Приключения поручика гвардии - Юрий Шестера

Крузенштерн обнялся с Лисянским. Теперь друзья встретятся только через год в португальской колонии Макао в Китае, где они продадут местным купцам пушнину и определят тем самым выгодность торговли ею, здесь, на Востоке, по сравнению с европейскими торгами. Ведь это как раз и было одной из главных целей организации кругосветной экспедиции, поддержанной купцами Российско-Американской компании.

«Надежда» в течение двух месяцев шла курсом норд-вест. Андрей Петрович исправно нес вахты на мостике шлюпа, отмечая все изменения, происходящие в океане по мере их продвижения не север.

Вначале, к большому сожалению кают-компании, перестали падать на палубу летучие рыбы, вносившие разнообразие в меню из еще петербургских запасов порядком осточертевших солонины и сухарей. Все реже стали появляться неторопливо парящие над поверхностью океана альбатросы, а затем исчезли и они. Температура воздуха постепенно понижалась, но зато световой день становился все длиннее и длиннее.

А месяца через полтора впервые увидели небольшое стадо китов, спины которых то появлялись над поверхностью воды, то исчезали в ней. Морские исполины периодически выбрасывали фонтаны то ли воды, то ли пара, хорошо видимые даже на довольно большом расстоянии. Это уже была своего рода экзотика, полюбоваться которой высыпали на палубу свободные от вахты и матросы, и офицеры.

Затем однообразие вод стали нарушать животные, похожие на дельфинов, одновременно, как по ниточке, выпрыгивающие над водной поверхностью. Григорий Иванович, с интересом наблюдавший за ними, пояснил, что это касатки, которых иногда называют «морскими волками», гонят перед собой косяк каких-то рыб, постепенно, но упорно настигая их.

— Каждый по-своему добывает себе пропитание. А касатки стадные хищники, и в этом их большое преимущество.

Андрей Петрович вновь и вновь перечитывал книгу исследователя Камчатки Крашенинникова, участника Второй Камчатской экспедиции под руководством Беринга, «Описание земли Камчатки». Она будоражила его воображение своеобразием природы этого далекого уголка необъятной России. Далекого для взгляда из Петербурга. А сейчас Камчатка была совсем рядом. И он, в который уже раз, мысленно поблагодарил своего батюшку, предоставившего ему возможность оказаться в этих краях.

Неожиданно размеренная корабельная жизнь была нарушена. А причиной тому стала обезьянка графа Воронцова, которая привела в негодность почти половину путевых записок Крузенштерна, залив их чернилами из бутыли, стоявшей то ли на письменном столе капитана, то ли возле него. Крузенштерн был взбешен, но ничего не мог поделать с графом, который был членом торговой комиссии и подчинялся лично камергеру Резанову.

— И как тебе нравится выходка графа? — еще с порога возбужденно воскликнул Фаддей Фаддеевич, буквально ворвавшись в каюту Андрея Петровича.

— Успокойся, Фаддей, это вовсе не выходка, а месть за унижение графского достоинства Воронцова, нанесенное Крузенштерном. Или ты уже забыл об инциденте, произошедшем между ними во время ужина перед расставанием шлюпов у Гавайских островов?

— Нет конечно. Но не много ли позволяет себе граф?

— Ровно столько, сколько позволил себе сам капитан. Мы с тобой, к сожалению, не относимся к титулованному дворянству, и потому не можем в полной мере оценить степень унижения, испытанного Воронцовым не только по отношению к себе, но и к своему роду.

— Похоже, что ты, Андрюша, поддерживаешь графа? — усмехнулся мичман.

— Безусловно. Я же не член команды шлюпа, безоговорочно боготворящей своего капитана. А Алексей Михайлович является неординарно мыслящим человеком, и Николай Петрович ценит его.

— Каждый кулик свое болото хвалит, — иронически усмехнулся Фаддей. — И что же теперь, по-твоему, будет с твоим титулованным любимцем?

— Да ничего особенного. Просто Резанов, как мне кажется, будет вынужден исключить его из торговой миссии. Только и всего, — пожал плечами Андрей.

— Все-таки неплохо, оказывается, быть аристократом, — улыбнулся мичман.

И друзья откровенно рассмеялись.

Уже при подходе к Камчатке Андрей Петрович перед своей вахтой поинтересовался у штурмана о предположительном времени визуального открытия ее берегов.

— Часа через полтора-два, — улыбаясь, ответил тот, понимая волнение вахтенного офицера. — В общем, как раз в вашу смену, Андрей Петрович. Желаю успеха!

От волнения он непрерывно мерил шагами мостик, пока не раздался долгожданный возглас с салинга:

— Вижу землю!

На верхнюю палубу высыпала вся команда шлюпа, а капитан и старший офицер поднялись на мостик.

— Поздравляю, Андрей Петрович! — Крузенштерн и сам еле сдерживал волнение.

— Спасибо, Иван Федорович! И вас так же! — глаза вахтенного офицера сияли.

Но впередсмотрящий увидел-то землю с салинга грот-мачты, в то время как даже с мостика ее еще не было видно. Все моряки застыли в ожидании. Но вот показалась вершина снежного конуса, от которого тянулся небольшой дымный шлейф, и палуба огласилась восторженными криками «ура!». Это была окраина их Отечества, хоть и отдаленная на многие тысячи верст от Центральной России.

Белоснежный конус вулкана рос на глазах, а затем рядом с ним появился конус другого, но несколько пониже, который имел странный вид. Видимо, в доисторические времена титанической силы взрыв, как ножом, наискось срезал его конус примерно на треть от вершины, а затем на этом месте вырос новый, но меньшей высоты и несколько уже старого.

— Корякская и Авачинская сопки, — доложил штурман на вопрос Крузенштерна. — Действующие вулканы.

А тем временем левее показалась цепь остроконечных вершин высоких гор, уходящая к югу. По мере приближения к ним они вырастали в темные зубчатые громады.

— Дикий, угрюмый край, — задумчиво промолвил Крузенштерн, вглядываясь в открывающуюся перед ними панораму. — Но и здесь живут русские люди! — с гордостью за свой народ добавил он. — И не только живут, но и обеспечивают связь с еще более далекой, лежащей на другом берегу Тихого океана Русской Америкой, куда держит путь наша славная «Нева».

Торжественность его слов, произнесенных уже громко, вызвала ликование моряков на верхней палубе.

При подходе к входу в Авачинскую губу управление судном взял на себя сам капитан. Справа, как бы охраняя его, из воды торчали в ряд три скалы наподобие хищных зубов гигантского дракона. Это были широко известные среди дальневосточных мореходов Три Брата, как бы символизирующие собой близость Петропавловской гавани.