Пик Дьявола - Деон Мейер

— Да.

— Вы слышите странные звуки?

— Да, да!

— Острый период, но отнюдь не «белочка», за что вам стоит поблагодарить судьбу. Белая горячка — это ад, и пока еще никто не научился снимать все ее симптомы. В самом худшем случае могут начаться эпилептические припадки. Иногда у пациентов бывает также инфаркт или инсульт. Любое из трех последствий может оказаться роковым.

— Господи!

— Гриссел, вы в самом деле хотите завязать?

— Да.

— Тогда считайте, что сегодня вам повезло.

13

Она была цветной женщиной с троими детьми; муж ее сидел в тюрьме. Она работала администратором в автосалоне «Дельта» на Парден-Айленде и не собиралась портить себе жизнь.

«Аргус» выходил ежедневно в 12.30, в зал ожидания клали четыре экземпляра для клиентов — пусть не скучают, пока им ремонтируют машины. У нее вошло в привычку быстро пробегать глазами первую полосу, чтобы узнать главные новости. Сегодня она читала внимательнее, потому что надеялась кое-что найти.

Она нашла то, что искала, на первой полосе, прямо под сгибом. Судя по заголовку, она все предположила правильно.

«К убийству насильника предположительно причастна полиция».

Она быстро прочитала статью и прищелкнула языком.

«Возможно, к предполагаемому самосуду над Энвером Дэвидсом, обвинявшимся в изнасиловании ребенка, причастны сотрудники Южно-Африканской полицейской службы (ЮАПС).

Дэвид Розенталь, председатель Кейптаунского комитета по правам человека, сказал, что его организация получила «достоверные сведения из весьма надежных источников, близких к полиции». Источник отметил, что к убийству имеют отношение люди из отдела особо тяжких преступлений (ООТП).

ВИЧ-положительный Дэвидс обвинялся в изнасиловании и убийстве малолетнего ребенка. Три дня назад его освободили в зале суда после того, как выяснилось, что сотрудники ООТП потеряли важную улику — пробирку с анализом АПК. Сегодня рано утром Дэвидс найден мертвым на улице Крайфонтейна.

Начальник ООТП Матт Яуберт назвал предположение о том, что двое его подчиненных выследили Дэвидса и убили его, «злобной клеветой, лишенной всяких оснований». Однако он признал, что сотрудники его отдела были огорчены и раздосадованы после того, как судья резко раскритиковал их за халатность, а затем освободил подозреваемого в зале суда…»

Женщина покачала головой.

Ей надо что-то предпринять. Сегодня утром, выйдя на кухню за бутылочкой «Викса» — у одного из детей был кашель, — она увидела в окно какое-то движение. Она стала свидетельницей страшного танца на тротуаре. При свете уличного фонаря она узнала в лицо Дэвидса. Но в одном она была совершенно уверена. Человек с коротким ассегаем не был полицейским. Полицейских она перевидала много и могла раскусить полицейского издалека. Ее часто допрашивали, к ней являлись с обыском. Вот и утром к ней явились с расспросами, видела ли она что-нибудь. Она заявила, что ничего не видела и не слышала.

Она посмотрела вверх страницы, нашла помер редакции «Аргуса» и позвонила. Попросила позвать к телефону журналиста, который написал ту статью.

— Энвера Дэвидса убили не полицейские, — сказала она без всякого вступления.

— С кем я говорю?

— Не важно.

— А откуда вам известно, мадам, что его убили не полицейские?

Она ждала этого вопроса. Но ничего не могла сказать — иначе ее бы выследили. Ее вычислят, если она будет вдаваться в подробности.

— Можете мне поверить, у меня сведения из первых рук.

— То есть вы хотите сказать, что причастны к убийству, мадам?

— Я всего лишь хочу сказать, что его убили не полицейские. Совершенно точно.

— Вы — член исламской организации «Против бандитизма и наркотиков»?

— Нет. Его убила не организация. Его убил один человек.

— Это были вы?

— Сейчас положу трубку.

— Подождите, пожалуйста! Мадам, как мне вам поверить? Откуда мне знать, может, вы психически больной человек.

Она ненадолго задумалась. Потом сказала:

— Его убили копьем. Ассегаем. Можете поехать и проверить.

Потом она повесила трубку.

Так родилась легенда об Артемиде.

Вечером к нему пришел Яуберт со своей женой-англичанкой. Они сидели и разговаривали, а Гриссел замечал только одно: как они нежничают друг с другом — здоровяк старший суперинтендент и его рыжеволосая жена с добрыми глазами. Женаты четыре года, а нежничают, как будто у них до сих пор медовый месяц.

