Цветы всегда молчат - Яся Белая

– Дело в том, – все-таки сказала она, – что вот уже третью ночь он не спит со мной.

– Чепуха, деточка! – вздохнула графиня, но тут же опомнилась и произнесла: – Вы сказали – третью! И это вас уже так беспокоит? Разве раньше вы спали вместе чаще?

– Вообще-то, – Джози бесила эта перечница, что с каким-то маниакальным наслаждением препарировала сейчас ее душу, – мы спим вместе каждую ночь, с самого дня свадьбы! И всякий раз, разумеется, если у меня нет месячных недомоганий, занимаемся любовью!

– И вы так спокойно об этом говорите!

– Я говорю об этом совсем не спокойно, как вы могли заметить! – Джози была не на шутку зла.

– Возможно ли, чтобы он настолько растлил вас! – вплеснула руками графиня. – С самого детства он был порочным и невоздержанным в проявлении эмоций! И сколько ни бился его почтенный приемный отец, этот мальчишка так и оставался гадким дикарем с повадками уличного попрошайки!

На этом тирада графини оборвалась, должно быть, ей не хватило воздуха. И тут графиню кто-то окликнул, то ли Молли, то ли Долли – с такого расстояния все болонки одинаковы, – и та, раскланявшись и напоследок велев Джози хорошенько подумать над ее словами, удалилась.

Джози же, поднявшись, побрела вперед. Она не знала, зачем и куда идет, взволнованная и опустошенная недавним разговором. Она не заметила, как прошла через калитку в старой, обильно увитой плющом стене и оказалась на каком-то пустыре. Здесь она оглянулась, удивленная тем, куда забрела, повернула уж было обратно, но, зацепившись за что-то, полетела вперед с криком:

– Ай, каблучок!

И, наверное, серьезно ушиблась бы, если бы ее не подхватили.

– Ангел мой, что вы здесь делаете?

Ричард выглядел крайне обеспокоенным. Опустившись рядом на колени, он нежно, но надежно прижал ее к себе, а она обрадовалась этому объятию и разозлилась, что он заставляет ее радоваться таким мелочам.

– Каблучок! – прохныкала она.

Ричард быстро задрал ее юбку и посмотрел вниз. Изящная туфелька Джози действительно застряла меж старых корней, и каблучок свернулся набок. Ричард осторожно извлек ножку в белом шелковом чулке из покалеченной туфельки. Ступня у Джози была такой маленькой, что, когда он прикладывал ее к своей ладони, целиком помещалась в ней. Он не удержался и, наклоконившись, припал губами к ее прелестной ножке. Сквозь тонкую ткань чулка Джози чувствовала жар его поцелуя.

Она тихо ахнула от неземного наслаждения, рожденного этой лаской. А Ричард, легко подняв жену, готов был нести ее назад, как вдруг…

Дин-дон, дин-дон…

Совсем рядом. В сером змеистом тумане…

Дин-дон, дин-дон…

– Холодно, как холодно, – прошептала Джози, и он еще сильнее прижал ее к себе.

И тут появилась старуха. Жуткая, всклокоченная, в лохмотьях. На поясе у нее висел колокольчик. В кривых узловатых пальцах она держала посох. Старуха шла мимо, будто не замечая их, и напевала себе под нос:

Я садовником родился,Не на шутку рассердился,Все цветы мне надоели,Кроме…

– Что это? – дрожа всем телом, спросила Джози, еще крепче обнимая мужа.

– А вот этого, любовь моя, вам лучше не знать, – сказал Ричард. И в голосе его, обычно теплом и бархатном, звучали стальные нотки.

Он поцеловал Джози в лоб, прошептав какие-то слова, и она тихонько отключилась. Затем, придерживая ее одной рукой, он снял сюртук и бережно уложил на него свое сокровище.

Он чувствовал их присутствие разрядами электричества вдоль позвоночника. Выпрямившись, он осмотрел пустырь и насмешливо произнес:

– Ну что же вы! Выползайте!

И они полезли – серые, юркие, мерзкие… Они хихикали, явно издеваясь над ним:

– Отдай! Отдай нам цветочек!

– А вы попробуйте возьмите! – не менее издевательски, в тон им, ответил он.

Синее пламя, ярко полыхнув в глазах, стало разливаться по телу, искажая черты и члены. Тварь, давно ожидавшая своего часа, радостно выпускала когти и крылья. Длинные клинки загорелись в ее лапах и тут же слились воедино, образуя гигантские садовые ножницы…

– Ты – Садовник? – по их серым рядам пробежала дрожь.

Адское создание расхохоталось и ответило голосом, мало похожим на человеческий:

– Угадали! И я собираюсь как следует прополоть сорняки!

Глава 7. Научи меня цвести…

Графство Нортамберленд, замок Глоум-Хилл, 1875 год

Тем же вечером Мифэнви спустилась к ужину в бледно-голубом платье из тафты, оставлявшем открытыми ее худенькие плечи, обильно осыпанные веснушками.

Колдер, уже гладко причесанный, но по-прежнему с ног до головы облаченный в черное, окинул ее неодобрительным взглядом.

– Это крайне легкомысленно с вашей стороны, – прокомментировал он это одеяние, – в замке довольно холодно, можно простудиться.

– Когда женщина открывает плечи, она хочет, чтобы мужчина согрел их своими ладонями, – ответила Мифэнви. И Колдер, уже собиравшийся прочесть ей гневную отповедь, вдруг осекся и уставился в тарелку.

Пол переводил взгляд с невесты на брата и не понимал, что происходит. Поэтому он разлил по бокалам вино и радостным голосом предложил выпить за знакомство.

Но, несмотря на это, разговор не клеился, прерываясь долгими паузами. Мифэнви сидела, выпрямив спину и сжимая вилку. Колдер и вовсе отстранился в тень и молчал. Не в силах смотреть, как дорогие ему люди расходятся все дальше, Пол сказал:

– Мейв, может, сыграешь нам? У нас восхитительный рояль!

Это, пожалуй, единственное, что могло объединить их. Пол прекрасно знал, что в те моменты, когда было особенно тяжело, Колдер изливал душу в музыке.

– Рояль? Здесь? – удивилась она. – Как вы его сюда доставили?

– Это уже другой вопрос, – улыбнулся Пол и протянул ей руку. – Идем, я покажу тебе…

И заметил, что Колдер как-то странно посмотрел на их соединенные руки.

К столовой примыкала небольшая комната округлой формы. Через два стрельчатых окна в нее лился неровный лунный свет. Черный рояль, казалось, урча, словно огромный сытый кот, нежился в этом небесном серебре. Клавиши же в полумраке выглядели ухмылкой.

Мифэнви осторожно коснулась их, рождая нежные чистые звуки. Инструмент был в идеальном состоянии: видно, что им часто пользовались и бережно ухаживали.

Девушка подвинула табурет, слегка размяла пальцы и… Она точно знала, что будет играть – непременно Моцарта! Она любила его за волшебство и солнечность. За искрящуюся дивным светом абсолютную музыку, словно подслушанную где-то на небесах.

И сейчас, играя, она парила сама. Сияющая, тонкая в полосе лунного света. Пол заметил, что брат сначала смотрел на нее, не отрываясь, каким-то воспаленным, блестящим взглядом, а потом, откинувшись головой на дверной косяк, закрыл глаза и сложил руки на груди, погружаясь в свои мысли.