Крик петуха - Владислав Крапивин

Витька и Цезарь порадовались неожиданному аттракциону, покатались. Витька даже забыл о неуютности, которую всегда ощущал здесь после того ноябрьского вечера. А Цезарь вообще радовался, как дошколенок. Только на каждом обороте он почему-то ойкал и подпрыгивал.

— Ты чего скачешь?

— Тень по ногам щелкает. Как резинка…

Витька был в джинсах, а Цезарь уже по-летнему, в шортиках. И смешно потирал друг о дружку цыплячьи незагорелые ноги.

Неужели правда щелкает тень?

Темная полоса тянулась через площадку от железной стойки до центра круга. Витька повел над ней ладонью. И — будто лопнула тугая бумажная ленточка.

— Странная тень… Чек, это и не тень вовсе. Солнце-то вон где! А это… так, полоска.

— А почему она не движется, когда вертится круг?

— А правда… Но если тень, то… не солнце ее делает.

— А что?

— Не знаю… Что-то…

— Витька, смотри. Это была бы нормальная тень, если бы посредине круга стоял шест. Как раз от него. Как на солнечных часах. Смотри, здесь и цифры были!

На краю дощатого диска и правда краснели остатки стершейся краски. Приглядишься — следы чисел и линий…

— Но ведь никакого шеста нет! Вот, пусто! — Витька скакнул на центр круга. Цезарь за ним…

И здесь, в середине круглой площадки, на них упала особенная, очень прозрачная тишина. И в этой тишине отовсюду, не мешая друг другу, зазвучали голоса и звуки:

«Московское время девять часов пятнадцать минут…»

«Внимание, „Сфера“! Эксперимент „Дельта“ имеет своей особенностью…» (Это Скицын в радиорубке!)

«Уважаемые господа! Особая комиссия муниципалитета Реттерберга извещает, что лица, лишившиеся биоиндексов, должны получить магнитные регистрационные карточки не позднее…»

«Сашка, негодник! У тебя экзамены на носу, а ты!..»

«…А ежели ты, воевода, со своими сотнями встанешь в Каменном урочище, им и совсем не пройти…»

Витька присвистнул. Цезарь смотрел на него с веселым непониманием.

— Узелок, — сказал Витька. — Ерстка…

— Что?

— Если рассматривать с точки зрения теории Кристалла, здесь какой-то узелок на ребре граней. Аномалия.

— Спасибо, очень понятно, — слегка обиделся Цезарь.

— Не очень… Это вообще непонятно. Но Скицын и Румянцев предсказывали, что такие штуки могут быть. Сбегание волн разных граней в одной точке… Причем из разного времени… Смотри, тень на девятке. А если… — Витька отбежал на край. Толкаясь пяткой, повернул круг так, что тень легла на стертое число двенадцать.

— Витька, часы!

В центре круга отчетливо слышалось, как бьют башенные часы неизвестных городов. В какой-то приморской крепости ухнула полуденная пушка.

«Уважаемые граждане Вест-Федерации! Двенадцать часов. Служба погоды сообщает, что осадков не ожидается…»

«…Орбитальная станция „Марс-двадцать два“. Информация для рейсовых грузовых судов: сектор номер четыре закрыт в связи с археологическими изысканиями. Внимание…»

А сквозь голоса — равномерное, редкое и знакомое «щелк… щелк… щелк…», отдающееся в глубине большого колокола.

— Маятник, — прошептал Цезарь. Потому что уже был один раз у Башни.

…Потом они приходили сюда еще несколько раз. И теперь шли снова, потому что этого хотел упрямый Цезарь.

— Чек… А почему твой отец сказал, что если ты со мной, то он не беспокоится? Ведь после того случая, осенью… казалось бы, он должен наоборот…

— Почему же наоборот? — Чек глянул ясными, удивленными глазами. — Он меня сперва отругал, а потом говорит: «Скажи спасибо Виктору, которого ты втянул в эту авантюру. Ведь он мог сразу уйти в свой прямой переход, а ему это в голову не пришло, тебя спасал, дурня…»

— Как это я мог уйти? — изумился Витька. — Без тебя, что ли?

— Я понимаю… Ну, папа про это и говорил.

— А почему он сказал, что ты втянул меня в авантюру? Ведь это я тебя…

— Да? — очень удивился Цезарь. — Я всегда был убежден, что наоборот…

Они выбрались к эстраде, где, как всегда, было пусто и тихо. Темная черта — «тень от ничего» — лежала на досках.

— Во сколько он орал? — деловито спросил Цезарь. — В шестнадцать по вашему? Значит, в двенадцать пятьдесят по Реттербергу… Вот так… — Он, толкаясь сандалией, подвел под черту стершееся число 13, потом слегка отодвинул назад. И отбежал к центру диска. Витька стоял уже там.

