Толкиен - Две твердыни - Джон Толкиен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Однако же солнце сюда порой заглядывает, — заметил Мерри. — Помнишь, Бильбо расписывал Лихолесье — так здесь вовсе, совсем даже не то. Там все черно и гадко, там всякая мразь ютится. А здесь тускло, глухо, и одни деревья. Зверья никакого нет, зверье здесь жить не станет, им здесь не житье.
— И хоббитам не житье, — согласился Пин. — Взять хоть меня, — мне и идти через Фангорн ох как неохота. Идти миль сто, а есть нечего. Запас у нас как, имеется?
— Имеется, только пустяковый, — сказал Мерри. — Побежали-то мы как дураки, с пачкой-другой путлибов в карманах. Остальной припас в лодках остался.
Они проверили, сколько у них было эльфийских галет: крошево, дней на пять, да и то впроголодь.
— И ни тебе одеяльца, — вздохнул Мерри. — Ох и озябнем мы нынче ночью, куда бы нас ни понесло.
— Впору подумать, куда нас понесет, — заявил Пин. — Утро уж, поди, разгорается.
Лес впереди вдруг просиял золотистым светом: где-то, должно быть, лучи просквозили древесный шатер.
— Ишь ты! — сказал Мерри. — Пока мы тут с тобой торчали, солнце, наверно, пряталось за облаком, а теперь вот выглянуло. А может, взошло так высоко, что ему листва и ветки не помеха. Вот оно где сквозит — пойдем-ка поглядим!
Неблизко оно сквозило, пришлось попотеть: склон стал чуть ли не круче прежнего и уж куда каменистей. А свет разливался, и вскоре навис над ними скалистый откос: то ли обрез холма, то ли скос длинного отрога дальних гор. Он был голый — ни деревца, — и солнце вовсю искрилось на каменном сломе. Лес у подножия распростер ветви, точно согреваясь. Только что все казалось серым и тусклым, а тут проблеснуло густо-коричневое, и чернопятнистые стволы засверкали, залоснились, словно зверьи шкуры. Понизу они отливали зеленью под цвет юной травы: ранняя весна, не во сне ли увиденная, оставила им свой блеск.
Откос, однако, был вроде лестницы, грубой и неровной, образовавшейся, должно быть, по милости погоды, услужливо выветривавшей камень. Высоко-высоко, почти вровень с древесными вершинами, тянулся широкий уступ, по краям обросший жесткими травами, а на нем стояло одинокое дерево — обрубок с двумя склоненными ветвями, ни дать ни взять какой-то корявый человечище: выбрался и стоит, греется на солнышке.
— А ну-ка, наверх! — воскликнул Мерри. — Глотнем воздуху, а заодно и оглядимся!
Оскользаясь, карабкались они по скалистому склону. Если и правда здесь проложили лестницу, то уж точно не для них: чьи-то ноги были побольше и шагали пошире. Они очень спешили и поэтому не заметили, что их раны и порезы, ссадины и ушибы сами собой зажили и сил против прежнего прибавилось. Наконец они добрались до уступа возле того самого высокого обрубка; вскочили и обернулись спиной к взгорью, передохнули немного и поглядели на восток. Стало видно, что они прошли по лесу всего лишь три или четыре мили: судя по верхушкам деревьев, никак не больше. От опушки вздымался черный дым, крутясь и стремясь вслед за ними.
— Переменился ветер, — сказал Мерри. — Снова дует с востока. Холодно здесь.
— Да, холодно, — сказал Пин. — И вообще: вот погаснет солнце, и все снова станет серое-серое. Жалость какая! Лес прямо засверкал под солнцем в своих ветхих обносках. Мне уж даже показалось, что он мне нравится.
— Даже показалось, что Лес ему нравится, ах ты, скажите на милость! — произнес чей-то неведомый голос. — Ну-ка, ну-ка, обернитесь, дайте я на вас спереди посмотрю, а то вот вы мне прямо-таки совсем не нравитесь, сейчас не торопясь порассудим да смекнем, как с вами быть. Давайте, давайте обернемся-ка!
На плечи хоббитам легли долгопалые корявые ручищи, бережно и властно повернули их кругом и подняли к глазам четырнадцатифутового человека, если не тролля. Длинная его голова плотно вросла в кряжистый торс. То ли его серо-зеленое облачение было под цвет древесной коры, то ли это кора и была — трудно сказать, однако на руках ни складок, ни морщин, гладкая коричневая кожа. На ногах по семь пальцев. А лицо необыкновеннейшее, в длинной окладистой бороде, у подбородка чуть не ветвившейся, книзу мохнатой и пышной.
Но поначалу хоббиты приметили одни лишь глаза, оглядывавшие их медленно, степенно и очень проницательно. Огромные глаза, карие с прозеленью. Пин потом часто пытался припомнить их въяве: «Вроде как заглянул в бездонный колодезь, переполненный памятью несчетных веков и долгим, медленным, спокойным раздумьем, а поверху искристый блеск, будто солнце золотит густую листву или мелкую рябь глубокого озера. Ну вот как бы сказать, точно земля проросла древесным порожденьем и оно до поры дремало или мыслило сверху донизу, не упуская из виду ни корешочка, ни лепестка, и вдруг пробудилось и осматривает тебя так же тихо и неспешно, как издревле растило самого себя».
— Хррум, хуум, — прогудел голос, густой и низкий, словно контрабас. — Чудные, чудные дела! Торопиться не будем, спешка нам ни к чему. Но если бы я вас увидел прежде, чем услышал — а голосочки у вас ничего, милые голосочки, что-то мне даже как будто напоминают из незапамятных времен, — я бы вас попросту раздавил, подумал бы, что вы из мелких орков, а уж потом бы, наверно, огорчался. Да-а, чудные, чудные вы малыши. Прямо скажу, корни-веточки, очень вы чудные.
По-прежнему изумленный Пин бояться вдруг перестал. Любопытно было глядеть в эти глаза, но вовсе не страшно.
— А можно спросить, — сказал он, — а кто ты такой и как тебя зовут?
Глубокие глаза словно заволокло, они проблеснули хитроватой искринкой.
— Хррум, ну и ну, — пробасил голос, — так тебе сразу и скажи, кто я. Ладно уж, я — онт, так меня называют. Так вот и называют — онт. По-вашему если говорить, то даже не онт, а Главный Онт. У одних мое имя — Фангорн, у других — Древень. Пусть будет Древень.
— Онт? — удивился Мерри. — А что это значит? Сам ты как себя называешь? Как твое настоящее имя?
— У-у-у, ишь вы чего захотели! — насмешливо прогудел Древень. — Много знать будете — скоро состаритесь. Нет уж, с этим не надо спешить. И погодите спрашивать — спрашиваю-то я. Вы ко мне забрели, не я к вам. Вы кто такие? Прямо сказать, ума не приложу, не упомню вас в том древнем перечне, который заучил наизусть молодым. Но это было давным-давно, может статься, с тех пор и новый перечень составили. Погодите-ка! Погодите! Как бишь там, а?
Слух преклони к изначальному Перечню Сущих!Прежде поименуем четыре свободных народа:Эльфы, дети эфира, встречали зарю мирозданья:Горные гномы затем очнулись в гранитных пещерах;Онты-опекуны явились к древесным отарам;Люди, лошадники смелые, смертный удел обрели.
Хм, хм, хм-м-м…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});