Дорогие мои мальчишки - Лев Кассиль

Первым метал Серёжа Палихин. Он уверенно подошёл к черте и — раз, раз — быстро, одну за другой метнул все десять гранат. Шесть из них попали точно в окоп. Седьмая ударилась о край и случайно не скатилась, отскочила в сторону. Тремя гранатами Палихин промахнулся.

Место его на черте занял Белянин, лучший гранатомётчик Затона. Медленно нагнулся он, не спеша перебрал гранаты, выложил их аккуратненько в рядки, взял одну, крайнюю, размахнулся и метнул. Граната упала точно в окоп, даже краешка рва не задев. Так же уверенно бросил Белянин и вторую гранату. А за ней третью. На трибунах ожили.

— Ну, ну, Белянин, сажай, доказывай дальше!

Белянин только головой повёл — дескать, не сомневайтесь, всё будет в порядке. Метнул четвёртую — и промазал. Он досадливо покачал головой, долго прицеливался, метнул… граната упала на край рва, подумала немножко и скатилась в окопчик. На трибунах, где сидели затонские, облегчённо вздохнули. Четыре есть! Белянин удачно бросил ещё две гранаты. Синегорцы на своей скамье ёрзали и чуть не подпрыгивали от возбуждения. Белянин, сильно размахнувшись, метнул ещё одну гранату, но он, видимо, волновался, и граната легла далеко за рвом. На трибуне затихли. Белянин прокинул ещё гранату даром. Оставалась последняя. Долго целился Белянин, наконец решился и пустил гранату. Она упала прямо в ров. Итак, результат Палихина был побит. Белянин уложил семь штук из десяти.

Теперь настала очередь бросать Сташуку. Своей танцующей походкой, чуточку вперевалку, вышел он на линию, быстро прикинул расстояние от черты до рва, взял гранату, примерился и бросил. Граната упала, не долетев до рва. В рядах затонских злорадно зашумели. Начальник школы юнгов с беспокойством задвигался на своём стуле. Но Сташук не смутился. Он расправил выпуклую грудь, плотно обтянутую матросской фуфайкой, помахал рукой, словно разминал её, цепко ухватил новую гранату и, качнувшись вперёд всем телом, метнул её. Она упала точно в ров. Сташук нагнулся, взял в правую руку гранату, прихватил левой ещё две и стал метать, перекладывая из одной руки в другую. И граната за гранатой падали в ров. Восемь гранат подряд положил на место Сташук и только на последней срезался: бросил слишком близко.

Результат его был восемь из десяти.

Теперь бросал Фомин, один из лучших физкультурников Затона. Но то ли волновался он, то ли уже устал сегодня, так как участвовал в военизированном беге и был расстроен неудачей, но лишь первые три гранаты он перебросил, четвёртая упала, не долетев до рва, и только остальные шесть попали в окопчик. И выходило снова так, что юнги и здесь побили затонских. Директор Судоремонтного сконфуженно тёр затылок, избегая смотреть на товарища Плотникова.

И вдруг внизу, там, где сидели затонские ребята, раздался низковатый мальчишеский голос:

— А можно я кину?

На трибунах зашумели, зрители вставали. Кто это там? И все увидели, как с нижней скамьи трибуны поднялся паренёк в фуражке, с буквами «РУ» на пряжке пояса, маленький, коренастый. Он твёрдой походкой прошагал к красному столу у футбольных ворот, где сидели судьи.

— А я можно кину?

— Вы же не записаны в число участников. Вас никто не выставлял.

— Мы, мы выставляем! Пускай кидает! — закричали со скамьи, где сидели синегорцы.

Затонские старики приподняли позором пригнутые головы:

— Этот ещё чего вылез? Срамиться только. И так уж утёрлись.

Но на трибунах сотни голосов закричали:

— Разрешить!.. Пускай бросает! Допустить!..

Судья пожал плечами, посоветовался с другими людьми, одетыми во всё белое, потом скомандовал:

— На линию!

И Капка вышел на линию.

Он стоял, маленький, плотный, упрямо вобрав подбородок в шею, чуточку избычившись. Десять гранат валялись перед ним в траве, белая черта протянулась около его ног.

— РУ! РУ! РУ! — хором кричали со своих мест юнги. — Подрасти маленько, а то не видать.

— Давай, давай, Капка, не слушай! — подбадривали свои.

Капка засучил рукав гимнастёрки на левой руке. Гранаты он аккуратно сложил влево от себя рядком. Поплевал на руку, наклонился. Долго выбирал гранату, взял одну, прикинул её на руку, отложил, взял вторую, и эта ему не понравилась. Наконец Капка остановился на гранате, которую он и поднял для первого броска. На трибуне затихли. Товарищ Плотников с весёлым интересом разглядывал маленькую фигурку Капки.

