Шуры-муры с призраком - Дарья Донцова

– Прошу нижайше прощения, вынужден ответить. Алло, Каролина? Тэкс! Это противоречит моим принципам. Имейте в виду, любезная, меня учили великие, на всю жизнь запомнил их слова: «Главное, не навреди!» Майя Григорьевна? Лично? Ну тогда, конечно. Хорошо.

Григорий Петрович положил трубку на стол.

– Аня, – крикнули из коридора, – ты вещи Кривоносовой сложила?

Медсестра быстро вышла из кабинета.

– Добрый день, ангел мой, – заулыбался профессор. – Как вас зовут?

– Евлампия Романова, – покорно повторила я.

– Редкое имя, но где-то я его уже слышал, – протянул дедок.

– Проще запомнить уменьшительное имя, – подсказала я, – запишите где-нибудь на бумажке – Лампа.

– Всегда так поступаю, – обрадовался старичок, – имена никогда в голове не удерживались. В студенческие годы на меня Пирогов злился, стучал линейкой по голове и твердил: «Оловянный лоб! Изволь имя-отчество педагога зазубрить! Татарин ты, а не будущий доктор! Кабы не успехи в хирургии, гнать тебя надо было взашей». Великий человек!

– Николай Иванович Пирогов? – изумилась я. – Тот самый? Русский хирург?

– Вы его знали? – обрадовался профессор. – Может, и у Ивана Михайловича Сеченова в гостиной сиживали? Глыба! Матерый человечище.

Я поняла, что пора сматываться, и встала.

– Спасибо огромное, рада была с вами познакомиться.

– Куда вы? – всполошился Григорий Петрович. – Думаете, я умом тронулся? Душенька, я отлично помню, что советов вам не давал. У меня лишь на имена памяти нет, в остальном нынешним щелкоперам, ботоксоведам и лазероводителям я фору дам. Только и умеют, что аппараты включать. Как вас зовут, красавица?

Глава 15

– Евлампия, – вздохнула я, думая, как лучше удрать от милого, но впавшего в маразм дедули, – Романова.

– Царская фамилия, – восхитился профессор.

И тут в кабинет влетел парень в хирургической пижаме со словами:

– Анна! Немедленно выпиши рецепт Масляковой.

– Кто позволил прерывать прием? – вознегодовал старичок.

– Я думал, вы один, – забыв извиниться, сказал юноша.

– Как видите, разлюбезный друг, я занимаюсь пациенткой… э… э… напомните ваше имя?

– Евлампия Романова, – исполнила я уже надоевшую арию.

– А теперь, уважаемый коллега, хочется послушать ваше мнение в отношении данного случая, – улыбнулся Григорий Петрович. – Дама не простая, состоит в родстве с правящим монархом, ранее наблюдалась у Пирогова и Сеченова. В отношении такой особы надобен консилиум. Нуте-с!

Я собралась сказать, что мне не сто лет, я не современница великих врачей, родилась в то время, когда от них остались лишь портреты в энциклопедиях, но не успела. Парень подошел ко мне, схватил за щеку и затараторил:

– Имеем бульдожьи брыли, грыжи под глазами, избыток верхних век, опущение бровей, ослабление тургора, рот вдовы и шею черепашки.

Я уставилась на хирурга, а тот пел соловьем:

– С шеей поступим просто: сорок пять сеансов обжига лазером, плюс инъекции филера. С тургором справимся посредством буколитического массажа, брови подвздернем степлером. А вот брыльки, глазки и ротик – это скальпель. Но в принципе ерунда, разрезик тут, там, здесь, шовчики спрячем в ямках, полирнем личико – и будете конфета-бутон. За недельку управимся. Для закрепления эффекта нижнюю губу слегка подкорректируем. Сейчас такой рот уже не носят. И я бы посоветовал убрать комки Буше, вернее, переместить их в район скул.

– Комки Буше, – ошалело повторила я. – Они где находятся?

– В щеках, неужели не знаете? – удивился врач. – Не предполагал, что в столице еще есть люди, не имеющие понятия о комках Буше. Никогда не тороплю пациенток, подумайте и приходите, я из вас сделаю веселую ромашку. О’кей? Так где Аня, Григорий Петрович?

– Это кто? – заморгал старичок.

– Ваша сестра, – уточнил бодрый хирург.

– Не говорите ерунды, друг мой, я всю жизнь один наследник у папеньки с маменькой, – торжественно заявил профессор.

Хирург развернулся и убежал.

– Нет, вы видели! – возмутился дедок. – Ни мне здравствуйте, ни вам до свидания. Кто он такой?

– Хирург, – вздохнула я и пощупала свои щеки.

Интересно, где эти комки Буше расположены и чем они неприятны? До сих пор я полагала, что вполне симпатична, но сейчас моя уверенность зашаталась. Шея черепашки! Вмиг вспомнилось, как выглядит рептилия, и мне стало совсем плохо.

– Как его зовут? – продолжал недоумевать профессор. – И вы кто?

– Евлампия Романова, – обреченно представилась я.

– Душенька, вы, наверное, расстроились, – зачирикал Григорий Петрович. – Совершенно не стоит. Посетивший сей кабинет ферт нес несусветную чушь. Да, у вас наблюдаются некоторые проблемы, но они скромные. Неполадок с пигментацией! Но это естественно, когда человек перешагнул на восьмой десяток.

