Запасной - Гарри Сассекский

Окаванго часто называют рекой, но это всё равно, что называть Виндзорский замок домом. Обширная внутренняя дельта, расположенная прямо посреди пустыни Калахари, одна из самых больших пустынь на земле, нижняя Окаванго часть года абсолютно сухая. Но в конце лета она начинает наполняться паводковыми водами, идущими вверх по течению, маленькими капельками, которые начинаются как осадки в высокогорье Анголы и медленно превращаются в струйку, а затем в поток, который неуклонно превращает дельту не в одну реку, а в десятки. Из космоса это выглядит как камеры сердца, наполняющиеся кровью.

С водой приходит жизнь. Изобилие животных, возможно, самая разнообразная коллекция в мире, они приходят пить, купаться, совокупляться. Представьте, что Ковчег внезапно появился, а затем перевернулся.

Когда мы приблизились к этому заколдованному месту, мне стало трудно отдышаться. Львы, зебры, жирафы, бегемоты — наверняка всё это было сном. Наконец мы остановились в лагере на следующую неделю. В этом месте было полно проводников, охотников, по меньшей мере дюжины человек. Множество «Дай пять», медвежьих объятий, имён. Гарри, Уильям, поздоровайтесь с Ади! (Двадцать лет, длинные волосы, милая улыбка.) Гарри, Уильям, это Роджер и Дэвид.

И в центре всего этого стоял Марко, как дорожный полицейский — направлял, уговаривал, обнимал, лаял, смеялся, вечно смеялся.

В мгновение ока он привёл наш лагерь в порядок. Большие зелёные брезентовые палатки, мягкие брезентовые стулья, стоящие кругом, включая один огромный круг вокруг костра с каменной каймой. Когда я вспоминаю ту поездку, мой разум сразу же возвращается к тому огню — точно так же, как тогда моё тощее тело. Костёр был местом, где мы все собирались через равные промежутки времени в течение дня. Первым делом утром, снова в полдень, снова в сумерках — и, конечно же, после ужина. Мы смотрели в этот огонь, потом вверх, на вселенную. Звезды были похожи на искры от поленьев.

Один из гидов называл костёр "Куст ТВ".

Да, сказал я, каждый раз, когда бросаешь новое бревно, будто переключаешь канал.

Всем это нравилось.

Я заметил, что огонь гипнотизировал или одурманивал каждого взрослого в нашей группе. В его оранжевом сиянии их лица становились мягче, языки развязнее. Затем, по мере того как час становился всё более поздним, появлялось виски, и все они подвергались ещё одному кардинальному изменению.

Их смех становился... громче.

Я думал: Хочу ещё, пожалуйста. Больше огня, больше разговоров, больше громкого смеха. Я всю свою жизнь боялся темноты, и оказалось, что в Африке есть лекарство. Лагерный костер.

22

МАРКО, САМЫЙ КРУПНЫЙ ЧЛЕН ГРУППЫ, тоже смеялся громче всех. Существовало некоторое соотношение между размером его тела и радиусом его рёва. Кроме того, существовала аналогичная связь между громкостью его голоса и ярким оттенком его волос. Я был рыжим, стеснялся этого, но Марко был очень рыжим и гордился этим.

Я уставился на него и подумал: Научи меня быть таким.

Марко, однако, не был типичным учителем. Постоянно двигался, постоянно что-то делал, он многое любил: еду, путешествия, природу, оружие, нас, — но ему было неинтересно читать лекции. Он больше стремился подавать пример. И хорошо проводить время. Он был одним большим рыжим Марди Гра, и если вы хотели присоединиться к вечеринке, замечательно, а если нет, то это тоже великолепно. Я много раз задавался вопросом, наблюдая, как он поглощает ужин, глотает джин, выкрикивает очередную шутку, хлопает по спине другого следопыта, почему мало людей похожи на этого парня.

Почему многие даже не пытаются быть на него похожи?

Я хотел спросить Вилли, каково это — иметь такого человека, который присматривает за тобой, направляет тебя, но, очевидно, правило Итона распространялось и на Ботсвану: Вилли хотел слышать обо мне в зарослях не больше, чем в школе.

Единственное, что настораживало меня в Марко, — это его служба в валлийской гвардии. Я иногда смотрел на него во время той поездки и видел тех восьмерых валлийских стражников в красных туниках, которые взваливали гроб на плечи и маршировали по проходу аббатства… Я попытался напомнить себе, что Марко в тот день там не было. Я попытался напомнить себе, что, в любом случае, это было неважно.

Всё было хорошо.

Когда Тигги “предлагала” мне лечь спать, всегда раньше всех остальных, я не ныл. Дни были долгими, палатка была желанным коконом. От её брезента приятно пахло старыми книгами, пол был устлан мягкими шкурами антилоп, моя кровать была укутана уютным африканским ковриком. Впервые за месяцы, а то и годы, я сразу отключался. Конечно, это помогало: смотреть, как светится за стеной, слышать этих взрослых по другую сторону и животных за ней. Визги, блеяние, рёв, какой шум они поднимали после наступления темноты — в напряжённое для них время. Их час пик. Чем позже становилось, тем громче они становились. Я находил это успокаивающим. Мне также это показалось забавным: как бы громко ни кричали животные, я всё равно слышал смех Марко.

Однажды ночью, перед тем как заснуть, я дал себе обещание: найду способ рассмешить этого парня.

23

КАК И Я, МАРКО БЫЛ СЛАДКОЕЖКОЙ. Как и я, он особенно любил пудинги. (Он всегда называл их “пуди”.) Поэтому мне пришла в голову идея заправить его пудинг соусом Табаско.

Сначала он завоет. Но потом поймёт, что это розыгрыш, и засмеётся. О, как он засмеётся! А потом он поймёт, что это был я. И засмеётся ещё громче!

Я не мог дождаться.

На следующий вечер, когда все принялись за ужин, я на цыпочках вышел из трапезной палатки. Я спустился по тропинке на 50 метров в кухонную палатку и налил целую чашку Табаско в миску Марко с пудингом. (Там были хлеб с маслом, мамочкино любимое блюдо.) Кухонная команда увидела меня, но я приложил палец к губам. Они только хихикнули.

Поспешив обратно в трапезную палатку, я подмигнул Тигги. Я уже рассказал ей, и она сочла затею блестящей. Не помню, рассказывал ли я Вилли, что задумал. Наверное, нет. Я знал, что он бы этого не одобрил.

Я ёрзал, считая минуты до подачи десерта, сдерживая смешки.

Вдруг кто-то закричал: Блин!

Кто-то другой закричал: Что за...!

Мы все одновременно повернулись. Прямо за открытой палаткой в воздухе мелькнул рыжевато-коричневый хвост.

Леопард!

Все замерли. Кроме меня. Я сделал шаг к нему.

Марко схватил меня за плечо.

Леопард ушёл, как прима-балерина, по той же тропинке, что и пришёл.

Я обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как все взрослые смотрят друг на друга с