Одиссея Талбота - Нельсон Демилль

Кэтрин проводила взглядом Питера, вставшего с кровати и занявшегося приседаниями. Явного интереса он к разговору не проявлял, но Кэтрин знала его достаточно хорошо, чтобы понять, что он прислушивается.

Она сказала более тихим голосом:

– Хорошо. Прикажите детективам находиться поблизости от него все время, пока он не придет на вечер.

– Честно говоря, я уже сделал это.

– Отлично. Тогда до встречи в Штабе.

– Хорошо. – Он повесил трубку. Кэтрин села в кровати, скрестив свои длинные ноги.

Торп закончил приседания.

– Кто это был?

– Тони Абрамс.

– А-а, суперсыщик. – Он начал отжиматься. – Я как-то встречался с ним, помнишь?

– Ты был с ним груб.

– Я извинюсь перед ним при случае.

– Хорошо. Этот случай представится сегодня вечером.

Торп замер.

– О Боже, Кейт! Ты что, пригласила его?

– А почему бы нет?

– Он не вписывается в эту компанию. Ему там будет не по себе.

Она не ответила. Торп перевернулся на спину и начал делать упражнения для живота и ног. Кэтрин смотрела на него. Все-таки чувствовалось в нем что-то эксгибиционистское. Вообще Питер был полон какой-то животной энергии. Он напоминал прирученного тигренка: вроде играет и ласкается, но потенциально очень опасен. Питер, конечно, сложный, даже несколько загадочный человек. Но ведь шпионы, как и актеры, должны уметь перевоплощаться. Для Кэтрин существовал Питер Торп, которого она любила, и Питер Торп, который чем-то ей не нравился.

«Но дело в том, – подумала она, – что ни с тем ни с другим я никогда не скучаю». Она натянула на себя простыню.

– Ты по-прежнему состоишь членом «Университетского клуба»?

Питер сел и почесал затылок, будто силясь что-то вспомнить.

– Да, я был членом этого клуба… Еще четыре дня назад. Понимаешь, в понедельник…

– Напился или непристойно себя вел?

– Не помню. Помню только, что мне что-то мешало на лице и я пытался это убрать. Но это что-то оказалось полом.

Она улыбнулась и вновь посмотрела на часы.

– Надо собираться.

Питер подошел к кровати, положил руки ей на плечи и слегка навис над ней.

– Что происходит, Кейт?

Кэтрин поднырнула ему под руку и быстро встала.

– Это тебя не касается.

– Я могу помочь?

Она присела у камина и щелкнула выключателем газовой горелки. Голубое пламя зазмеилось вокруг искусственных бревен, сделанных из вулканической породы.

– Здесь всегда так много света. Зачем это?

– Чтобы лучше видеть тебя, дорогая. – Питер подошел к стене и повернул регулятор.

В комнате стало темно. Только мерцало пламя в камине. Он сменил кассету в стереосистеме, поставил записи Вилли Нельсона, налил в стаканы мартини и присел рядом с Кэтрин на корточки, глядя на огонь. Тепло камина согрело их обнаженные тела, а отблески пламени высветили полные груди Кэтрин и ее тонко обрисованные скулы. Некоторое время они молчали. Потом Кэтрин спросила:

– Ты знаешь некоего полковника Карбури?

Он повернулся к ней.

– Карбури?

– Да. – Она посмотрела Питеру в глаза.

– Ну… Немного. Он друг моего отца. Англичанин, правильно? А в чем дело, Кейт?

Кэтрин допила свой мартини, встала и подошла к шкафу. Она достала из сумочки письмо леди Уингэйт и вернулась к камину, протянув письмо Питеру, но не отдавая его.

– Я дам тебе прочесть это письмо при том условии, что ты не будешь ни с кем обсуждать его содержание. Ни с коллегами, ни даже с отцом. Если ты согласишься на это условие, то потом поймешь, почему я его выдвигаю.

Питер протянул руку, и Кэтрин передала ему письмо. Торп развернул листки и стал читать при свете камина. Он несколько раз подносил к губам стакан с мартини, однако не отрывал глаз от письма.

Наконец он поднял взгляд на Кэтрин и вернул ей странички.

– Где дневник?

– Его мне должны передать. Что ты думаешь обо всем этом, Питер?

Торп, вставая, пожал плечами. Он нащупал пачку сигарет, лежавшую на каминной полке, и достал одну, стоя спиной к Кэтрин.

– Это интересно.

Она подошла к нему и вгляделась в его красивое лицо. Питер казался более взволнованным, чем это можно было понять из его слов. Он произнес:

– Кейт, бедная. Наверное, это так тяжело, через столько лет…

– Да, в том, что касается лично меня. Но меня еще больше расстраивает все остальное.

– Правда? Ты совсем не знала своего отца.

