Разговоры с Бухариным - Ю Фельштинский

— Ах, черт возьми, — воскликнул Павлов, — он и этим интересуется?

Я стал распрашивать, где она была поймана и т. д., и Павлов убедился, что в бабочках и жуках я знаю толк. Так начался наш "роман"…

Вопрос: Какое впечатление произвел Бухарин на Павлова? Что его особенно поразило?

Ответ: Это относилось к гуманистическим идеям Бухарина. Он развил перед Павловым свои мысли на роль интеллигенции, доказывая, что она должна искренне пойти работать с советской властью и тем самым должна помочь изменению общей атмосферы в России. Бухарин говорил мне про рядовых большевиков: "Все они — хорошие люди, готовые на любые жертвы. Если они теперь плохо поступают, то это происходит не потому, что они плохи, а потому, что у них плохое положение. Они думают, что народ против них и что они держатся только террором. Их следует убедить, что это неверно, что страна, вовсе не настроена против них и что им нужно только переменить политику".

Как-то Бухарин попросил меня достать ему последние номера "Бюллетеня" Троцкого. Я дал ему не только "Бюллетень оппозиции" Троцкого, но и "Социалистический вестник". Он откосился к "Вестнику" скорее критически, но одна вещь привлекла его внимание: в номере, который вышел незадолго до приезда Бухарина в Париж, в феврале 1936 г., была статья, посвященная вопросу о реформе конституции. В ней упоминалось о плане Горького: объединить интеллигенцию в особую партию для участия в выборах. По этому поводу Бухарин сказал: "Да, это верно. Какая-то вторая партия необходима. Если на выборах будет только один список, если второго конкурирующего списка не будет, то получится то же самое, что в гитлеровской Германии. Чтобы отличаться от гитлеровских порядков в глазах России и Запада, нам следует внести систему двух списков".

Бухарин полагал, что вторая партия, состоящая из интеллигенции, не будет противницей системы и будет играть положительную роль, внося предложения о переменах и улучшениях.

Вопрос: И Павлов с ним соглашался?

Ответ: Да, Бухарин рассказывал, что не только Павлов, но и ряд других выдающихся ученых с этим планом Горького был согласен. Именно на этой основе выросла дружба Бухарина с Павловым… Павлов скончался непосредственно перед приездом Бухарина за границу. Бухарин говорил, что это была страшная потеря.

Эта идея двух списков и двух партий была, конечно, утопической, так как страна была фактически в полосе гражданской войны: она только что прошла через коллективизацию и находилась на пороге "великой чистки"… Но Бухарин и другие полагали, что план их мог бы быть осуществлен.

Вопрос: Как Бухарин хотел использовать идеи гуманизма в борьбе против нацизма?

Ответ: Когда Бухарин проезжал через Германию на пути в Париж, он остановился на день в Берлине, посетил книжные магазины и накупил груду теоретических брошюр о фашизме. Они лежали на столе его комнаты в отеле, и он их внимательно просматривал.

Он считал, что Гитлер поставил перед советскими лидерами большой вопрос: не является ли происходящее в Германии показателем быстрого разложения социальной ткани современного общества? Бухарин полагал, что следует не только предупредить подобного рода разложение в Советском Союзе, но и создать лозунг для объединения международного движения против нацизма.

"Бороться против них, — говорил он, — не имея больших собственных конструктивных идей, совершенно невозможно. Их идеей является насилие. Вы помните, вероятно, их псевдофилософский афоризм: "убийство утверждает силу человека". В конечном счете это — идея насилия как постоянного фактора воздействия власти на общество, на человеческую личность. Именно с этой идеей следует бороться".

"В истории человечества, — продолжал Бухарин, — во имя гуманизма было совершено много плохих дел. Но все же гуманизм был прогрессивным фактором развития. Мы должны решительно отмежеваться от злоупотреблений, которые были совершены под прикрытием фраз о гуманизме. Нам следует подчеркнуть, что наш гуманизм — совсем иной и подлинный пролетарский гуманизм. Борьбу против антигуманистического нацизма мы должны вести под знаменем этого нового гуманизма".