Сначала был слышен один маятник. Он равномерно разбивал прозрачную тишину редкими толчками (и в колоколе у Башни отдавалось эхо). Потом зашелестели, захлопали крылья, и отчетливо, будто в соседних кустах, закричал петух.

Цезарь сказал озабоченно:

— Он не сам по себе. Он кричит так, когда Филипп командует: «Голос!»

«Пожалуй…» — хотел сказать Витька. Не успел.

— Эй, вы! Что вы там делаете! — Неизвестно откуда возникла у эстрады дюжина улан. Со всех сторон. Скрестив руки, балансировали на дисках. Все в черном, лишь на одном вместо шлема офицерский берет песочного цвета.

Офицер сказал опять казенным голосом:

— Что вы там делаете? Идите сюда.

Цезарь, сам того не заметив, притиснулся к Витьке. Сейчас — не вечер в ноябре, не убежишь.

А может быть, ничего особенного? Просто здесь нельзя играть? Отругают и отпустят?

Спешным горячим шепотом Цезарь сказал Витьке в щеку:

— Я его знаю… Он был там, в тюремной школе…

— Тогда держись, — выдохнул Витька. — Надо вытерпеть, Чек… — Он рывком поднял Цезаря на руки. Будто раненого. И тот прижался — отчаянно и доверчиво. Понял.

— Эй! — слегка забеспокоился офицер. — Что с ним?

— Сейчас… Подождите… — сказал Витька. И пошел к уланам, на край площадки.

На белесом лице офицера усилилось беспокойство.

— Эй…

— Сейчас, — опять сказал Витька. Прижал Цезаря изо всех сил и шагнул со сцены. В пустоту.

Часть вторая

БАШНЯ И МАЯТНИК

Ярмарка

1

Идти на весеннюю ярмарку Филиппа уговаривали всем домом.

— Там будет ох как интересно! Даже я, старая, иду, — постанывая, убеждала бабушка. И держалась за поясницу. — Что за дети нынешние, прости Господи. Ничего им не надо, ни пряников, ни каруселей…

«Нынешнее дитя» оттопыривало губу.

— Айда, Филя, — гудел отец. — Мы там с тобой в электронные шахматы сыграем, будет такой аттракцион.

— Ты же не умеешь в электронные…

— А ты поучишь батьку…

— Ты все равно уйдешь пиво пить.

— Ну и… а потом в шахматы.

— Не пойду…

— А между прочим, — глядя в пространство и будто даже не для Филиппа, а просто так, задумчиво произнесла мама, — будут, говорят, новые игрушки со Стеклянного завода. Целые «городки в табакерке»…

— У вас допросишься! В прошлый раз обещали вечный фонарик, а что было?

— Но если не продавали!

— Во-во! И сейчас так скажете.

Мама потеряла терпение, после чего была приглашена соседка Лизавета тринадцати лет. Сокращенно — Лис.

— Дурень, — сказала Лис. — Все же идут.

— И Ежики?

— Вот бал… Извини. Но ты же знаешь, что Ежики вернулся с мамой домой, на Полуостров.

— Ничего я не знаю, — искренне огорчился Филипп. — Как вернулся? Туннель же заблокирован.

— Для кого? Для Пограничников?

Филипп засопел, досадуя на себя за глупость.

— Пойдем, а? — мягко сказала Лис. — Что ты дома-то будешь делать, когда останешься?

— Буду на стадионе змея запускать.

— Один?

— А чего…

Этого-то все и боялись. Оставить Филиппа одного, значит, не радоваться ярмарке, как все люди, а «быть на нерве». Думать: «Не выкинул ли он опять какой-нибудь фокус?» Талантов на фокусы у третьеклассника Филиппа Кукушкина больше, чем надо.

— Нам без тебя на ярмарке будет скучно, — с ненатуральной сладостью в голосе сообщила Лис.

— Да? А кто меня чехлом от зонтика лупил? Не было тогда скучно? А все смотрели, даже не заступились!

— Рэм заступился! И Ежики!

— Это потом, когда ты три раза меня… — Филипп засопел опять. Громче и серьезнее.

Лис насупленно сказала:

— Что старое вспоминать… А зонтик, думаешь, не жалко? Нашел из чего парашют делать…

— Зонтик ей жалко? А человека…

— Ну, с «человеком» же ничего не случилось. А зонтик…

— А тебе хотелось, чтоб наоборот, — злорадно подытожил Филипп. — Нормальные-то люди радуются, когда человек спасся, а она… чехлом…

— Палкой надо было, — в сердцах сказала мама.

— Да? Ну и идите на свою ярмарку…

— И чего обижаете друг друга-то, — стала мирить всех бабушка. — Перед праздником! Хорошо ли?.. Пойдем, Филюшка, с нами. А я тебе для этого дня рубашку новую пошью, вот гляди-ка, матерьял какой, все смотреть на тебя будут да радоваться…