Искалеченная - Хади

Напротив нас была другая маленькая однокомнатная квартира с душем. Мы присмотрели ее после рождения третьего ребенка. Муж просил у своего шефа, хозяина жилья, нам ее предоставить, но мы не получили положительного ответа.

— Иди сама к нему, тебя он, может, послушает. И на самом деле он меня послушал. Когда я вошла в его офис, он выпучил глаза:

— Это невозможно! Вы — жена Муссы?! Сколько же вам лет? И у вас уже трое детей? Вы такая молодая! Он намного старше вас!

Я улыбнулась, ничего не ответив. Но он согласился сдать нам квартиру. Тогда, в тысяча девятьсот семьдесят девятом году, плата за две квартиры составляла триста пятьдесят франков в месяц. Таким образом, я могла поселить своего отца, пока он был с нами, в квартиру с душем, а с ним и двух старших девочек. Мы остались с младшей. Позже я собиралась сама устроиться там с детьми, чтобы быть подальше от супружеского ложа.

Но в середине года один из моих братьев, младший сын отца, умирает в возрасте пятнадцати лет. К несчастью, он страдал неизлечимой болезнью с рождения. Эта грустная новость пришла к нам с телеграммой отца: «Младший брат умер, но это мешает моему приезду». Телеграмма была неправильно передана из Дакара. Отец на самом деле хотел сказать: «Но это не мешает моему приезду». Однако я решила, что он не приедет, поэтому аннулировала его билет в Мекку. Но однажды в октябре зазвонил телефон, и я услышала голос двоюродного брата:

— Сейчас я передам кое-кому трубку. Я слышу голос отца:

— Что происходит? Я звоню тебе с утра. Ты не встретила меня в аэропорту.

— Но ты же сообщил, что не приедешь!

— Это какая-то ошибка! Я не собирался выбрасывать деньги за билет! Твой младший брат умер, я не могу его оживить, даже оставшись в Мекке.

Так папа прожил с нами год до путешествия в Мекку. Билеты стоили слишком дорого, чтобы возвращаться в Сенегал, а потом опять лететь во Францию. К тому же он вышел на пенсию, у него не было важных дел на родине и это был его первый визит во Францию. Пользуясь его присутствием для присмотра за детьми, я начала обучаться бухгалтерскому делу. Муж не хотел, чтобы я возвращалась в школу, не хотел, чтобы я работала, но все уговаривали меня снова взяться за учебу и получить профессию. Мама склонялась к медицинскому образованию, она говорила, что медсестра всегда найдет работу в Сенегале. Я выбрала то, что было легче всего осуществить тогда, поскольку мечтала однажды вернуться на родину навсегда.

Я выучилась на курсах помощника бухгалтера. Они были платными, но я подала прошение в одну из благотворительных ассоциаций, чтобы мне оплатили их. Именно из-за учебы у нас и начались споры, потому как я уходила на целый день. Папа смотрел за детьми; это было нетрудно — две старшие девочки ходили в садик, он их только забирал и следил за малышкой, что ему прекрасно удавалось и что он делал с удовольствием.

Муж упрямо стоял на своем: «Женщина не должна работать, она должна оставаться в доме!» Уже сразу после приезда во Францию я поняла, что не может идти и речи о моей работе или о предоставлении мне даже малейшей независимости. В этом особенно отличаются африканские иммигранты. У нас на родине женщины ведут себя свободно, работают в меру своих возможностей, чтобы увеличить доход семьи. Сенегалка, к какой бы этнической группе или касте она ни принадлежала, уважает мужа и семью, но свободна в своих действиях. Она не носит хиджаб, как арабская женщина, только покрывает голову и одевается по-светски, что не мешает ей быть правоверной мусульманкой. Она пытается в условиях многоженства сделать все от нее зависящее. Мужья позволяют женам иметь маленький бизнес. Во Франции же муж хотел запереть меня в комнате с единственным социальным статусом — матери-производительницы, чтобы, да простит меня Бог, получать максимальное количество социальных пособий для своего личного использования, как и множество других мужчин. Но я поняла это слишком поздно.

Я отказывалась вписываться в предложенные мне узкие рамки. Я обожаю моих детей, они плоть от плоти моей, но почти в двадцать лет я сделала все, что могла. Желание преуспеть толкнуло меня на выполнение других задач. Я ходила на бухгалтерские курсы, была домработницей, чтобы заработать немного денег.

