Торговый дом Гердлстон - Артур Дойль

— Больше, чем ему полагалось по заслугам, — заметил немец. — Ну, а вы… У вас как с деньгами?

Майор Клаттербек вытащил из кармана брюк десять соверенов и разложил их на столе.

— Вы знаете мое правило, — сказал он, — ни под каким видом не разменивать эти золотые. С меньшим играть не сядешь, а разменяй я хоть один — и они все тут же улетучатся. А когда я снова накоплю такой капиталец, одному богу известно! Кроме же этих денег, у меня нет ни пенса.

— И у меня нет, — грустно сказал фон Баумсер, хлопая себя по карману.

— Ничего, мой милый! Посмотрим-ка, что имеется в общем кошельке. — И майор заглянул в кожаную сумочку, висевшую на медном гвозде на стене.

В дни преуспеяния они имели обыкновение откладывать в эту сумочку мелочь «на черный день».

— Я боюсь, что не так уж много, — сказал немец, печально покачивая головой.

— Ну, в такой унылый вечер нам не мешало бы и встряхнуться. Пошлемте-ка за бутылочкой шипучего, а?

— Денег мало, — заспорил немец.

— Ну что ж, возьмем что-нибудь подешевле. Вот, например, бургундское. Утешительное питье. Ну что ж… Разопьем бутылочку бургундского и заплатим из общего кошелька?

— Денег мало, — упрямо повторил немец.

— Ну что ж! Пусть будет кларет. По такой погоде это даже и лучше. Ну как, пошлем Сьюзен за бутылкой кларета?

Немец снял сумочку с медного гвоздя и, перевернув, встряхнул ее. На стол выкатились трехпенсовик и пенни.

— Это все, — сказал он. — На кларет не хватит.

— Зато хватит на пиво! — радостно воскликнул майор. — Самое время выпить кварту за четыре пенса. Старик Гилдер, когда я служил под его командованием в Индии, всегда приговаривал, что человек, который в тяжелую минуту побрезгует пивом и глиняной трубкой, либо дурак, либо фат. А сам он в офицерском собрании курил только глиняную трубку. Дрейпер, который командовал нашей дивизией, сказал ему, что он роняет звание офицера. «А ну его к черту, звание офицера!» — ответил старик и чуть было не угодил за это под военный суд. Он получил Крест Виктории при Уоррисе и был убит под Севастополем.

В ответ на звонок в комнату вошла неряшливая служанка в стоптанных башмаках и, получив заказ вместе со всем объединенным капиталом двух приятелей, вскоре вернулась с пенящимися пинтовыми кружками. Покуривая папиросу, майор погрузился в какие-то размышления — по-видимому, неприятные, потому что лицо его посуровело, а брови сдвинулись. Наконец он выругался и сказал:

— Черт побери, Баумсер! Этот щенок Гердлстон доводит меня до белого каления. Придется мне с ним раззнакомиться. Это такая бездушная, черствая, расчетливая скотина, что… — Окончание этой фразы утонуло в пивной кружке майора.

— Так для чего же вы сделали его своим другом?

— Да видите ли, — признался старый воин, — мне показалось, что раз уж он хочет спускать свои деньги за картами и другими такими же развлечениями, так Тобиас Клаттербек может ими попользоваться не хуже другого. Да только он хитер, как сотня обезьян. Играет осторожно и по маленькой, а уж своего никогда не упустит. Черт подери! Пожалуй, мне от этого знакомства одни убытки. А уж репутация моя от него наверняка пострадала, тут сомнений нет.

— А чем он такой плохой?

— Чем! Когда он старается быть приятным, это получается неестественно, а когда он ведет себя естественно, то становится весьма неприятным. Я себя за святого не выдаю. Я жил весело, да и в будущем, надеюсь, поживу не хуже, но есть вещи, до которых я не унижусь. Если я и живу на карточные выигрыши, так играю-то я честно! И расчет у меня один — на свое умение, а оно меня не подводит, если взять итоги не за один вечер, а за весь год. И пусть на бильярде я не всегда играю так, как мог бы: это называется стратегией. Незачем показывать всем и каждому, какого ранга ты игрок. Нет, я соломинки в чужом глазу не считаю, но этот молодчик мне не нравится, и его красивая наглая физиономия мне тоже не нравится. Я всю жизнь разгадываю характер людей по их лицам и ошибаюсь, надо сказать, редко!

Фон Баумсер ничего не ответил, и некоторое время приятели молча курили, иногда прикладываясь к своим кружкам.

— А в обществе он меня только компрометирует, — вновь заговорил майор. — Если бы он хоть умел молчать, так еще ничего бы, но из него так и лезет торгаш. Попади он в рай, так сразу открыл бы там прокатную контору с арфами и венками. Я вам рассказывал, чтó сказал мне в клубе высокородный Джек Гиббс? Черт, он говорил без всяких экивоков! «Милый мой, — сказал он, — против вас я ничего не имею. В конце-то концов вы человек нашего круга, но если вы когда-нибудь еще познакомите со мной субъекта вроде этого, то в дальнейшем я перестану кланяться не только с ним, но и с вами». А я познакомил их, чтобы привести этого мерзавца в хорошее расположение духа, рассчитывая произвести у него маленький заем, что было бы, как вам известно, весьма желательно.

— Как, вы сказали, его фамилия? — вдруг спросил фон Баумсер.

— Гердлстон.

— Его отец кауфман?

— Что это еще за кауфман, черт подери? — с досадой осведомился майор. — Может быть, торговец?

