Сердце матери - Мари-Лора Пика

— Да, я только что получила заказное письмо: нам дают право на размещение четвертого ребенка.

— Отлично!

Это была хоть и небольшая, но победа. Ничего еще не было подписано, но я увидела, что мое дело продвигается. Оставалось добиться, чтобы Пинье были назначены приемными родителями моих детей, а потом подписать контракт. Я не могла успокоиться, не получив официальную бумагу, поэтому продолжала беседы с журналистами и, к неудовольствию господина мэра, провела все запланированные встречи. К настоящему времени все газеты, к которым я апеллировала, дали ответ, и мне предстояло перейти в нападение. Но это было не главное. Я поняла, что получила возможность привлечь внимание к подобным ситуациям, поскольку очевидно, что я не единственная, кто столкнулся с такой же проблемой. Есть множество родителей, которые знают, что скоро умрут и что их детям придется расти с другими людьми. Я не понимаю, почему закон не предвидел подобные случаи, почему родители не могут сами выбрать людей, которым предстоит заменить их. Неужели те, кто хочет высказать свое мнение, должны пройти через все то, что и я? Когда в Организации по защите прав матери и ребенка сказали «нет» и я увидела, как передо мной закрываются двери, я решила вышибить их, так как считала, что поступаю правильно по отношению к своим детям. Я еще не умерла, я могла действовать! Пока есть жизнь, есть и надежда, не так ли? И я хочу сказать всем, что нельзя опускать руки, нужно продолжать борьбу. Я надеюсь, что после всей этой шумихи правила размещения детей изменятся. Ведь это ненормально — бороться в такой момент: мать или отец, которые вскоре умрут, должны провести оставшееся время с детьми, а не тратить силы на противостояние с законом. Что касается меня, то я хотела лишь одного: чтобы вопрос о размещении моих детей был наконец улажен и я могла воспользоваться тем временем, которое у меня оставалось.

Не стоит думать, что я получала удовольствие от всей этой шумихи. Однако были и забавные моменты: не каждый день толпа журналистов ходит за вами по пятам с видеокамерами! Я никогда не думала, что однажды попаду на телевидение…

В некотором смысле подобная пропаганда была довольно престижной. Я всего лишь простая гражданка, заурядный человек, а незнакомые люди заинтересовались мною, оказали поддержку. Как будто мне поручили выполнить некую миссию…

Люди стали здороваться со мной на улицах, и это было очень приятно. Журналисту из «Septa Huit», спросившему о моих чувствах, я искренне ответила:

— Мне повезло по сравнению с другими умирающими: я уйду знаменитой.

И это не было шуткой. Я хотела сказать, что, в отличие от других, я не умру просто так, что, даже обреченная, я скажу то, что хотели бы сказать другие. Возможно, мое послание послужит толчком к некоторым переменам. Собственно говоря, я надеюсь стать своего рода примером людям, которые окажутся в такой же ситуации, что и я.

Несколько дней спустя, в воскресенье, мэр Пюизо, ранее холодно разговаривавший со мной по телефону, зашел к нам домой. Его сопровождала мадам Эрбло, социальный работник. У обоих был слегка недовольный вид, тем не менее я пригласила их войти. Месье Узе, который, казалось, забыл, как совсем недавно говорил со мной, держал в руках кипу писем.

— Мадам Мезоннио, мы пришли передать вам почту. Она поступила на ваше имя, но была адресована в мэрию. Мы также получили чеки на ваше имя. Вот они.

Я не верила своим глазам. Я уже получила два или три письма от людей, прочитавших статью обо мне или увидевших меня по телевизору, но количество писем, переданных месье Узе, впечатляло. Я поблагодарила мэра, который удалился вместе с мадам Эрбло, предварительно убедившись, что я ни в чем не нуждаюсь. Мне потребовалось два дня, чтобы прочесть письма, которых было около двадцати. Они были отправлены из разных уголков Франции, и в них в основном пожилые люди, матери и отцы, высказывали свое одобрение и поддержку. В некоторых были детские рисунки.

Некая Изабелль прислала мне симпатичную открытку в форме сердца, на которой было написано:

«Я очень тронута, мадам. Вы настоящая мать. Ваши дети могут вами гордиться».

Другая, по имени Беатрис, написала почти то же самое:

«То, что вы намереваетесь сделать для своих детей, — лучшее наследство, какое вы могли бы им оставить: это урок храбрости, силы и величия души. Все это, безусловно, поможет им построить свою жизнь».

