Разум - Анатолий Рудой

Так, что же всё–таки время? Пока на Земле времени нет! О его значимости самые–самые те, для которых якобы всё сотворено и которые называют себя людьми, ещё не доросли для восприятия времени в качестве самостоятельного свойства мироздания. Время для них стоит в одном ряду с непознанными пространством и сознанием. И не удивительно, ведь зачем ему, времени, проявлять себя, если же нет того, кто способен понять такое проявление, т. е. сознания, и нет того, кто может принять и разместить сознание и время, т. е. пространства? Подробно суть времени изложена в работе миры 20, здесь же только кратко отметим основные положения. Время — это признак сáмого неразвитого мира, непосредственно прилегающего к слою пространства с предельно низкой творческой потенцией, т. е. к уровню праха. Сам прах используется в качестве исходного материала для создания сущностей восхожденчес- кого плана 20. Их насильное оразумление на всех семи координатах вспомогательного мира позволяет взрастить существо–борца, способное устранить угрозу развития старшего шестимерного мира — сорроса. Для приведения насилия в действие применены средства принуждения в виде страданий, конфликтов, смертей и времени. Если бы порожденцы из праха содержали в себе достаточно сил для самостоятельного продвижения по пути роста, то такая обременительная категория пространства, как время, даже не создавалась бы. Так, что время — это вынужденная мера, направленная на предотвращение застоя развития, отступления назад или попытки скачкообразного поумнения. Обеспечивается оно приданием углового ускорения всему семимерному пространству септона 31.

И поскольку данное пространство имеет семь координат протяжённости, то и время имеет семь градаций длительности. Наиболее медленно оно течёт в нулевом мире зарождения. И это оправданно, ибо зачаточный ум нулевиков способен распознать только такие неторопливые события, которые успеют вызвать ощущение и смогут быть восприняты ещё немощным существом. Развитие связано с отображением всё более плотного потока событий.

Так, время убыстряется в линейном мире растений, затем оно приобретает нарастающую стремительность в плоскостном мире животных, оно ещё больше ускоряется в мире людей и далее уже в квароме, пентаре и сорросе наступает почти взрывообразное ускорение времени. Иначе и быть не может, ведь по мере продвижения в сторону всё большей развитости эта сама по себе развитость только и может проявиться не иначе, как возрастанием массива воспринимаемых событий. Развитость–сознание, обозреваемое пространство, количество освоенных событий и скорость времени — совместно возрастающие величины–категории. Невозможен вариант, при котором малое сознание обозревает большое пространство, или плоскостная особь оценивает время, как объёмная персона, или человек своим рассудком охватит столько же событий, как кваромовец. Всякое превышение одного из совместных атрибутов над другими тянет за собой разрушение причинных связей мироздания.

Что произошло бы с ландышем, если бы он вдруг увидел мир таким, каким его видит барсук? Если трава поднимется до уровня понятий животного, то она уже не трава. А пока она трава, ни при каких условиях бытия, при любом напряжении её же потенций вплоть до распыления, ей не удастся увидеть мир глазами барсука.

Что произошло бы с барсуком, если бы он умудрился взглянуть на мир человечьим взором? И опять: или он перерос ранг животного, или в пределах барсучьего ума человека ему не понять ни при каких потугах. В нём отразится лишь отсвет чужого видения.

Что произошло бы с человеком, если бы он принял среду по–барсучьему пониманию? Для человека — это запрещённая попятность развития. Такой запрет носит абсолютный характер, т. е. из этого правила нет исключений. Ему подчиняется всё, имеющее бытиё от зарожденцев до галактик. Если бы где–то в любой дали или близи хотя бы одно звено сумело прыгнуть в своё прошлое, то такая выходка создала бы прецедент, т. е. принципиальную возможность увильнуть от тягот оразумления. Чего проще: оказаться в знакомой обстановке с разумом, превышающим конфликтность местных ситуаций, и перекроить прошлое по личной прихоти для создания уютного будущего. И так поступили бы все, весь массив умнеющих страдальцев. В результате не стало бы ни страдальцев, ни массива, ни вселенной. Мир — это существо. Оно неизмеримо умнее людей. И всякие приёмы ухода от начертанного пути роста ему вéдомы. На каждом из них расставлены свои запрещающие знаки. Это ещё раз показывает несовершенство того обиталища, к которому принадлежат люди. Это же и назидание: каждый пройдёт свою дорогу в обязательном порядке, но с разной ношей на плечах. Оптимальным есть тот случай, когда насилие не превышает минимально необходимой подсказки для малого выравнивания верно избранного пути.31, 32 Так, что человеку не дано увидеть мир глазами барсука. Заодно и глазами, как менее развитого, так и более развитого существа. Какой бы ни была персона, её взгляд на мир однозначно определится личной развитостью. Этой развитости соответствует конкретное пространство, а им вместе взятым присуще персональное время. По мере оразумления оно непрерывно отслеживает поступь поумнения, при этом троица сознание–пространство–время для всякого объекта или субъекта имеет однозначное соответствие. Лишено смысла утверждение времени без привязки его к сознанию и пространству. Так же неопределенно сознание без указания пространства и времени. Эти три параметра–показателя или присутствуют все вместе, или, если порознь, то их значимость настолько сомнительна, что становится ложной.