— А, да! Торговец. Тот, кто торгует с Африкой?

— Он самый.

Фон Баумсер извлек из внутреннего кармана объемистую записную книжку и принялся проглядывать длинный список каких-то фамилий.

— Да-да, верно! — воскликнул он наконец с торжеством и, захлопнув книжку, вновь положил ее в карман. — «Гердлстон и К°», кауф… то есть торговцы, ведущие торговлю с Африкой, Фенчерч-стрит, Сити.

— Все так.

— И вы говорите, что они богаты?

— Да.

— Очень богаты?

— Да. — Майору начало казаться, что его приятель злоупотребил в его отсутствие каким-то горячительным напитком: на его лице заиграла загадочная улыбка, а рыжая борода и спутанная шевелюра, казалось, дыбились от снедавшего его возбуждения.

— Очень богаты! Хо-хо! Очень богаты! — И немец расхохотался. — Я их знаю. Не как друзей, избави бог! Но я их знаю и все их дела.

— К чему вы клоните? Объясните! Ну объясните же!

— Я вам скажу, — ответил немец, вдруг обретая глубокую серьезность и взмахами руки подчеркивая каждое произносимое им слово. — Три-четыре месяца, но только не больше года, и фирма «Гердлстон» больше не будет существовать. Они прогнили, еле стоят — фу-у-у! — И он подул на воображаемую пушинку, чтобы показать всю непрочность этой фирмы.

— Вы с ума сошли, Баумсер! — воскликнул майор. — Да ведь у них безупречная репутация. В Сити они слывут солиднейшим предприятием.

— Не спорю, не спорю, — невозмутимо ответил немец. — Только я знаю, что знаю, и говорю, что говорю.

— А откуда вы это знаете? Неужто вы станете утверждать, будто вам известно больше, чем биржевым воротилам и фирмам, которые ведут с ними дела?

— Я знаю, что знаю, и говорю, что говорю, — повторил немец. — Этот табачник Бергер есть мошенник. В этой жестянке табака — треть одна вода. Только и делает, что гаснет.

— Так вы не скажете мне, где вы слышали, что Гердлстоны на краю разорения?

— Вам это не объяснит ничего. Достаточно, что мои слова — это верно. Скажем только, что имеются люди, которые должны говорить другим людям все, что они знают, о чем бы они ни знали.

— Теперь вас и вовсе понять невозможно, — проворчал старый воин. — Наверное, вы имеете в виду, что всякие там тайные общества и социалисты сообщают друг дружке все свои новости, располагая к тому же особыми способами получать тайные сведения?

— Может быть, так, а может быть, не так, — ответил немец все тем же торжественным тоном. — Я подумал, мой добрый друг Клаттербек, что я вам, как бы то ни было, предоставлю, как это у вас говорится, первоисточные сведения. Всегда полезно иметь первоисточные сведения.

— Спасибо, мой милый! — весело сказал майор. — Ну, если дела фирмы плохи, этот молодчик либо ничего не знает, либо он прирожденный актер, каких свет еще не видывал… Черт побери! Звонят к ужину; поторопимся, не то весь хлеб с маслом уже съедят.

Миссис Робинс кормила своих жильцов ужином, взимая за это довольно незначительную сумму с головы. Однако хлеб с маслом подавался к столу в весьма ограниченных количествах, и опоздавшие видели перед собой лишь пустое блюдо. Наши приятели придавали этому обстоятельству столь существенное значение, что, отложив на время обсуждение гердлстоновской фирмы, торопливо спустились в обеденный зал.

ГЛАВА XI

СТАРШИЙ И МЛАДШИЙ

Хотя в коммерческих кругах никто ничего не подозревал, все же пророчества фон Баумсера, касавшиеся судьбы прославленного торгового дома «Гердлстон», имели некоторые основания. Последнее время положение фирмы стало весьма шатким. Если же зоркий глаз майора Тобиаса Клаттербека не сумел подметить ничего странного в манере и поведении младшего партнера, то объяснялось это полной неосведомленностью Эзры относительно нависшей над ним угрозы. Он искренне считал, что их предприятие процветает и преуспевает, как в год смерти Джона Харстона. Роковой секрет был надежно укрыт в груди его сурового отца, который, подобно спартанскому мальчику, спрятавшему под одеждой лисицу, ни словом, ни жестом не выдавал тревоги, грызшей его сердце. Зная, что надвигается разорение, Гердлстон отчаянно боролся, пытаясь предотвратить его, но действовал хладнокровно и осторожно, используя все средства. Но больше всего он старался — и старания его увенчались успехом — помешать тому, чтобы в Сити узнали о критическом положении фирмы. Старый коммерсант прекрасно понимал, что стоит возникнуть неблагоприятным слухам, и его уже ничто не спасет. Говорят, раненого бизона добивает его же стадо, и точно так же попавший в тяжелое положение делец должен оставить всякую надежду на спасение, если это станет известно его собратьям. Однако до сих пор, несмотря на то, что фон Баумсер и несколько других таких же изгнанников без роду и племени каким-то образом проведали об истинном положении дел, в коммерческих кругах имя Гердлстона по-прежнему оставалось символом деловой честности и солидарности. В конторе на Фенчерч-стрит, казалось, заключалось гораздо больше сделок, а жизнь в особняке на Эклстон-сквере обставлялась еще большей роскошью, чем в прежние дни. И только суровый, молчаливый глава фирмы знал, как обманчив этот блеск и какую бездну он скрывает.