Ревность волхвов - Анна и Сергей Литвиновы

Я рассказал Сане о том, что Иннокентий вчера лазил в мой ноутбук, смотрел мои файлы.

– Какого черта ему там понадобилось?! – воскликнул я.

Мой приятель ухмыльнулся:

– А ты сам у него спроси.

– И спрошу, да только настроение в Новый год портить неохота. Может, у тебя есть какое-то объяснение? Ты ж вашего Кена лучше знаешь. Он, что: клептоман, параноик?

– Не в этом дело, – со смешком ответил Сашка. – Думаю, наш Иннокентий считает, что ты взят сюда для того, чтобы со временем занять его должность. А здесь к тебе наше начальство, типа, приглядывается.

– С какого бодуна он так решил?

Мой приятель промолчал, и меня осенило:

– Ты ему, что ли, сказал?!

– Допустим.

– Но зачем??

– Во-первых, о том, что ты, возможно, будешь нашим финансистом, я сказал не Кену, а Вадиму; а там уж и до Кеши дошло.

– Зачем тебе это понадобилось?

– Надо ж было оправдать твою поездку сюда. А то б они с Петей на твое место своего человека взяли. А на фига мне такое счастье – жить с чужим мужиком в одной комнате?

– Значит, ваше начальство присматривается ко мне как к будущему главбуху? При том, что я сальдо от сальто не отличаю? А бульдо – от бульдога?

– А от тебя что, убудет?

Я покачал головой:

– По-моему, тебе просто нравится ставить всех в неловкое положение. И дразнить Кена.

– Ладно, кто бы говорил о неловком положении! Я тебя обеспечил крышей над головой, кормежкой, развлечениями, бабу тебе предоставил…

– Лесю не трожь! – предупредил я, сжимая кулаки, и Саня сразу заткнулся и перевел разговор на другую тему:

– А Иннокентия я действительно дразню. Чертовски приятно поиздеваться над своим непосредственным начальником – особенно когда под ним кресло шатается.

Мой друг сам вывел разговор на второй интересующий меня вопрос.

– Кстати, ты мне рассказывал, еще по дороге, что Иннокентий проворовался. А откуда ты сам об этом узнал? И кто рассказал про растрату вашему боссу?

Саня ухмыльнулся:

– А как ты думаешь?

– Ты Иннокентия заложил?

Мой дружбан хохотнул, развел руками и ответил почему-то на своем дурном английском:

– Ху ноус, ху ноус[16]…

Мы повернули к дому. Разговор с Сашкой вышел каким-то мутным. И оставил у меня острое чувство неудовлетворенности и недовольства приятелем.

…Больше ничего интересного или любопытного в тот вечер, первого января, не случилось.

Случилось – ночью.

…Когда все уже улеглись – довольно рано, и я, опять в полном одиночестве, устроился в гостиной, чтобы записать события сегодняшнего дня, – произошло еще кое-что. Писать об этом мне стыдно – но придется, раз уж я решил вести дневник честно. Без купюр.

Когда я уже заканчивал отчет о событиях первого января, из комнаты, где жили Вадим и Настя, раздался мягкий шум, этакая ласковая возня. Вскоре шум и причмокивоания, и неразборчивое бормотание превратились в ритмичное дыхание и воздушные стоны. Я замер на месте, ни жив ни мертв. Вздохи становились все глубже, постанывания – все громче, пока не превратились в краткий и шумный мужской рык и женский протяжный стон.

Признаться, эта звуковая порнуха настолько меня возбудила, что мне, чтобы успокоиться, пришлось пробираться в ванную и там принимать ледяной душ. Будь проклята эта моя все никак не кончающаяся юношеская гиперсексуальность!

2 января

Этот день, один из самых страшных в моей жизни, я вряд ли когда-нибудь забуду… нет, не забуду вообще… вид окровавленного тела, распростершегося…

Нет, надо рассказывать по порядку – а это трудно… мысли мешаются… всплывает, безо всякой хронологической связи, то одно, то другое… все, я должен взять себя в руки и записать-таки по порядку, что случилось. Не только ради своих достаточно эфемерных (или, точнее сказать, виртуальных) долгов пред френдами из коммьюнити, которые ждут очередную главу моего повествования, но и потому, что – хорошо известно из психологии! – процесс вербализации собственных травмирующих впечатлений помогает рассказчику пережить их, смягчает остроту…

Итак. Я собрался с мыслями. Я готов повествовать.

Второе января началось, можно сказать, совершенно обыденно – мы привыкли уже к жизни за Полярным кругом, в стране Суоми, и стали воспринимать ее прозаично. Утром, еще затемно, когда мы едва позавтракали, девушки (Леся со Светой) явились к нам. И Светка категорически заявила, обращаясь ко мне и апеллируя к своей подруге:

– Все! Хватит вам по лесам бегать, оленей пугать! Что за безобразие? Приехали на горнолыжный курорт, а сами, как лохи, бегаете на лыжах обычных. И вам не стыдно? Все на гору, стройными рядами!