Яуберт рассказал об измышлениях прессы — якобы сотрудники ООТП причастны к убийству Дэвидса. Маргарет Яуберт принесла ему журналы. Они говорили обо всем, кроме его беды. Когда они уходили, Яуберт стиснул ему плечо своей лапищей и сказал:

— Не торопись выписываться, Бенни.

После их ухода он задумался: сколько лет прошло с тех пор, как они с Анной вот так прикасались друг к другу. Он не смог вспомнить.

Черт побери, да когда они последний раз занимались любовью? Когда он вообще хотел этого? Иногда, в полупьяном состоянии, что-то наталкивало его на мысли о сексе, но к тому времени, как он попадал домой, спиртное вымывало из него все желания.

А как же Анна? Ощущала ли она потребность? Анна не пила. До того как он начал пить серьезно, она никогда не отказывала ему в постели. Всегда охотно откликалась на его призыв. Они занимались любовью иногда и по два раза в неделю. Бывало, она расстегивала «молнию» у него на брюках и шутливо спрашивала — это был у них своего рода ритуал:

— Где ты купил такую штуку, Бенни?

— На распродаже в «Чеккерсе», взял четыре сразу.

Или: «Выменял у одного еврея за двадцать сантиметров кровяной колбасы». Всякий раз он придумывал что-нибудь новенькое; она смеялась, даже когда он не блистал остроумием. Всегда! Они радовались друг другу; потом, после она серьезнела. Они обнимались, и Анна говорила: «Я люблю тебя, Бенни».

Он и любовь просрал — как и все остальное.

Гриссел затосковал. Господи, где те дни, сумеет ли он когда-нибудь вернуть их? Интересно, что она делала, когда ею овладевало желание, а он валялся пьяный? Что она делала последние два или три года? Может, ублажала себя сама — или у нее…

Ужас! Неужели у нее кто-то появился? Сволочь, мерзавец! Никто не смеет коснуться его Анны!

Он посмотрел на свои руки: кулаки стиснуты, костяшки пальцев побелели. Полегче, полегче, доктор ведь так и говорил, что у него будут эмоциональные срывы, тревожность… Надо расслабиться.

Гриссел разжал кулаки и подтащил поближе журналы.

«Машины». Маргарет Яуберт принесла ему мужские журналы, но автомобилями он никогда не увлекался. Как и «Популярной механикой». На обложке изображался рисунок самолета будущего. Редакционная статья называлась «Из Нью-Йорка в Лондон за полчаса?».

— Да какая разница, — произнес он вслух.

Он увлекался пьянкой, но таких журналов не выпускают.

Гриссел выключил лампочку над кроватью. Ночь будет долгой.

В мочках ушей у девушки, работавшей в интернет-кафе на Лонг-стрит, был целый ряд сережек, и еще какая-то блестящая штучка продета сквозь крыло носа. Тобела решил, что без всех этих побрякушек она смотрелась бы лучше.

— Я не умею этим пользоваться, — признался он.

— Двадцать рандов в час, — презрительно бросила она, как будто его признание сразу дисквалифицировало его.

— Хочу научиться, — терпеливо продолжал он, освеженный после дневного сна.

— Для чего вам Интернет? Что вы хотите делать?

— Я слышал, здесь можно читать газеты. И смотреть прошлогодние подшивки.

— Архивы. Это называется интернет-архивы.

— А-а-а! — протянул Тобела. — Вы мне покажете?

— Вообще-то мы никого не учим…

— Я заплачу.

Он увидел, как загорелись ее светло-зеленые глаза: с одной стороны, на этом чернокожем тупице можно срубить кучу бабок, но, с другой стороны, с ним придется долго возиться…

— Двести рандов в час, но вам придется подождать, пока закончится моя смена.

— Пятьдесят, — сказал он. — Я подожду.

Он захватил ее врасплох, но она быстро взяла себя в руки.

— Сто. Хотите — ждите, не хотите — как хотите.

— Сто, но с вас еще кофе.

Она протянула ему руку и улыбнулась:

— Договорились. Меня зовут Симона.

Он увидел, что в языке у нее тоже что-то блестит.

Вильюн. Он был невысокий — выше ее лишь на голову. И не очень красивый. На запястье носил медный браслет, а на шее — тонкую золотую цепочку, которая ей не нравилась. Не то чтобы он был беден — просто не испытывал интереса к деньгам. Под жгучим солнцем Свободного государства его восьмилетний полноприводный пикап почти совсем выгорел; первоначальный цвет можно было угадать лишь с большим трудом. День за днем пикап стоял на автостоянке гольф-клуба «Шуманс-Парк», пока его хозяин обучал гольфу новичков, продавал мячи в магазинчике спортинвентаря или играл с более важными членами клуба.