Иногда оно светится (СИ) - Алиса Акай

— Герханец… — он процедил это с таким отвращением, что даже скулы напряглись.

— Да, я коренной житель Герхана. Ты, насколько я знаю, кайхиттен. Я не ошибаюсь? — молчание, — Наверно, чтобы нам проще было общаться, назови свое имя. Если я не смогу произнести его или своим произношением оскверню его или твое происхождение, я согласен называть тебя по любому произвольному имени на имперском, которое придется тебе по вкусу или же по воинскому званию.

Молчание. Мое предложение его не заинтересовало.

— Я не собираюсь спрашивать тебе не о вашей цели, ни о составе экипажа, ни даже о родной планете. Поверь, я сижу здесь довольно долго и мне все равно, откуда и зачем ты явился. Но имя ты можешь назвать без опасений. Я не собираюсь его выдавать даже имперской разведке, если, конечно, она заявится сюда ради тебя.

При упоминании о разведке он напрягся еще больше. Небось, наслышан о ней. Возможно, ей его пугали, когда он был ребенком и плохо себя вел. Но я почти уверен, что если и пугали, то он не обращал на это излишне много внимания. Ведь он был воином, наверняка из рода воинов, собирался громить имперцев, привозить домой богатую добычу, воровать жен — себе и, потом, детям. Врядли он ожидал, что первый же набег обернется кошмаром и он будет сидеть, почти голый, в чужом халате на голое тело, перед мерзко скалящимся и вальяжным герханцем.

Каменная фигура с замершим взглядом. Можно отрезать руку — даже рта не откроет. Я почувствовал что-то вроде разочарования.

— Котенок, это не допрос. Не знаю, что вам вешали на ваши розовые ушки, но я не следователь и не палач. Я живу здесь, на маяке, ни с кем не воюю. Уже довольно давно. А у тебя такое лицо, будто ты хочешь вызвать меня на дуэль…

— Я готов! — вспылил он. И почему я решил, что он плохо говорит на имперском? Произношение, конечно, было далеко от идеального, но выговор можно было разобрать без труда. Варвары часто способны к языкам.

— Остынь. Дуэлировать с тобой я не собираюсь и на то есть причины. Так что придется тебе здесь сидеть со мной еще какое-то время. Обойдемся без рубки на мечах, верно?

— Убирайся, имперская подстилка. Я… нечего говорить с ты.

— Правильно говорить «не о чем» и «с тобой», раз уж ты решил осваивать имперский, — сказал я как ни в чем не бывало, — Скажи мне, как тебя называть. Тогда я отстану — на какое-то время.

Он не ответил. По тому, как сжались его губы и снова застыл взгляд, я понял, что створки раковины опять сомкнулись, причем намертво. А ведь еще секунду назад мне начало казаться, что я разглядел что-то там, внутри. Показалось, конечно.

— Что ж, тогда мне придется самому придумать для тебя какое-то имя. К имперским ты, судя по всему, не рвешься. Герханские я упоминать не буду, а то ты того и гляди попытаешься меня загрызть. Тогда… Как на счет котенка? Котенок — вполне звучно, а? И очень соответствует твоему темпераменту.

Пущенная наугад стрела угодила в болевую точку. Кайхиттен оскалился, бросил на меня полный горящей ненависти взгляд и отвернулся, почти упершись носом в стену.

— Котенок… — медленно произнес я, — Нет, действительно, подходит.

И опять он ничего мне не ответил. Я даже поднял было руку чтоб положить ему на спину, но вспомнил, как он реагировал на любое мое прикосновение и поспешно опустил ее.

«Ненависть съест тебя, — прошептал я про себя, — Малыш, ты еще не знаешь, как едок ее яд.»

— Наверно, мне надо сказать тебе еще кое-что, пока ты меня слушаешь, — он сидел с каменным лицом, чертова горгулья, — Планета, на которой мы сейчас находимся, почти сплошь покрыта водой. Сбежать отсюда некуда. Кроме этого маяка, где мы с тобой сидим сейчас, тут практически нет твердой земли. Целая планета воды. У нее даже нет названия, только индекс, который я все равно не помню. Смешно, верно? Ладно, можешь не смеяться. В общем, мы с тобой тут одни. В шкафу у меня не прячется имперская разведка и я не собираюсь заковывать тебя в оковы чтобы пытать в мрачных подземельях этого маяка. Я не беру в плен детей. Да, фактически ты считаешься военнопленным и скоро за тобой должен прибыть корабль. Скоро — это не совсем то скоро, о котором ты думаешь. Сюда редко заходят корабли, да и то чаще всего транспорты, не думаю, что ради тебя кто-то будет спешить. Мне кажется, ты не настолько важная фигура… Так что по всему выходит, что жить нам с тобой здесь не один день.

— Я не… прикоснусь к тебе, сволочь, — Котенок добавил еще что-то по кайхиттенски, но моего словарного запаса не хватило для того чтоб расшифровать и десятую часть. Но на комплимент это все равно не походило.

— Я герханец, все из-за этого? — я мрачно взглянул на него, — Ты боишься меня только из-за этого?

— Убирайся.

— Хорошо, Котенок, — я встал со стула, — Я ухожу. Можешь жить тут как хочешь. Я не буду мешать тебе.

Я вышел, осторожно прикрыв дверь. Сделал несколько четких шагов по коридору, потом тихо, ступая на носках, вернулся к двери. Не только кайхиттены умеют передвигаться бесшумно. Любой герханец в этом деле даст им сотню очков форы. Дверь моей спальни не была герметичной, а выходя, я оставил небольшую щелку. Я надеялся, он хоть как-то переменится с моим уходом, хотя бы разомнет затекшие за столько часов ноги или потянется за едой. Но он лишь сделал несколько глубоких частых вздохов и остался сидеть на прежнем месте.

— Герханец я, видишь ли… — пробормотал я под нос, — Можно подумать, я всю жизнь мечтал жить под одной крышей с варваром.

«А ведь он и есть варвар. И эти колючки, о которые ты колешься всякий раз, когда пытаешь прощупать к нему дорогу — они не убираются. Скорее можно ожидать, что кактус втянет свои шипы».

«Я не пытаюсь ничего прощупать. Я вижу напуганного до смерти ребенка, который того и гляди скончается у меня на руках! И мне плевать, кайхиттен он, землянин или герханец. Я не смогу смотреть на это».

«При малейшей возможности он всадит тебе нож под ребра. Ты же видел его взгляд.»

«Да. Взгляд ребенка, который умеет только ненавидеть и бояться. Кажется, ничему больше его не успели научить.»

«А ты, значит, сможешь?»

«Возможно».

В висках противно завибрировало, будто внутри меня кто-то смеялся.

«А ведь ты его презираешь, друг Линус. Он всегда останется для тебя примитивным пещерным человеком, ты лишь одарил его своей жалостью. А нужна ли она ему?»

«Мне жалко Котенка, а не его братьев по оружию. Потому что именно он сидит сейчас за дверью и едва не хлюпает носом, хотя отчаянно пытается выглядеть дерзко и самоуверенно. Он боится, слышишь меня?»

«Конечно, тебе его жалко. На остальных кайхиттенов все твои чувства не распространяются. Ведь не с какими-то другими варварами ты боролся на полу ванной.»