Я вспоминаю, что эти идеи гуманизма были высказаны Бухариным в очень элементарных терминах, но с большой горячностью. Он настаивал на важности именно такого подхода, и для меня скоро стало ясным, что гуманистическая борьба против "постоянного принуждения" являлась для него не только борьбой против внешнего врага — нацизма, но также против внутреннего врага, против попыток внутри партии большевиков пересмотреть гуманистические основы марксизма, против стремления дегуманизировать последний. Этот вопрос меня сильно интересовал и раньше, — и, чтобы лучше разобраться в оценках Бухарина, я сказал: "Николай Иванович, но ведь то, что Вы теперь говорите, есть не что иное, как проповедь возвращения к десяти заповедям"…

Бухарин сразу насторожился: "А Вы полагаете, что заповеди Моисея устарели?".

"Я не говорю, что они устарели. — ответил я. — Я хочу только напомнить, что они стали обязательными основами человеческого общества уже пять тысяч лет тому назад и с тех пор лежат в основе всей нашей культуры. Неужели положение в России теперь таково, что там нужно напомнить о необходимости выполнять заповеди Моисея?".

На это мое замечание Бухарин ничего не ответил, но явно не потому, что этого вопроса для него не существовало…

Во время пребывания в Париже Бухарин выступил с публичным докладом. В этом докладе, который им был прочитан по-французски и никогда не появлялся по-русски, Бухарин с еще большей силой подчеркивал важность "пролетарского гуманизма". Мне привелось посетить его, когда он заканчивал подготовку к этому докладу.

"Если хотите, — сказал он, — я прочту то, что только что написал: это имеет прямое отношение к нашим разговорам".

Я, конечно, хотел, и он прочел мне несколько отрывков,

"Да, — заметил ему я, — это действительно то, о чем мы с Вами уже несколько раз говорили, — это возвращение к гуманизму, и притом к самому элементарному гуманизму, против которого все коммунисты еще так недавно бунтовали".

Бухарин не отрицал. Он признавал, что первые годы революции для них для всех были действительно годами сплошного бунта против гуманизма. Настроениями такого бунта были захвачены не только такие люди, как Бухарин и Горький, но и Блок, и многие другие. Но все проходит соответствующие этапы развития. В начале революции на очереди стояло разрушение старого — и потому был необходим бунт против гуманизма, который ставил грани стихии разрушения. Теперь мы вошли в совсем другой период, и перед нами, как самые важные, стоят задачи не разрушения, а созидания. И теперь именно гумани-стические идеи должны пропитать всю нашу политическую и просветительную работу. "Не только нашу, коммунистическую, — добавил он, — но и вашу, социалистическую! Надо вернуть марксизм к его гуманистическим основам".

Я не мог не указать ему, что демократический социализм, несмотря на все отдельные ошибки, по существу от гуманистических основ никогда не отходил, но с его основной установкой я был больше чем согласен. К аналогичным выводам я пришел еще раньше, когда в Германии шла борьба социалистов с гитлеровцами. В самом начале 1933 г., буквально накануне прихода Гитлера к власти, я выпустил с одним другом книгу о молодом Марксе, главной мыслью которой было, что Маркс был гуманистом… Бухарин знал эту мою книгу, и я полагаю, что те мои настроения в какой-то мере толкали его на путь откровенных бесед… Между прочим, именно в этой связи Бухарин упомянул, что и Павлов интересовался мыслями о гуманизме Маркса…

Вопрос: Вы упомянули о внутреннем враге, против которого боролся Бухарин. Можете Вы остановиться на этом пункте более подробно?

Ответ: Гуманизм Бухарина, как мне казалось тогда, в значительной мере был заострен благодаря жестокостям насильственной коллективизации и связанной с нею борьбе внутри коммунистической партии. Я вспоминаю ряд эпизодов, на которых был основан этот вывод. Как-то раз я заметил, что об ужасах коллективизации мы за границей знали достаточно много. Бухарин за это на меня по-настоящему рассердился и почти резко заявил, что все, что напечатано за границей о коллективизации, дает лишь очень слабое, бледное представление о том, что происходило в действительности. Он был в точном смысле этого слова перегружен впечатлениями от встреч и бесед с активными участниками кампании по раскулачиванию деревни, которые были буквально потрясены пережитым. Многие коммунисты тогда кончали самоубийством; другие — сходили с ума. Значительное число уходило от политической деятельности.

"Я и до коллективизации видел много тяжелого, — говорил Бухарин. — В 1919 г., когда я настаивал на лишении Чека права на расстрелы, Ильич провел решение о посылке меня представителем Политбюро в коллегию ВЧК с правом вето".