Я икнула.

– Не впадайте в панику, – нежно сказал Григорий Петрович. – Зачем вам скальпель? Тяжелый восстановительный период, рубцы и прочий восторг. И ваш возраст, нет, нет, вы чудесно смотритесь на девятом десятке, но наркоза вам не надо, не надо! Операцию я рекомендую всем только по жизненным показаниям. Можно чудесно обойтись без ножа.

– Правда? – обрадовалась я.

– Естественно, дорогая… э… э…

– Евлампия, – услужливо подсказала я.

– Чудесное имя! – впал в восторг профессор. – У Пирогова была кошка Евлампия. Или у Сеченова? Хотя, возможно, она жила у Маркса…

Я потихоньку встала.

– Вижу, вы спешите, – засуетился Григорий Петрович, наклонился и вынул из ящика небольшой коричневый пузырек. – Прошу, откушайте.

– Что там? – предусмотрительно осведомилась я.

– Лично мной разработанный осветлитель кожи, – хитро улыбнулся дедуля, – угощаетесь – и конец истории.

– В смысле, совсем конец? – насторожилась я. – Меня это не устраивает, я планирую еще пожить. В конце концов желто-коричневый цвет лица счастью не мешает.

Григорий Петрович всплеснул руками.

– Любезная моя, э… как вас зовут?

Я почувствовала себя безумным попугаем.

– Лампа.

– Замечательное имя, – потер руки хозяин кабинета. – Дорогая Евлампия, вы, похоже, считаете меня безумцем?

– Нет, нет, – возразила я.

Григорий Петрович заквохтал.

– Увы, я всегда забываю имена. Ничего с этим поделать не могу. Я уж не молод, а старость не радость. Долгое время работал за границей, вернулся в Россию и, представляете, не узнал родную дочь. Майечка тоже врач, она этой клиникой владеет. Девочка меня обняла: «Папа, папа, как я рада, что ты снова в Москве, будешь у меня работать, вот твой кабинет». А я на нее смотрю… чужая совсем, сердце мое молчит при виде нее, и вот, гляньте…

Старичок вытащил из ящика стола снимки.

– Слева я, справа Майечка. Сейчас она толстая, волосы темные, постоянно во рту…

Я перестала слушать профессора, просто кивала в такт его словам. Вероятно, у него был инсульт, поэтому он не смог узнать дочку, женщины могут здорово измениться: похудеть, потолстеть. А уж про цвет волос вообще молчу.

– …отвратительного цвета и запаха, – ворвался в уши голос деда. – Все. Я перестал думать о личном. Сейчас вас вылечу. Пузырек открывайте и пейте на здоровье.

Я смотрела на стоящий на столе небольшой флакончик.

– И чего мы испугались? – удивился врач. – Это мое изобретение, принимать его нужно исключительно в моем присутствии. Эффект не мгновенный, но ошеломительно действенный, пропадут беспокоившие вас проблемы. Все. Станете благостной. Вам мое лекарство необходимо. Не отпущу вас, пока ее не употребите!

При последних словах Григорий Петрович на удивление резво вскочил, бросился к двери и загородил ее собой.

– Нет, нет, нет! Покинете мой кабинет только после процедуры. Открывайте и пейте.

Делать нечего. Я отвернула крышку и понюхала содержимое. Нос не уловил ни малейшего запаха.

– Какой состав микстуры? – спросила я.

Врач потер ладони.

– Это мое изобретение, обычная вода, аш два о!

Мне очень хотелось побыстрее покинуть кабинет, давно стало понятно: от хорошо воспитанного, оптимистично настроенного старика я ничего о Лауре Кривоносовой не узнаю, поэтому перебила его:

– Просто вода? Без примесей? Не настой трав, не растворенное в жидкости лекарство?

– Водичка, – пропел Григорий Петрович, – самая обыкновенная, но…

Я быстро опорожнила пузырек и улыбнулась. Все, теперь дедок отвяжется, я могу отправиться на поиски медсестры Ани, которая разбирала шкафчик Лауры.

– …но взятая с крышки гроба кота Епифания, – договорил дедушка.

– Откуда? – вздрогнула я.

– О! Милая! Вы ничего не знаете об Епифании? – поразился доктор. – Надо же! Удивительно. Полагал, что об уникальном животном известно каждому. В тысяча семьсот сорок третьем году граф Беркутов привез из Китая для своей фаворитки, крепостной крестьянки Анисьи, кота Епи Фи Ни. Понятное дело, в России его переименовали в Епифана. Жена вельможи, противная карга, ревновала мужа к любовнице. Чтобы лишить девочку красоты, она подлила в ее мыло ядовитую жидкость. Убивать девку она не собиралась, замыслила ее изуродовать. Анисья помылась и стала похожа на больную проказой, девушку выгнали из имения, она ушла, вместе с ней покинул избу и кот Епифан. Но через несколько месяцев крепостная девка, еще более прекрасная, чем раньше, постучала в спальню Беркутова. Граф был сражен наповал красотой Анисьи и вернул ей статус фаворитки, а дворня принялась расспрашивать любовницу. Выяснилось, что девушка каждый день умывалась водой, которую приносил из колодца кот.