Представим баржу, дрейфующую по течению. Пассажиры выискали на берегу некоторые повторяющиеся приметы и стали оценивать ход сýдна по числу пройденных меток. Вчера прошли половину меры, сегодня — полторы, а завтра планируем две. Получили удобный отсчёт процесса изменчивости. Его можно возвеличить и назвать регистрационным временем. В дальнейшем будут установлены дробные градации, придумано аппаратурное воспроизводство эталонной длительности и даже её название — один барж. В плавучей посудине всенаучное ликование, ведь найден критерий их подвижного бытия. Если в этот момент течение ускорится или замедлится, то барж, как приборная единица, не изменится, а вот метки на берегу окажутся сжатыми или растянутыми. Это ли не трагедия смещения линий береговых меток? И какие бы изыскания причин такого шатания ни произвести в рамках баржевого мировоззрения, истинная причина не откроется никогда, ибо для её уяснения надо обратиться к источнику изменений, т. е. к потоку воды. Но именно она, вода, плавучим поселенцам и не знакома. Они даже не подозревают о её наличии, потому станут выдвигать объяснения любой нелепости, вплоть до большого взрыва за горизонтом, толкающего столбы на них или же от них. Спасаясь от падающих тяжестей, они погубят своё плавучее пристанище. А чтобы такое не произошло, им следует осознать себя в качестве инструмента познания с ограниченными возможностями.31, 32 Затем уяснить их и направить усилия на раскрытие закономерностей развития сознания не столько в людской среде, сколько в мироздании. Людская поступь в будущее обязана непротиворечиво следовать общим причинным интересам мира. Только при таком условии можно выработать надёжное понимание развития, сознания, пространства и времени.

ПРОСТРАНСТВО

Рассудок любого существа боится сам себя. Ему страшно выйти за привычные пространственные очертания, за устоявшееся восприятие времени, его пугают конфликты, разрушение житейского уклада и всего того, что неизбежно приходится преодолевать при выдвижении в будущее. Даже могучий ум пугается своих же прозрений. Например, Анаксагор из Клазимен (500 — 428) до н. э. представил Землю в виде плоского диска. Казалось бы, таким упрощённым пониманием должен быть достигнут предел его воображения в описании структуры мира. Иные небесные объекты так же следовало бы вообразить плоскими. Но нет! Солнце, вдруг, он видит шаром и даже в подробностях: раскалённый камень, размерами превосходящий Пелопонес.27 Какая разительная демонстрация недоверия к самому себе: видимое глазами не вызывает у него сомнения — это диск, а вот то, что зрению недоступно, можно отдать на волю рассудка. Отдал! Получил два категорически отличающихся результата. И что из того? Мыслительный гигант древности даже не заметил раздирающего противоречия: мироздание одно, а форма тел разная. Следующий этап размышлений просто обязан быть посвящён раскрытию закономерности: или найти объекты с промежуточными формами, или найти ошибку в имеющейся трактовке. Ничего этого не было сделано. Как понять такую ситуацию? Почему способности аналитика имеют выборочное приложение?

Данный пример показывает, что исследователь, такой каков он есть сам по себе, мало пригоден для решения познавательных задач в приграничной полосе с будущим. Для повышения применимости он должен себя доработать, доучить, т. е. умощнить–поднять своё сознание до степени соответствия атакуемому вопросу. Это есть приведение отношения воспринимаемой способности сознания и понимаемого пространства к единице. Или иначе: среда предстанет перед мыслителем лишь в том очертании, которое сможет отобразиться в его сознании. И какое бы сознание ни было, в нём никогда не отразится вся истина. Значит, и всякий результат, независимо от количества вложенного труда, следует рассматривать как промежуточный. Анаксагор ведь нашёл закономерности: ничто не возникает из небытия и во всём есть часть всего. Почему бы ему не выяснить суть бытия и небытия? Почему бы не узнать, какая часть диска вмещается в шар? Если бы он задал такие вопросы, то какие–то ответы последовали, но суть даже не в ответах, а в продолжении линии рассуждений. Какова должна быть мировая закономерность–процесс, чтобы из чего–то исходного под действием какой–то потребности по какому–то принципу в какой–то этапной завершённости изваять–создать сначала диск, потом шар, а потом … на поиск следующей градации форм мыслительной потенции Анаксагора не хватило. Так может его последователи определились более уверенно? За 2500 лет число любознательных превысило сотни тысяч энтузиастов. Это многие армии подвижников, тратящих свои жизни на раскрытие тайны небес.