Шестьдесят рассказов - Дональд Бартельми

Он обсуждает французского писателя Пуле.

«Пуле не хочет ограничиваться разговорами о «схваченном моменте». Вопрос состоит скорее в том, чтобы, я цитирую, «распознать в мгновении, которое рождается и умирает, которое прорывается из небытия и заканчивается сном, плотность и глубину значимости, связываемые обычно только с существованием во всей его полноте и длительности».

Пуле не строит этическую систему, не дает советов, а только излагает нечто, почерпнутое им из работ Мариво. Пуле взял нариводианский канон и выжал его насухо, получив в итоге сущность того, что можно было бы назвать мариводианской личностью, что, собственно говоря, Пуле и назвал мариводианской личностью.

Согласно Пуле, мариводианская личность - это человек без прошлого и без будущего, рождающийся наново в каждый момент. Эти моменты представляют собой точки, самоорганизующиеся в линию, однако важен именно момент, а не линия. Мариводианская личность как бы лишена истории. Ничто не следует из того, что было и ушло. Такой человек все время удивляется. Он не способен предсказать свои собственные реакции на события. События неизменно застигают его врасплох. Он живет в постоянном изумлении, у него постоянно перехватывает дыхание. Как следствие, его существование отличается яркостью, свежестью - весьма, по моему мнению, желательной. Цитаты из Мариво помогают Пуле великолепно описать эту свежесть.

К., спасенный из пучины вод.

К. в воде. Его черная шляпа с низкой тульей, его черный плащ и его шпага остались на берегу. Маску он так и не снял. Его руки бьют по поверхности бурлящей воды. Белая пена, зеленая бездна. Я бросаю линь, упругие кольца прыгают по воде. Он не поймал. Нет, вроде бы, поймал. Его правая рука (рука, привычная к шпаге) вцепляется в брошенный мною линь. Я стою на берегу, плотно уперев ноги в камень, второй конец веревки обвивает мою талию. Теперь К. держится за линь обеими руками. Я вытаскиваю его из пучины вод. Он стоит на берегу, судорожно хватая воздух ртом.

- Спасибо.

Апрель 1968 г.

ОТЧЕТ

Наша группа против войны. .Но война продолжается. Меня послали в Кливленд поговорить с саперами. Саперы встречались в Кливленде. Я должен был убедить их не делать того, что они собирались сделать. Я вылетел из аэропорта «Ла-Гуардия» рейсом «Юнайтед» в 4.45 и прибыл в Кливленд в 6.13. В этот час Кливленд темно- синий. Я поехал прямо в гостиницу, где встречались саперы. На Кливлендскую встречу съехались сотни сапе- роз. Глядя на них, я заметил много переломов, повязок и тракций. Я заметил шесть случаев перелома ладьевидной кости запястья. Я заметил многочисленные переломы плечевой кости, предплюсны и костей тазового пояса. Я отметил высокую частоту переломов лучевой кости.

Я затруднялся найти объяснение всем этим переломам. Саперы производили вычисления, делали замеры, чертили мелом на доске, пили пиво, ели хлеб, приставали с разговорами к гостиничным работникам, швыряли стаканы в камин. Они были дружелюбны.

Они были дружелюбны. Любовь и информация били через край. Старший сапер был в темных очках. Коленная чашечка в тракции Монка, судя по всему - горизонтальная трещина. Он стоял среди беспорядочного нагромождения пивных бутылок и микрофонных кабелей. «Отведай цыпленка а 1а Изамбард Кингдом Брюнель, Великий Сапер,- сказал он,- и объяви, кто ты и чем мы можем тебе служить. Какова твоя специальность, о высокий гость?»

«Софтвер,- сказал я.- В самом широком смысле. Я представляю здесь небольшую группу заинтересованных лиц. Мы заинтересовались вашей структурой, которая вроде бы работает. Когда ничто вокруг не функционирует, функционирующая система неизбежно вызывает интерес. Ничто, созданное другими людьми, не работает. Структура Государственного департамента не работает. Структура ООН не работает. Структура левого крыла демократической партии не работает. Структура буддизма…»

«Задавай нам любые вопросы про нашу структуру, которая, судя по всему, работает,-сказал старший сапер,- Мы откроем тебе, о Софтверный Муж, наши сердца и мысли, потому что мы желаем быть понятыми и любимыми широкой непрофессиональной общественностью. Мы желаем, чтобы наши чудеса получили признание этой общественности, для которой мы ежедневно - и в полной безвестности - производим тонны и тонны новых чудес, раз за разом все более жизнеулуч- шающих. Спрашивай все, что тебе угодно. Ты хочешь узнать про технологию напыления тонких пленок? Про процессы в монолитных и гибридных интегральных схемах? Алгебру неравенств? Теорию оптимизации? Сложные быстродействующие микроминиатюризированные системы с замкнутыми и открытыми контурами? Математический ценовой поиск с фиксированной переменной? Эпитаксиальное осаждение полупроводниковых материалов? Нечетко сопряженные пространственные блуждания? У нас имеются также специалисты по кукушкиному цветку, по рыбе-хирургу и по пуле дум-дум в их соотнесении с разнообразными аспектами современной, непрерывно расширяющейся технологии, и эти люди работают совершенно ошеломительными методами».

