Само совершенство. Том 2 - Макнот Джудит

– Да, но, как правило, между тем и другим проходит слишком много времени.

Зак тем временем у себя в трейлере ополоснул холодной водой лицо и грудь и надел свежую рубашку. Выйдя из трейлера, он направился к месту съемок, но остановился, увидев отца Эмили, нервно вышагивающего перед трейлером дочери.

– Эмили уже на месте? – спросил он.

– Нет, еще нет, Зак. Ей совсем плохо от жары, – пожаловался Джордж Макдэниелс. – Не надо было ей столько времени проводить на солнце. Может, она побудет в трейлере с работающим кондиционером, пока не понадобится вам? Вам ведь все равно придется снять несколько дублей с Рейчел и Остином, прежде чем наступит очередь Эмили.

При иных обстоятельствах предложение, чтобы режиссер ждал, пока какая-то актриса будет нежиться под кондиционером, неизбежно навлекло бы на Макдэниелса гнев Зака. Однако Зак питал слабость к Эмили, как, впрочем, и все остальные, и потому он лишь сдержанно ответил:

– Об этом не может быть и речи, и вы это знаете, Джордж. Эмили актриса, и потому ей придется терпеть жару вместе со всеми в ожидании своего выхода.

– Но… – хотел было возразить Джордж, однако, когда Зак насупил брови, торопливо согласился: – Я схожу за Эмили.

Вообще-то Зак не испытывал иных чувств, кроме презрения, к амбициозным родителям юных талантов, но отец Эмили не был похож на других. Жена Джорджа бросила их с дочерью, когда Эмили была еще совсем крохой. По случайному стечению обстоятельств Эмили заметил кинопродюсер, когда очаровательная девочка с ямочками на щеках играла в парке с отцом. Как только тот же продюсер предложил Эмили роль в фильме, Джордж Макдэниелс сменил дневную работу и стал присматривать за дочерью на площадке. Он решил, что Эмили имеет меньше шансов стать испорченной, если ее будут оставлять на ночь с няней, чем если платная няня станет сопровождать ее на площадку. И уже этот факт вызывал в Заке симпатию к отцу девочки, как и то, что каждый заработанный дочерью цент Джордж переводил на ее именной счет. Он действовал исключительно в интересах дочери, и его преданность и забота имели свои плоды: Эмили была хорошим ребенком, поразительно хорошим для юной голливудской звезды. Она не баловалась наркотиками, не употребляла алкоголь, не спала с кем попало, вела себя уважительно и вежливо, и все это, как понимал Зак, благодаря отцу, его любви и самоотверженности.

Эмили догнала Зака у конюшни, и он бросил ей через плечо:

– Давай, милая, седлай лошадь, и покончим с этим.

– Я готова, если вы готовы, Зак, – сказала Эмили, и при этом ее глаза блестели от волнения и тревоги.

Обогнув конюшню, она направилась к загону, где двое конюхов уже оседлали для нее кобылу, на которой она должна была въехать в конюшню. Зак знал, что у него мало шансов отснять эпизод с первого дубля, с репетицией или без нее. Однако его желание покончить со всем этим, ограничившись как можно меньшим числом дублей, было вполне понятным. К тому же, принимая во внимание характер финальной сцены, напряженность между его женой, ее любовником и им самим с каждым отснятым дублем будет ощущаться все сильнее, и это не лучшим образом могло сказаться на качестве отснятого материала.

Из разросшихся кустов возле двери в конюшню скользнула тень, и хорошо модулированный голос Остина заставил Зака вздрогнуть.

– Послушай, Зак, эту сцену было бы трудно снять, даже если бы мы не держали друг на друга зуб из-за Рейчел, – сказал он, выйдя на свет. – Мы оба взрослые мужчины, много повидали в жизни, давай будем вести себя как взрослые люди. – Он протянул Заку руку для пожатия.

Зак презрительно посмотрел на протянутую руку и сказал:

– Пошел ты…

Глава 7

Атмосфера накалялась, духота мешала дышать, лица блестели от пота. Зак прошел по проходу в дальний конец конюшни, туда, где возле пока еще тонущего в сумраке стола должна была разыграться финальная сцена фильма. Все члены съемочной бригады были на местах и ждали указаний режиссера. Сэм Хаджинс уже занял свой пост у камеры на тележке, и Зак остановился неподалеку, чтобы взглянуть на экраны двух мониторов, соединенных с объективом камеры. Эти мониторы позволяли Заку увидеть то, что видели в объектив операторы обеих камер. Он кивнул Томми, и все завертелось, согласно отлаженному порядку.