Она погладила Питера по щеке и повернула его лицом к себе.

– Ты знаешь что-нибудь об этом деле?

– Нет. Но я правильно понял из твоего телефонного разговора с Абрамсом, что Карбури будет сегодня на вечере? Наверное, там он и отдаст тебе дневник?

– Да. Он приходил сегодня в контору без предварительной договоренности. Сказал, что приехал прямо из аэропорта. Но я полагаю, что он здесь со среды. Как бы то ни было, мы поговорили, и он отдал мне письмо. Он сказал, что передаст дневник сегодня вечером.

Торп медленно кивнул.

– Странно… Я имею в виду, странно, что Карбури приехал в Нью-Йорк, чтобы присутствовать на церемонии награждения ветеранов, в том числе и моего отца, а отец о его приезде ничего не знает.

– Может быть, и знает. Ведь вы же не все рассказываете друг другу.

Торп, казалось, не заметил ее слов. Он сел на диван и зажег сигарету, глубоко задумавшись. Его настроение заметно изменилось. Кэтрин хотелось думать, что он просто беспокоится о ней. Но она хорошо знала, что это не в характере Питера.

– Ты правильно сделала, что послала следить за ним, – сказал Торп.

Кэтрин оставила комплимент без ответа.

– Ты думаешь, это действительно серьезно? – спросила она. – Как сказано в письме, последствия могут быть ужасны.

– Вполне возможно. Я бы хотел взглянуть на этот дневник.

Она собрала свою одежду и направилась к двери.

– Мои вещи уже прибыли?

Торп рассеянно кивнул:

– Да-да. Ева все разложила в бежевой комнате.

Кэтрин остановилась.

– А где она?

– Кто, Ева? – Питер пожал плечами. – Куда-то ушла.

Неожиданно он на секунду вышел из задумчивого состояния.

– Между прочим, я не люблю то синее платье. Оно холодное.

– А кто тебя спрашивает?

По балкону она перешла на другую сторону гостиной и оказалась возле огромного окна, совсем недавно устроенного в северной части комнаты. Питер последовал за ней. Держа одежду перед собой, Кэтрин смотрела на дождь, мягко падавший на землю в абсолютно безветренном вечернем сумраке. Торп встал рядом.

– Чертовски красивый вид. Тебе нравится?

– Я просто обалдеваю. Не от вида, а от того обстоятельства, что ты смог уговорить отца истратить целое состояние на то, чтобы прорубить это окно вопреки правилам. Вот что меня завораживает – то, что ты всегда получаешь все, чего хочешь, какими бы ни были твои капризы и сколько бы их исполнение ни потребовало времени, денег и забот от других людей.

– А мне просто нравится вид. Не усложняй. Отсюда можно разглядеть даже Гарлем. Вон, видишь? Интересно, что делают сегодня вечером бедные? Может, то же, чем занимались мы?

– Это глупо.

– Да, возможно… И все же интересно. – Он отпил из стакана.

– Иногда, Питер, мне кажется, что у тебя нет сердца, нет чувства социальной справедливости, нет чувства меры, нет…

– Остановись! Нечего читать мне лекции. Я эгоцентрист и сноб. Я знаю. И я себе таким нравлюсь.

Она пожала плечами и направилась в большую комнату.

Торп крикнул:

– Послушай, я быстренько одеваюсь и ухожу. Мне нужно кое с кем встретиться. Увидимся на ужине.

– Не опаздывай, – сказала она, не оборачиваясь, и в ее голосе слышались нотки раздражения, если не злости.

– Да мне ненадолго. Ты знаешь, где все лежит. Уйдешь сама.

Она прошла в комнату для гостей и закрыла за собой дверь. Она подумала, что в этих огромных апартаментах нет ничего, что бы принадлежало ей безраздельно. Другая женщина на ее месте мучилась бы от ревности, но эта квартира не была жильем в обычном понимании слова. Это была конспиративная квартира и одновременно подобие филиала ЦРУ. И все, что здесь происходило, должно было рассматриваться именно с этой точки зрения.

В квартире останавливались заезжие агенты, равно как и другие мужчины и женщины, чье положение и статус были для Кэтрин абсолютно непонятны. Она знала, что однажды они здесь содержали и допрашивали перебежчика, поэтому Кэтрин не могла попасть в квартиру в течение целого месяца.

И хотя интерьер апартаментов был несколько старомоден, она знала, что квартира напичкана современной техникой, начиная от сложной системы защиты и кончая совершенными системами звукозаписи. Наверное, здесь была установлена и новейшая фотоаппаратура. Последний, третий этаж пентхауза был, видимо, заполнен электроникой. Кэтрин там никогда не была, но временами она слышала шум машин и чувствовала сотрясающие квартиру вибрации.