Божественные женщины. Елена Прекрасная, Анна Павлова, Фаина Раневская, Коко Шанель, Софи Лорен, Катрин Денев и другие - Серафима Чеботарь

Балет был поставлен в очень короткие сроки. Его премьера состоялась в парижском театре Шатле 2 июня 1909 года – последним из всех балетов, привезенных Дягилевым в Париж. Партнерами Рубинштейн были Анна Павлова в роли Таор и Михаил Фокин в роли Амуна, в небольших ролях выступали Вацлав Нижинский и Тамара Карсавина. Самые яркие, признанные звезды балета, уже успевшие завоевать искушенную парижскую публику! Но Ида Рубинштейн не только не потерялась на их фоне, но и привлекла к себе необычайное внимание.

Конечно, во многом это произошло благодаря сценографии. Лев Бакст придумал для Иды эффектный выход: ее выносили на сцену в закрытом саркофаге и доставали, запеленутую в покрывала, как мумию. Затем «мумию» постепенно разворачивали, пока Клеопатра не представала во всем блеске – в голубом парике и великолепном египетском костюме, больше открывающем тело, чем скрывающем. Исключительно декоративная, с прекрасной мимикой и выразительными жестами, Ида с первого момента привлекала к себе основное внимание и не отпускала зрителя до конца. Самой поразительной была сцена соблазнения: Клеопатра на глазах у зрителей впадала в любовный экстаз, и только в самый кульминационный момент ложе любовников накрывали полупрозрачной тканью. Зал не мог дышать, а затем буквально взвывал от восторга. Лев Бакст потом писал, что «это была не «хорошенькая актриса в откровенном дезабилье», а настоящая чаровница, гибель с собой несущая». Звезда Иды Рубинштейн засияла над Парижем.

Трудно себе представить, как после одного-единственного спектакля с участием величайших танцовщиков своего времени можно завоевать такую фантастическую популярность, но Иде это удалось. Ее имя было на устах у всего Парижа, ее лицо красовалось во всех газетах, на конфетных коробках и рекламных плакатах. Ида больше никогда не возвращалась в Россию – теперь Париж стал ее настоящим домом. Она купила себе огромный особняк с большим садом, который обставила со свойственной ей тягой к экзотической роскоши. Вход в гостиную был обрамлен тяжелым занавесом с золотыми кистями, стены были задрапированы экзотическими тканями, везде японские статуэтки, африканские маски и древнегреческие бюсты – трофеи из зарубежных поездок. В саду были выложенные голубой мозаикой тропинки и фантастические цветники, в которых гуляли павлины и пантера – про нее говорили, что эта пантера по ночам охраняет спальню хозяйки.

Журналисты буквально осаждали Иду Рубинштейн, и у нее всегда было что им рассказать: она то перелетала через Альпы на аэроплане, то охотилась на оленей в Норвегии, то ночевала в палаточном лагере в горах Сардинии. Описания ее великолепной яхты соседствовали с рассказами о привезенных ею из путешествий трофеях: экзотических животных, произведениях искусства и редких растениях для ее сада. Что из ее рассказов было правдой, а что вымыслом – никого не интересовало. Европа хотела говорить об Иде Рубинштейн, и Ида позволяла говорить о себе. В одном из интервью она говорила: «Вам угодно знать про мою жизнь? Я лично делю ее на две совершенно самостоятельные части: путешествия и театр, спорт и волнующее искусство. Вот что берет все мое время. Одно велико, другое безгранично. Я то уезжаю в далекие страны, то подымаюсь в заоблачные сферы, по крайней мере мне лично так кажется. Что же по этому поводу думают остальные, меня интересует меньше, чем вы можете думать. Вероятно, многих удивит такая безалаберная, кочующая жизнь, при которой я не знаю, что будет со мной через неделю. Я же нахожу в ней наибольшую прелесть. Без этого я не могла бы вовсе жить. Мне необходима смена, и полная смена впечатлений, иначе я чувствую себя больной».

Неудивительно, что именно Иду Рубинштейн Сергей Дягилев решил изобразить на афише к будущему сезону 1910 года. Афиша была заказана известнейшему художнику Валентину Серову – он уже создал афишу сезона 1909 года с воздушным, будто летящим изображением Анны Павловой. Лаврентий Новиков, партнер Павловой, вспоминал, что об этой афише говорили больше, чем о самой балерине.

Впервые Серов увидел Иду еще в 1909 году. По его собственным словам, он нашел в ней «столько стихийного, подлинного Востока, сколько раньше не приходилось наблюдать ни у кого», и сразу же загорелся ее рисовать. Серов говорил: «Увидеть Иду Рубинштейн – это этап в жизни, ибо по этой женщине дается нам особая возможность судить, что такое вообще лицо человека…» У него было одно только условие: он хотел писать Иду обнаженной, как даму эпохи Возрождения, хотя и сомневался, что она на такое пойдет. Но она без раздумий согласилась.

Работа велась в большом зале домовой церкви бывшего монастыря Ля Шапель, заменявшем Серову мастерскую. На помост из чертежных досок и табуреток было накинуто желтое покрывало, на котором возлежала ослепительная в своей наготе Ида. Сам Серов на время сеанса облачался в грубую черную рубаху – как говорили очевидцы, чтобы смирить плоть, превратившись в схимника-отшельника.

Сеансы прервались только однажды – Ида уезжала в Африку на охоту, где лично убила льва. Узнав об этом, Серов заметил: «У нее самой рот, как у раненой львицы… Не верю, что она стреляла из «винчестера». К ней больше подходит лук Дианы!»

Афишей портрет не стал. Впервые публика увидела картину в 1911 году на выставке «Мира искусства». Отзывы были самые разнообразные: от восторга до отвращения. Иду на картине называли «гальванизированным трупом», «зеленой лягушкой» и «грязным скелетом». Только внезапная смерть Серова прекратила нападки, немедленно превратив «Портрет Иды Рубинштейн» в признанный шедевр.

В сезоне 1910 года специально для Иды Рубинштейн был поставлен балет «Шехеразада» по сценарию Александра Бенуа и Льва Бакста на музыку Николая Римского-Корсакова. Кстати, на афише стояло только имя Бакста, что очень обидело Бенуа. Ида танцевала главную партию Зобеиды, ее партнерами были Алексей Булгаков в роли Шахрияра и Нижинский в роли Эбенового раба. Оформлял спектакль Бакст: его декорации сочных контрастных цветов и яркие экзотичные костюмы произвели необыкновенное впечатление на зрителей. Ида не столько танцевала, сколько двигалась и принимала эффектные позы, но даже ее партнер Нижинский назвал ее в этой роли совершенно бесподобной. Кульминацией спектакля была сцена оргии, где вокруг Зобеиды, буквально источающей эротический дурман, клубились возбужденные рабы и одалиски.

Совершенно неожиданно даже для Дягилева «Шехеразада» стала главным событием сезона. Она оказала сильнейшее влияние на Европу, вызвав необычайный интерес к восточной культуре и искусству. Лев Бакст писал, что после «Дягилевских сезонов», особенно после «Клеопатры» и «Шехеразады», изменилась даже французская, а следовательно, и мировая мода. Разрезы на платьях были отзвуком греческих и египетских костюмов; цветные парики – память о синем парике Клеопатры; яркие краски, шаровары, бюстье, цветные тюрбаны, любимые поколениями оранжевые абажуры – непреходящее влияние сценографии «Шехеразады». Даже придуманный для этого балета южный грим – в насыщенных коричневых, оранжевых и желтых тонах – стал непременным атрибутом французской моды, его можно было увидеть на улицах даже днем. И с тех самых пор женщины, подражая Иде Рубинштейн, полюбили возлежать в томных позах среди наваленных на диване подушек.