Начальник школы недоумевал, директор Судоремонтного хмурился, беспокоясь, как бы не вышло конфуза.

Капка взял гранату не совсем по правилам и прицелился ею так, словно держал биту, играя в городки. Потом он отступил на шаг, откинулся всем телом, резко шагнул вперёд и метнул гранату левой рукой. Граната ударилась о самый краешек окопа, легонько качнулась и… медленно откатилась в сторону. Валерка припал головой к плечу Тимсона и закрыл глаза, чтобы ничего на свете больше не видеть. Тимка что-то промычал с ожесточением. Директор Судоремонтного пересел на другой стул, так как прежний треснул под ним. Капитан первого ранга Иванов-Тарпанов легонько усмехнулся уголком губ. Товарищ Плотников покачал головой.

— Шпиндель! Городошник! — кричали юнги в восторге. — Это тебе не бабушка в окошке! Рюха!..

Капка стоял на линии, закусив губу, упрямо опустив подбородок.

— Давайте же следующую, — сказал ему судья.

— Орут больно, не слыхать ничего, — пожаловался Капка, метнув сердитый взгляд в сторону тех мест на трибуне, где сидели юнги.

— Не тяните время. Или бросайте, или уходите, — строго повторил судья.

Капка взял новую, прицелился, отступил, сделал рывок к самой черте и швырнул гранату так, как бросал он биту, когда распечатывал заднюю «марку» в фигуре «письмо». Над самой землёй пронеслась граната и сразу исчезла, провалившись в окоп. Капка нагнулся и тотчас же послал третью гранату. Она описала правильную дугу и канула в темноте рва. Капка бросил четвёртую. Бросок был опять удачен. Он прихватил правой рукой и сунул под мышку две гранаты, чтобы не нагибаться каждый раз, размахнулся левой, качнулся вперёд, пустил пятую. Взметнувшись слегка вверх, она снизилась в самую середину окопа. Капка метнул шестую гранату. Она летела, как бумеранг, вращаясь, и казалось, что вот-вот перемахнёт через ров, но какая-то непостижимая расчётливость была в броске метателя, и над самым рвом граната круто опустилась вниз, в цель. На трибунах начали аплодировать. Капка швырнул седьмую. Есть! Капка швырнул восьмую. В ров! Все встали. Капка метнул девятую. Там! На трибунах неистовствовали. Капка сравнял свой счёт с результатом Сташука. Он взял десятую. Эта была решающей. На трибунах притихли. Капка медлил. Он опять поплевал на руку, тяжело перевёл дыхание, снял фуражку, аккуратно положил её донышком вверх на траву, рукавом отёр лоб, взял гранату, слегка подкинул гранату на ладони. Долго целился он, прищурив глаз, и тихо было на трибуне. Но вот Капка откинулся, отшагнул, потом словно прыгнул вперёд и взмахнул левой. Звонко на дне рва стукнула граната о те, что уже лежали там.

И стадион заревел, загудел, затопал. Десятки людей бросились на поле. Над головами взлетели ноги Капки, посыпались на землю какие-то гайки, шурупы и выпало заветное зеркальце.

Но верный Валерка Черепашкин был тут как тут и подхватил зеркальце командора. А мастер Матунин протискивался к рядам, где сидели заводские старики.

— Видали? — твердил он. — Ведь Василия Семёновича сын, Бутырев. Ах ты батеньки-матеньки, ну золотой же парень! Ну честное даю слово!

— Василь Семёныча сын? Бутырева? — переспрашивали старики и, щурясь от солнца, слепившего им глаза, из-под ладони рассматривали Капку.

Глава 17. Командор держит ответ

«Кто вы?» — «Мы синегорцы», — отвечали мы, потому что мы и были синегорцы.

Между тем почётных гостей пригласили выпить пивца и кваску в буфет. Буфет сегодня устроили для гостей в одной из комнат Дома пионеров. Товарищ Плотников вместе с директором Судоремонтного и начальником школы юнгов пошли туда. Через минуту туда же явилась одна из руководительниц Дома пионеров, Ангелина Никитична. Она чувствовала себя хозяйкой, да к тому же ещё решила, что начальство приезжает не каждый день и надо воспользоваться случаем, чтобы поговорить о разных нуждах дома. Товарищ Плотников, высокий, бритоголовый, в чесучовой косоворотке, которую распирали его тяжёлые плечи, принялся сам расспрашивать Ангелину Никитичну, как дела идут у пионеров.

— Вы знаете, — сказала Ангелина Никитична и понизила голос, — я к вам, Иван Акимович, собиралась уже обратиться. Нехорошо у нас. Неладно. Нездоровое настроение у некоторой части ребят.

— Что такое? — удивился Плотников.

Ангелина Никитична открыла клеёнчатый побуревший портфельчик, долго копалась в нём, наконец вытащила оттуда какую-то бумажку и карманное зеркальце.