Однажды я присматривала за пожилой женщиной. Моя мавританская подруга, уезжая на каникулы, попросила меня заменить ее. Я сопровождала женщину в театр, в кино. Она открыла для меня крупные магазины Парижа — «Галери Лафайет», «Самаритен», «Бон Марше», которых я никогда в жизни не видела. В то время я уже ездила сама на автобусе, чтобы покататься по Парижу. Когда мне было плохо и одиночество становилось слишком тяжелым, я садилась в автобус, и он вез меня по всему городу по цене одного билета. Иногда это был семьдесят пятый маршрут до моста Пон-Неф. Я совершала маленькие путешествия до возвращения мужа с работы, чтобы узнать город и развеять грусть, глядя на здания, красивые дома, знаменитые памятники. Я не желала оставаться малообразованной африканской иммигранткой. Я хотела узнать Париж сердцем — город, подаривший мне столько возможностей, чтобы работать и преуспеть в жизни. Я мечтала зарабатывать и содержать себя и детей, иметь профессию и однажды сесть в самолет, чтобы начать все заново на родине.

Незадолго до конца обучения на бухгалтерских курсах, в начале тысяча девятьсот восьмидесятого года, я снова забеременела. Муж тогда был безработным, его завод закрылся. Но милосердный Бог никогда не оставляет меня! Я встречаю француза, и он предлагает мне работу в своей компании. Речь идет об управлении домом в Ришелье-Друо. Нужно следить за уборкой и немного убирать самой. Я соглашаюсь и представляю французу мужа, который получает благодаря ему работу охранника здания. А вскоре я получаю диплом специалиста по обработке данных — помощника бухгалтера. Это произошло после рождения моего четвертого ребенка — сына Мори.

Для того чтобы родить сына и восстановить силы после родов, я на время оставила курсы и попросила младшую сестру приехать помочь мне: дети должны были скоро пойти в школу. Сестричка приехала в конце восемьдесят первого года. Я снова пошла на курсы, получила диплом и записалась в центр по временному трудоустройству в надежде получить работу на полный день.

Моему сыну было восемь или девять месяцев, но семейные споры не прекращались — по поводу моих амбиций работать и по поводу сексуальных отношений, которых я больше не хотела. А также по поводу денег, которые я зарабатывала и которыми «имела наглость» распоряжаться сама. Все было источником для конфликтов. Брак становился капканом. Мне нужно избавиться от него, но как? К тому же не спровоцировать проблем для семьи. Мой отец по возвращении из Мекки заболел, и я должна была положить его в больницу до отъезда в Сенегал. В течение всего того времени мужчины из окружения моего мужа настраивали его против меня. Муж слышал только такие советы:

— Ты не должен позволить твоей жене делать то или это…

— Если женщины работают, то должны отдавать зарплату мужу. Но они хотят все оставлять себе или отправлять деньги родителям. Это ненормально. Ты привез ее сюда, она должна все отдавать тебе.

Муж продолжал покупать еду, но не хотел давать мне ни сантима. Я с нетерпением ждала телефонного звонка: «Приходите по такому-то адресу, есть работа для вас…»

Звонок наконец раздался.

Улица Фобур-сент-Оноре, шикарный квартал Парижа. Я одеваюсь па западный манер — юбка, блузка и пуловер. Сестренка смотрит за детьми. Мой отец еще здесь. Я беру штурмом мою первую в жизни настоящую работу. Мне объясняют мои обязанности, я вхожу в курс дела с легкостью с первой же недели. И чудо! Временное место становится работой на шесть месяцев! Я чувствую себя другой, важной, я работаю в офисе, в большой страховой компании, в шикарном квартале. У меня есть возможность полдня в неделю общаться с детьми. У меня те же преимущества, что и у других, мне нужно только наработать мои сто шестьдесят девять часов в месяц.

Забывается все — раздоры с мужем, супружеская постель. Я завтракаю с коллегами в бистро на углу. Я что-то собой представляю, я преуспею однажды! Я зарабатываю почти в два раза больше мужа.

Отныне я могу участвовать в расходах по квартплате, надеясь втайне, что в обмен на это муж оставит меня в покое.

Бунт зреет в моей голове. Я прошла через все: традиции «вырезания», насильственного брака, обязательных половых отношений. Я участвую в расходах по хозяйству, но сохраняю свою автономность.

Однажды я протягиваю мужу пачку банкнот, две с половиной тысячи франков:

— Вот мой вклад на покупки.

Он смотрит на деньги с презрительным видом и бросает их мне обратно:

— Это все, что ты хочешь мне дать?

Он говорит мне это в присутствии подруги, которая пришла заплести мне косички. Какой стыд! Я отвечаю ему: