Свет Рождества - Мэри Патни

Он положил пальто подкладкой вверх и затем, прежде чем она поняла, что он имеет в виду, склонился над ней и взял ее на руки. Она приглушенно взвизгнула от удивления точно так же, как сделала это в Больцано, когда кто-то к ней прижался. Это был очаровательно покоряющий писк.

– Вы реально замерзнете, – прокомментировал Рэндольф, держа ее, дрожащую, и плотно прижимая к себе. Он усадил ее к себе на колени, удобно облокотившись на стену утеса, и начал легонько растирать ей спину, плечи и руки, пытаясь разогреть ей кровь, заставить ее бежать быстрее. От нее восхитительно пахло розовой водой и апельсинами.

– Это совершенно непристойно, – пробормотала она в лацкан его сюртука.

– Да, но так нам обоим гораздо теплее. Подумайте о своем долге, мисс Уокер, – посоветовал он. – Вы можете предпочесть превратиться в глыбу льда, но вы же не можете и меня обречь на ту же участь?

Она оторвала от него голову и хмуро на него посмотрела.

– Вы дразните меня.

Он усмехнулся.

– В результате ваша кровь только ускорит свой бег, что поможет вам сохранить тепло.

Элизабет понимала, что она ни в коем случае не должна ему этого разрешать, но желания сопротивляться ей явно не доставало. И виной всему было не только замечательное физическое тепло, от которого она начинала таять, но и близость, возникшая от того, что она находилась в его руках. Это, несомненно, была самая романтичная вещь, которая так внезапно с нею приключилась, и она позволила себе насладиться ею. Элизабет прижалась к Рэндольфу еще теснее, смакуя слабый аромат ароматизированного яблоком табака, которым пропиталось его пальто, но полному комфорту помешал твердый объект, прижавшийся к ее бедру. Она слека сместилась в сторону.

– Мне кажется, что я могу сломать вашу трубку, лежащую в вашем левом кармане.

– Ах, этот карман. Я думал, что он пуст. Извините, сейчас я посмотрю, что в нем. – Он убрал свою руку, обнимавшую ее, залез в карман, пошарил в нем и вытащил найденный там предмет. – Вот, смотрите.

Он замер. Элизабет развернулась, чтобы увидеть то, что так захватило его внимание, и задохнулась от восхищения. Фигурка младенца из lapis Solaris, казавшаяся днем такой непривлекательной, теперь в темноте совершенно преобразилась. Находящийся в чаше из ладоней Рэндольфа, Святой Младенец сиял мягким, волшебным светом – чудесный ребенок, пришедший, чтобы поселить надежду в сердца людей.

– Я вынул его из presepio, где он находился, и, должно быть, случайно засунул с этот карман, – пробормотал Рэндольф.

Элизабет улыбнулась и покачала головой.

– Это не было случайностью. Дитя появилось, чтобы напомнить нам о той удивительной ночи, что происходит сегодня, о ночи Его рождения. Помните, что итальянский климат очень похож на климат Святой Земли. Возможно, та ночь в Вифлееме, когда ангелы посетили пастухов, была точно такой же, как нынешняя.

И она спокойно начала читать из Евангелия от Луки, начиная со слов:

– В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле...[42] – Не зря она росла в доме священника; вспоминая выученные наизусть слова, она пересказывала бессмертную историю.

– ...не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, – тихо повторил Рэндольф, когда она закончила. – Спасибо, Элизабет. Вы только что сослужили самое трогательное Рождественское богослужение, которое я когда-либо слышал.

Единственными звуками, раздававшимися в ночи, были потрескивание огня, случайное отдаленное блеяние овцы и тихие вздохи ветра. Когда огонь начал стихать, Рэндольф спросил:

– Теперь вам тепло?

– Просто замечательно.

Она не стала добавлять, что жар, охвативший ее тело, был гораздо выше обычной температуры.

– Тогда пора сменить положение. Не думаю, что нам удастся выспаться этой ночью, но мы можем расположиться настолько удобно, насколько это будет возможно.

К большому сожалению Элизабет, Рэндольф снял ее со своих коленей, чтобы наклониться к костру. Когда он снова начал гореть довольно устойчиво, Рэндольф разместил оставшиеся ветки так, чтобы их легко можно было подбрасывать в огонь частями.

– Если вы ляжете между мной и костром, то вам будет довольно тепло, хотя, вероятно, мне придется тревожить вас всякий раз, когда потребуется подбрасывать дрова в огонь.

Элизабет сняла очки и положила их в корзину, затем легла так, как предложил Рэндольф, обернув вокруг коленей коврик. Рэндольф лег позади нее и обхватил рукой вокруг талии, подтянув к себе настолько близко, что они оказались лежащими, словно две сложенные ложки. Земля была твердой и холодной – не очень-то удобной; Рэндольф же был теплым и устойчивым – действительно очень удобным. Элизабет вздохнула от удовольствия и расслабилась в его объятиях, решив, что это положение еще лучше, чем было на его коленях.

– С Рождеством Христовым, Рэндольф, – прошептала она.

Никогда в своей жизни Элизабет не была так счастлива.

***

РЭНДОЛЬФ, конечно же, не спал, хотя в промежутках между поддержанием огня он позволял себе слегка подремать. Элизабет, с восхитительной доверчивостью прижавшись к нему как можно ближе, в отличие от него спала сном младенца. Плоды чистой совести, вне всякого сомнения.

Как только на небе появились первые признаки приближающегося рассвета, едва различимое свечение, Рэндольф очень аккуратно отодвинулся подальше и подкинул в костер предпоследнюю часть сучьев. Воздух был очень холодным, но, к счастью, совершенно сухим, где-то через час температура начнет повышаться.

Прежде чем он снова смог лечь назад, Элизабет потянулась и перевернулась на спину, открыла глаза и сонно заморгала, глядя на Рэндольфа, распущенные волосы очаровательно вились вокруг ее лица. Было нечто интимное в том, что он видел ее без очков - похоже на то, будто она сняла платье и приветствовала его в своей ночной сорочке. Все еще находясь в раздумьях над столь неподходящим предметом, он пробормотал:

– Доброе утро.

Она ответила ему удивительно свежей и манящей улыбкой, словно это утро было самым первым в мире, а она была Евой, впервые приветствующей Адама.

И самой естественной реакцией на это стало то, что Рэндольф наклонился вперед и запечатлел на ее губах самый нежный поцелуй. Рот Элизабет оказался мягким и желанным – и сладким-сладким, как конфета. Он лег рядом с ней и обнял, подтянув поближе, желая чувствовать каждый дюйм ее изящного, гибкого тела, прижавшегося к нему.

Поцелуй стал более жарким, ее руки обвились вокруг его шеи, а ее живой отклик вызвал в Рэндольфе волну такого горячего и требовательного желания, которое немедленно привело его в чувство. Понимая, что если он сейчас же не остановится, то вообще не сможет остановиться, Рэндольф резко откатился от нее. Превозмогая свое прерывистое дыхание, он произнес: