедший позади меня.

— Что вы, товарищ политрук, — возразил смущенно Курбатов. — Если я орел, то вас можно назвать львом.

— Довольно, ребята, а то получается: «Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку»... Сегодня-завтра и мы начнем. Дело покажет, кто орел, а кто лев.

Поднялись на вершину холмика. Наблюдаем. Бой не утихает, — наоборот, становится все жарче. Не прошло я нескольких минут, как беспокойный Бозжанов взволнованно заговорил:

— Товарищ комбат, а чего мы здесь стоим?

— Разговариваем с передними, — ответил я.

— Вы хотите изучить обстановку? — не унимался Бозжанов.

— Замолчи же! — прикрикнул я, не глядя на него.

— Хорошо, не буду перебивать ваши мысли, — произнес он обиженным голосом.

Рахимов не обмолвился ни единым словом. Я посмотрел в его сторону — он, кажется, думал о чем-то своем.

— Вон, видели? Теперь он замахивается на нас, — заметил Бозжанов, уже забыв о своей обиде.

— Хабибулла, пойди узнай по телефону, что там происходит! — послал я Рахимова в штаб.

Он резко повернулся и пошел было, но я задержал:

— Если наступление началось, приступай к подготовке наших.

— Есть, товарищ комбат! А как сообщить вам?

— Мы не задержимся здесь долго...

На переднем крае

По дороге к деревне Мыканино шагало семнадцать бойцов. Во главе шел лейтенант Петя Угрюмов. Он шел, не оглядываясь по сторонам, широким шагом, как бы отмеряя расстояние.

Тонкий, бледный юноша быстрыми шагами догоняет строй. Это политрук Григорий Георгиев...

Кругом грохочут, вздымаясь огненно-черными фонтанами, взрывы артиллерийских снарядов и авиационных бомб, воют мины, свистят пули, горят дома. Впереди мелькают перебегающие из ячейки в ячейку бойцы. С наблюдательных пунктов внимательно смотрят вдаль командиры. На серых полях, прорезанных траншеями, идут жаркие бои.

Их семнадцать, истребителей танков. Они заняли позицию у деревни Мыканино.

...К мосту у деревни Строково подходит группа бойцов с тяжелыми ношами. По команде «По двое, по трое» они поспешно рассыпаются, волоча по снегу квадратные ящики. Кто поднимается на мост, кто карабкается под мостом, взбирается по толстым быкам на нижние перила опоры моста. Они чего-то ищут, что-то приспосабливают, прикрепляют, рубят топорами стучат молотками, вбивают гвозди, что-то пригоняют, примеряют, что-то привязывают... Кажется, что они старательно чинят, ремонтируют...

Но нет! Саперы минируют мост. Им приказано с подходом вражеских танков взорвать его.

Их одиннадцать.

А тот, который перебегает из группы в группу, часто жестикулирует руками, как бы говоря: все не ладно, и покрикивает на людей, требуя делать точно, как он хочет, — это и есть их командир, лейтенант Иван Березин...

Тот, который, пулей вылетев из траншеи, бежит назад и шагов через десять падает камнем, снова поднимается, бежит и снова падает — и так до самого леса, — это наш старый знакомый, лейтенант Мухаметкул Исламкулов. Его вызывают в штаб полка...

...В гуще леса стоят повозки, покрытые брезентом. Привязанные к ним лошади пощипывают остатки разбросанного по снегу сена, а поодаль, под громадными елями, метрах в двадцати-тридцати друг от друга, дымятся походные кухни. Около каждой кухни — повар в замызганном, когда-то белом, халате поверх полушубка, с черпаком в руке, несколько бойцов: кто рубит дрова, кто подкладывает поленца в топку, кто чистит мерзлую картошку. Это пищеблок батальона, где готовится обед. А люди, что находятся здесь — это ездовые, повара и рабочие по кухне, выделенные по наряду. Их двадцать человек.

...На опушке леса, позади Дубосекова, буханкой лежит запорошенная снегом сопка. К ней тянутся телефонные провода. Это — наблюдательный пункт командира полка. Врытый в сопку узкий бревенчатый блиндаж. В срубе оконце. На треногах рогатая артиллерийская стереотруба, на дощатых скамейках несколько полевых телефонных аппаратов в желтых кожаных чехлах и радиостанций с короткой антенной. Посередине блиндажа на столике горят две восковые свечи.

Прильнув к окуляру стереотрубы, стоит небольшого роста, худощавый, с вытянутым лицом, узкими квадратными усиками полковник. Если бы не светлые прищуренные глаза, его по цвету кожи можно было бы принять за туркмена из знойных Кара-Кумов. Это Капров — самый старший по возрасту и по выслуге лет командир полка в дивизии.

Полковник наблюдал за полем боя и, не оборачиваясь, отдавал распоряжения и приказания.

— Немедленно дать сосредоточенный огонь двух дивизионов по северной окраине Дубосекова... Опять там показалась пехота с танками!.. Немедленно!.. Так, так, хорошо. Сообщите капитану Молчанову, что огонь артиллерии — на станцию, там показались танки и пехота, пусть он теперь рассчитывает на свои силы и средства... Прикажите артиллеристам засечь позиции дивизиона, который ведет огонь по высоте номер... и подавить его. Ни в коем случае не трогаться с места, встречать огнем. Контратаковать — значит, оголить позицию... Немедленно подвезти противотанковые гранаты и раздать бойцам...

В блиндаж наблюдательного пункта входит генерал Панфилов в сопровождении сухого, щупленького, но с гордой осанкой артиллерийского подполковника. Если бы на нем не было аккуратной, со вкусом подогнанной военной формы, он напоминал бы скульптурный портрет Вольтера, усмехающегося с философской холодностью: все в этом грешном мире преходяще, и перемен никому не избежать... Подполковник — командир артиллерийского полка дивизии Георгий Федорович Курганов.

— Товарищ генерал-майор, вверенный мне полк...

— Здравствуйте, Илья Васильевич. Здравствуйте, — прерывает Капрова генерал, подавая ему руку. — Садитесь, пожалуйста, садитесь, Илья Васильевич, — предлагает Панфилов Капрову.

Потом, не спеша расстегивая крючки на полушубке, говорит:

— Вот что, Илья Васильевич…

— Я, товарищ генерал...

— Вы товарищ полковник, а, по совести говоря, у нас с вами, Илья Васильевич, на деле не выходит ни по-генеральски, ни по-полковничьему, а? Как вы изволите думать, сударь мой?

— Товарищ генерал...

— Я генерал с 1938 года, — повысив голос, прервал его Панфилов. — Что толку от этого, Илья Васильевич? От рубежа Рузы отошел, Волоколамск сдал, а ваш левый фланг... Вы сегодня сдали противнику станцию...

— Я не сдавал, товарищ генерал, у меня отобрали.

При этих словах Капрова Курганов громко хохочет.

Панфилов тоже смеется.

— Значит, вы говорите, у вас отобрали? — спрашивает он.

— Так точно, товарищ генерал! Ведь в нашем боевом уставе предусмотрен и отход. Мы, под натиском превосходящих сил противника, отошли организованно, как это полагается...

— Значит, по уставу?

— Так точно, товарищ генерал!

— Значит, так точно, по уставу, товарищ полковник?

— А вы знаете, что наш устав запрещает отход войск без приказа старшего командира?

— Н-да, товарищ генерал...

— Знаете, Илья Васильевич, у Петра Первого есть такое изречение: «Не держаться устава, яко слепой стены, ибо там порядки писаны, а времен и случаев нет». Вы, Илья Васильевич, не оправдывайтесь статьями устава, тем более они не в вашу пользу, а лучше обоснуйте ваши решения при оценке конкретно сложившейся обстановки боя.

— Он же сказал, товарищ генерал, что не сдал, а у него отобрали. По-моему, это честно и конкретно, — смеясь, говорит Курганов.

— Ну, довольно нам философствовать, и, как говорил Чапаев, «на все сказанное здесь наплевать и забыть!» Давайте-ка лучше разберемся, что у вас тут происходит. Ведь я с товарищем Кургановым не от хорошей жизни к вам пожаловал. Доложите-ка толком, как тут у вас дела?