Я от всей души надеялась, что эти женщины говорили правду. Их понимание согрело мне сердце и придало храбрости. Осознание того, что люди одобряют мои действия, пошло мне на пользу. Странно, но на некоторых конвертах не было даже адреса. Рядом с маркой некая Анн написала: «Мари-Лоре, Пюизо… Полагаю, почтальон знает, куда его отнести. Спасибо». Внутри я нашла чудесную записку:

«Мари-Лора! Ваша решимость, трезвость ваших поступков — наиболее толковая, в моем понимании, реакция на происходящее в этом паршивом мире. Оставайтесь до конца веселой, такой, какой вы ощущаете себя сейчас, но самое главное — не страдайте. (…) Я вас обнимаю. В нашем доме за вас горит свеча.

Она написала еще небольшое стихотворение и даже предложила сопроводить меня в Диснейленд, рядом с которым живет.

Я уже не раз задумывалась над тем, чтобы перед смертью провести с семьей выходные в Евродиснее. Эта мысль появилась не сама по себе: ко многим письмам, которые я получала, прилагались чеки, а к некоторым — даже входные билеты на различные аттракционы. Я была приятно удивлена подобной щедростью совершенно незнакомых мне людей.

В последующие дни количество писем неуклонно росло. Писали в основном женщины, но особенно отчетливо я запомнила письмо отца семейства:

«Я — отец троих детей. Моя жена умерла от рака, и я воспитываю их один. Я знаю, что вы испытываете, и посылаю небольшую сумму в надежде хоть немного помочь вам в несчастье».

Его «небольшая сумма» представляла собой пятьсот евро. Это тронуло меня еще больше при мысли о том, что этот мужчина мог бы оказаться на месте Жиля…

Было несколько писем от ясновидящих. Например, «телезрительница, пожелавшая остаться неизвестной», прислала мне книжечку с рассказом о Леони Мартин, сестре Ордена Святой Терезы Дитя-Иисуса, чтобы я могла помолиться ей об уменьшении страданий. Другая дама предложила мне свои услуги по «генетическому восстановлению и достижению равновесия магнетизма». Для этого достаточно было всего лишь отправить ей фотографию. Некая любезная Колетт даже проинформировала меня обо всех автобусах, идущих в Сан Дамиано — место паломничества в Италии, уточнив продолжительность поездки и состояние дороги. В небольшой посылке я нашла флакончик с прозрачной жидкостью — святой водой, смешанной с серебряной пудрой. Мне следовало пить по две капли, чтобы выздороветь.

А иногда мы с сестрой просто помирали со смеху! Например, «целительным» свойствам фиалок Кристелль, флорист по профессии, удивляется до сих пор. В письме были очень четкие инструкции на двух страницах:

«Во-первых, каждый день собирайте по семь свежих лепестков фиалок (…). Вскипятите стакан воды и сделайте настойку. Пейте ее натощак, после чего приступайте к завтраку. И когда вы подумаете: „Ох, как мне не нравится это снадобье, оно отвратительное!“, значит, вы получили желаемый результат. Тогда прекратите принимать настойку. Она убивает метастазы. Многие считают это чепухой, но на самом деле это не так».

Были также люди, советовавшие мне как можно скорее сменить веру. Меня взволновало не это: в конце концов, каждый верит в то, во что хочет. Я была очень тронута, даже польщена тем, что верующие люди молятся за меня, но находила странной подобную настойчивость: как можно позволить себе принуждать кого-то верить в то же, что и ты?

Что касается моих детей, то они реагировали на происходящее, как могли. Следует сказать, что за десять дней их жизнь в корне изменилась. Дом превратился в проходной двор. Хотя они и привыкли общаться с людьми, для них было странным возвращаться из школы и видеть все эти камеры в гостиной. Я заметила, что Жюли получает от этого удовольствие. Когда работники «Septa Huit» сообщили, что пойдут с ней на занятия по дзюдо, она влетела в гостиную, прыгая от радости:

— Круто! Я буду на краю татами, чтобы они могли лучше заснять мой захват!

Когда ей задавали «серьезные» вопросы, она отвечала на них вполне естественно.

— Скажи, Жюли, ты знаешь, что с твоей мамой?

— Конечно. У нее рак, который нельзя вылечить.

— И ты знаешь, что твоя мама умирает?

— Да.

— А ты знаешь, что значит смерть?

— Да.

Временами она начинала говорить совсем как взрослая, ее лицо становилось скептическим, и она по-театральному вздыхала, как будто все было очевидным…