Леся неуверенно глянула на меня. По ее взгляду я понял, что ей, конечно, хотелось бы покататься с горы, но… У нее не особо получается… и нет модной экипировки… и ски-пасс дорого стоит… Тут гаркнул Саня:

– А свои ски-пассы вам Родион со Стелкой отдадут. Они все равно сегодня в Рованиеми едут.

Леся заметно приободрилась, а я решительно поддержал друзей:

– Да! Надоело уже на горки залазить своими ножками! Пусть нас подъемники покатают!

А Светка схватила Лесю за плечо и что-то горячо зашептала ей в ухо – из ее монолога я услышал лишь пару обрывков фраз: «…вполне нормальный прикид…» и «…другие еще в сто раз хуже катаются…». Саня довольно ухмылялся – причем с таким видом, что я заподозрил, а не он ли придумал, как затащить нас назад на гору?

И Леся сдалась. Сказала: «Едем».

Мы надели горнолыжные ботинки и взяли доски. Свою маску и «балаклаву» я отдал Лесе, у которой никаких горных аксессуаров не имелось.

Пока мы поднимались с ней на кресельном подъемнике, плечом к плечу, я нашептал ей, в речи, полной эвфемизмов, как слышал вчера отголоски бурного секса между колченогим Вадимом и его женой. Рассказал неспроста: было интересно, как девушка прореагирует на столь откровенное повествование. Леся лишь слегка покраснела – а может, это морозный ветер разрумянил ее щеки? – и в ответ, совершенно для меня неожиданно, с улыбочкой сказала:

– А я тоже вчера слышала, как Петр Горелов домогался своей Жени. Но ничего не получил, в отличие от Вадима, – она стрельнула в меня лукавой улыбочкой и тихо добавила: – И тебя. – А потом, не давая мне осмыслить свою последнюю реплику, немедленно закруглила разговор: – Паршивая звукоизоляция в этих коттеджах!

Тут я подумал, что раз Леся свободно говорит о сексе, то, возможно, она совсем не такая уж недотрога, как кажется на первый взгляд. И у меня, если разобраться, не столь плохие шансы.

…На горе собрались все наши, за исключением травмированных Вадима и Жени и отбывших в местную столицу Стеллы с Родионом. Присутствовали и бухгалтер Иннокентий, весьма хмурый (мы-то с Лесей знали причину его недовольства – вчерашний ультиматум Вадима), и его супруга Валентина с вечно поджатыми губами. Были и женушка Вадима Настя (сегодня особенно, как показалась мне, шумная и деятельная), и весьма смурной (по моим впечатлениям) Петр Горелов. Ну и, конечно, мы вчетвером: Саня, Светка, Леся и я. Народу на горе оказалось совсем немного – особенно, как просветил меня мой друг, в сравнении с альпийскими или пиренейскими курортами. Однако людей все равно здесь тусовалось гораздо больше, чем мы с Лесей привыкли видеть в последние три дня. Я даже очумел в первый момент от обилия лыжников. Вторым моим потрясением стало количество катающихся русских. Да, слышалась кое-где финская речь, попадались слегка затюканные англичане, но процентов шестьдесят – да что там шестьдесят, все семьдесят – семьдесят пять! – составляли наши соотечественники.

Теперь, задним числом, я начинаю думать: а почему, собственно, следует искать убийцу только среди нас, одиннадцати оставшихся? Ведь кто угодно мог, подобно нам, приехать сюда на машине, арендовать коттедж или поселиться в гостинице, а потом совершить свое черное дело. Самое неприятное, что сейчас этот тип уже мчит на юг, к российской границе! И каким образом преступника теперь можно вычислить?

Впрочем, я забегаю вперед. Мысли мои невольно сбиваются к происшедшей трагедии… Но утром и днем, раз за разом спускаясь на доске к подножию горы и вздымаясь вверх на подъемнике, я ни о чем подобном не думал. И никакие предчувствия меня не мучили.

Мы наслаждались катанием. Гора здесь имелась всего одна, и невысокая, однако трасс и подъемников действовало предостаточно, и постепенно наша компания рассредоточилась. Однако я практически все время находился рядом с Лесей: ненавязчиво подсказывал, помогал. Сначала держались поблизости от нас и Светка с Сашкой. Светлана тоже по мере сил страховала и подучивала свою подружку. И даже Настя Сухарова, несмотря на изрядную разницу в возрасте и социальном положении, проявила удивительную любезность и помогала Лесе. Казалось, ей доставляет удовольствие находиться вместе с молодежью, она подпитывалась от нас энергией – а самой юной являлась среди нас двадцатилетняя Леся, да она вдобавок и требовала заботы. И Настя с удовольствием и терпеливо возилась с ней, и непроизвольно думалось, что у Сухаровой вполне уже могла быть дочка, пусть и не двадцатилетняя, но вполне тинейджер. Интересно, почему у них с Вадимом нет детей?..