Тогда я заговорил с ним о войне. Я повторил все то, что говорят обычно люди, выступающие против войны. Я сказал, что война это плохо. Я сказал, что большие страны не должны выжигать дотла маленькие страны. Я сказал, что правительство допустило целый ряд ошибок. Я сказал, что эти ошибки, бывшие когда-то мелкими и простительными, стали теперь огромными и непростительными. Я сказал, что правительство пытается скрьггь свои первоначальные ошибки под нагромождением новых ошибок. Я сказал, что правительство загипнотизировано собственными ошибками, сбрендило от них. Я сказал, что ошибки правительства уже погубили десять тысяч наших солдат. Я сказал, что из-за различных ошибок, допущенных той и другой сторонами, погибли десятки тысяч солдат и мирных граждан противника. Я сказал, что мы в ответе за все ошибки, допущенные от нашего имени. Я сказал, что нельзя позволить правительству множить число ошибок.

«Да,- сказал старший сапер,- да, конечно же, в том, что ты сказал, содержится немалая доля истины, но ведь мы никак не можем проиграть войну, так ведь? А остановить войну - значит ее проиграть, ты согласен? Война воспринимается как процесс, ее прекращение воспринимается как неудача, верно? Мы не знаем, как проиграть войну. Мы обладаем многими умениями, но не этим. Наш боевой контингент уничтожает их боевой контингент, вот это нам понятно. Это процесс. Это и происходит.

Но оставим эти пессимистические, деморализующие, контрпродуктивные разговоры. У нас есть несколько новых чудес, каковые я и хотел бы вкратце с тобой обсудить. Новые чудеса, почти готовые для того, чтобы вызвать восхищенное изумление широкой общественности. Представь себе, например, зону онлайнового, в режиме реального времени, испарения желаний. Испарению желаний предстоит сыграть важнейшую роль в удовлетворении непрерывно растущих ожиданий народов планеты, каковые, то есть ожидания, растут излишне быстро».

Тем временем я заметил в помещении значительное количество поперечных переломов локтевой кости. «Одним из наших интересных чудес, долженствующих вызвать у тебя интерес,- продолжил он,- является разработка псевдорубцового желудка для слаборазвитых народов. Псевдорубцовые желудки дадут им возможность питаться подобно жвачным млекопитающим, то есть есть траву. Голубой цвет пользуется в мире набольшей популярностью, именно поэтому мы работаем с определенными разновидностями кентукского мятлика Роа pratensis, широко известного как "голубая трава", как с основным исходным материалом для п/р пищеварительного цикла, каковой, кроме всего прочего, послужит резкому улучшению платежного баланса страны, каковой, как тебе непременно известно…» Я заметил вокруг себя значительное количество переломов плюсны в лубках. «Проект кенгуру… урожай последнего года составляет восемьсот тысяч… Наивысшее содержание съедобных протеинов изо всех травоядных, изученных до настоящего времени…»

«А проводились посадки новых кенгуру?»

Сапер осекся и взглянул на меня.

«Я интуитивно ощущаю в тебе ревнивую ненависть к нашей структуре,- сказал он,- Бесплодные неудачники - как правило - ненавидят нашу структуру и характеризуют ее как бесчеловечную, что отнюдь не является осмысленным способом характеризовать нашу структуру. Ничто механическое мне не чуждо,- сказал он (его темные очки вспыхивали отражениями ярко-желтых прожекторов),- потому что я человек, в некотором смысле, так что, если я что-то придумал, это "что-то" тоже является человечным, вне зависимости, что оно такое, это "что- то". Позволь мне сказать тебе, о Софтверный Муж, что мы проявляем невероятную сдержанность в нашем подходе к этой маленькой войне, каковая, как ты заявляешь, представляет для тебя некий интерес. Лозунг момента - действие, и наша структура действует как бешеная. Есть некоторые вещи, которые мы могли бы сделать, но не сделали. Шаги, которые мы могли бы предпринять, но не предприняли. Эти шаги, если рассматривать их в некотором свете, в свете нашего просвещенного своекорыстия, представляются вполне оправданными. Но нас конечно же может охватить раздражение. Мы, конечно же, можем потерять терпение.