– Свет! – крикнул помощник режиссера.

С характерным металлическим лязгом щелкнули переключатели, и громадные лампы залили сцену ослепительно белым светом. Сунув руки в карманы, Зак смотрел на мониторы. Никто не произнес ни слова, никто не кашлянул, никто не шевельнулся, но Зак едва ли замечал необычную для съемок тишину и отсутствие какого бы то ни было движения. С годами он выработал собственный метод борьбы с фрустрациями любого рода – он просто целиком погружался в работу, вынося за скобки все то, что непосредственно к работе не относилось. За долгие годы практики он так хорошо отточил свой метод, что процесс погружения в работу не требовал от него никаких сознательных усилий – все получалось само собой. Сейчас для него имела значение только сцена, которую ему предстояло снять. Все остальное было не важно. Эта сцена стала его возлюбленной, его ребенком, его будущим, его жизнью. Он внимательно следил за изображением на обоих мониторах, уже точно зная, как это будет выглядеть на экране кинотеатра.

На балках над головой помощник главного осветителя и электрик ждали указаний. При необходимости они могли передвинуть осветительные приборы или изменить угол отражателя, располагая для этого всеми техническими возможностями. Главный осветитель занял позицию позади напольной камеры Сэма. Он тоже ждал указаний, и еще два электрика находились возле подъемника, поглядывая на второго оператора, который располагался на высоте двадцати футов над ними. В его задачу входило снимать сцену с нужного ракурса. Рабочие постановочного цеха тоже были тут, готовые передвинуть что-то по первому желанию Зака. Звукооператор уже повесил на шею наушники, ожидая сигнала надеть их, и помощник режиссера по сценарию держала сценарий в одной руке, а секундомер в другой. Рядом с ней первый помощник оператора делал соответствующую запись мелом на хлопушке, готовясь дать команду «Мотор». Тони и Рейчел стояли в стороне в напряженном ожидании.

Зак окинул взглядом площадку и, удовлетворенно кивнув, посмотрел на Сэма.

– Что ты об этом думаешь?

Как уже не раз на протяжении съемочного дня, оператор-постановщик взглянул на сцену через объектив. Не отрывая глаза от камеры, он после некоторого колебания сказал:

– Мне не очень нравится, как стоит стол, Зак. Давай подвинем его чуть ближе к куче сена.

Послушные его словам, двое рабочих торопливо схватили стол и принялись очень медленно, дюйм за дюймом, двигать его, поглядывая на Сэма, который смотрел на них через объектив, подняв руку, готовый опустить ее, как только стол займет нужное место.

– Отлично. Вот здесь оставьте.

Зак взглянул на оператора камеры наверху:

– Лес? Как тебе оттуда?

– Хорошо, Зак.

Он в последний раз огляделся и кивнул Томми, который, как заведено, призвал в микрофон присутствующих к тишине, хотя на площадке и так царило гробовое молчание.

– Прошу тишины! Все по местам. Это не репетиция. Сейчас будет сниматься первый дубль.

Тони и Рейчел заняли обозначенные мелом на полу места, и пока гример припудривал Тони вспотевший лоб, а помощница по реквизиту приспускала с плеч Рейчел лиф платья, Зак, как обычно, стал давать последние наставления перед съемками.

– Итак, – сказал он коротко, по-деловому, – сюжет всем вам известен, и конец тоже. Мы можем попытаться сделать все с первой попытки. Если не получится, будем считать это репетицией. – Взгляд его устремился к Рейчел, но он обратился к ней по имени ее героини, как он обычно делал перед съемкой дубля. – Джоан, ты заходишь на конюшню, зная, что Рик прячется где-то здесь. Ты знаешь, что ему от тебя надо, и ты за себя боишься. Когда он предпринимает попытку тебя соблазнить, ты уступаешь его страсти всего на несколько мгновений, но это очень страстные мгновения. – Зак решил не распространяться по поводу того, какой именно страстности ждет от своей жены и ее реально существующего, а не киношного любовника. – Понятно? – спросил он. – Очень страстные мгновения.