Двойники - Ярослав Веров

Еще немного они прошли и незаметно очутились на большаке. Остановились осмотреться.

— Однако отклонился ты, рыцарь, — заговорил первым странник. — Ведь тебе на север и к востоку?

— Туда я иду.

— Эта дорога ведет в иную сторону. Разве не знал?

— Нет. Я шел по тракту, но в лесу сбился с пути. Сильно отклониться, думаю, я не мог.

— Эх, молодо-зелено, — вздохнул странник. — Знаешь, что это за земли? О, здесь тебя ожидает много чуднóго! Отныне я тебя поведу, так будет вернее. Куда и зачем идешь — то мне ведомо. Дорогу туда я знаю.

Мастер Ри задумался. Лес совсем не походил на позавчерашний — колдовской, страшный. Редколесье тянулось по левую руку большака, — оттуда они и вышли, — а по правую, к востоку, расстилался большой луг. Насколько луг велик — сказать было трудно, из-за тумана. Туман стылыми струями змеился у земли, а дальше, к горизонту, поднималась розовая стена. Лучи восходящего светила уже проницали эту пелену, чтобы вскоре ее развеять без следа.

Раздался треск ломаемой ветки — через большак перескочила косуля и понеслась по лугу, исчезая в тумане. Мастер Ри проводил ее взглядом и сказал:

— Что ж, веди.

— Тогда пошли, рыцарь. Ты верно меня понял. Я тебя выведу. Сначала вот этой дорожкой, ну а потом, как стемнеет, пойдем по звездам. Держать путь по звездам — самое верное в этих местах. Звезды не обманут.

Когда странник, наконец, объявил отдых, присел на поваленное дерево и полез в мешок за едой, Мастер Ри, случайно глянув вправо, обнаружил давно уж не маячившую там фигуру башибузука. Тот как будто мирно посапывал, но был разбужен взглядом Мастера Ри — зевнул, ухмыльнулся и со значением провел пальцем по лезвию сабли.

— Вот она, началась твоя дорожка, рыцарь, — сказал странник, указывая на узкую тропку, уводящую вправо от большака. — Стало быть, по ней нам и идти. А пока давай посидим-поедим.

Вечером, на привале в лесу, у костра, когда на огне поджаривался изловленный Мастером Ри заяц, завязался у них разговор.

— Знаешь, зачем идешь к Железному Грону? — спросил странник.

— По предсказанию Королю Артуру, — ответил катанабуси.

— Нет, рыцарь, в мыслях у тебя иное, — странник смотрел на пламя костра, на аппетитную, истекающую жиром тушку.

— Почему ты ведешь меня? Тебя позвала Хозяюшка?

— Да, она меня просила. Но есть и иная причина, какая — не скажу. А еще мне надо всё видеть. Всё самое главное, что происходит в этом мире. Такая моя судьба — видеть великое и свидетельствовать об увиденном. Знаешь, сколь много брехни родится в головах тех ничтожных, что неспособны подать грош несчастному бедняку, а рядят себя в тоги героев? Знаешь, сколько мерзких дел выдается за великие и созидательные деяния? Поживи с мое — узнаешь. Да, я прихожу только к носителям великих судеб, рыцарь. Твоя судьба тем и привлекла меня. Судьба и Хозяюшка, вот так.

— Ты умеешь читать судьбы, странник? Может, ты волшебник, предвидишь будущее?

— Э-э, пустое. Не волшебник я вовсе. Волшебники и колдуны и близко к землям Железного Грона не ходят. И будущее не могу я предсказать. Меня иное интересует. Слыхал о книге судеб?

— Слышал. У нас, иканийцев, есть три книги судеб.

— Нет, эта книга иного рода. Не у людей она, нет. Там, где она пишется, наша жизнь, будь она длиною в один день, будь в тысячу лет — лишь одно слово.

— Может, ты говоришь о знаках судеб? Мы, иканийцы, знаем, что у каждой судьбы есть свой знак — об этом и говорят наши книги.

— О знаках… Пусть будут знаки, видно уж, иначе с тобой, иканийцем, не поговоришь, — махнул рукой странник. И веско изрек: — Знай, о рыцарь, меня не интересуют судьбы, у которых всегда один и тот же знак…

— Но других судеб не бывает, — удивился Мастер Ри.

— Ну да! Есть судьбы, у которых по два, а то и по три знака. Странные они, когда повстречаешь их здесь, среди людей…

— Человек с судьбой разных знаков — разве возможно такое?

— Что ты смыслишь в этом, юный рыцарь? Человек и есть судьба. А судьба — не то, что будет, а что уже есть сам человек, если смотреть оттуда, — странник показал пальцем в ночное небо, — на нас.

— И ты смотрел оттуда?

— Э-э… куда мне.

— Откуда тогда всё это знаешь?

Странник вместо ответа затеял есть зайца. Крякал от удовольствия да нахваливал Мастера Ри за поварское искусство. Только перед сном, когда стали укладываться, зарываясь поудобней в листву, произнес:

— А бывают судьбы вовсе без знака. И такие я тоже ищу, рыцарь.

— Пусть будет с тобой удача, — повторил почти дословно прощальные слова Хозяюшки Мастер Ри и удивился себе.

Да, удивительные люди повстречались на его пути, пришли к нему. Кто их позвал? Или призвал? Чей то был голос ему на холме под дубом? Великие судьбы и судьбы без знака — судя по словам странника, всё это о нем, о Мастере Ри. Но странник, кажется, не собирается больше ничего объяснять.

Но какие бы таинственные силы не угрожали или же благоволили Мастеру Ри на его пути — не могли они лишить его присутствия духа. Пускай до поры до времени всё идет своим чередом, он не станет вмешиваться в ход событий. А когда придет время, тот, чей голос позвал его в путь, укажет ему на это. И тогда вмешательство катанабуси будет как удар молнии: внезапное и окончательное.

Они заснули под негромкое потрескивание догорающего костра.

Глава седьмая

Вот уже вторую неделю Иван Разбой чувствовал себя не в своей тарелке. Работать не мог. Приходил в кинопавильон ровно в десять утра, просто, чтобы чем-то занять себя: привычка быть среди тех, кто зависит от тебя. Помощник подносил свежую кипу газет. Иван усаживался в режиссерское кресло, раскрывал газету, брал в руки ножницы… И так читал и резал, резал и читал до самого обеда. На обед заказывал обычно щи и что-либо из области студня или жареной куропатки. Заедал когда крем-брюлле, когда ванильным мороженым. Запивал исключительно крепким чаем вприкуску.

После обеда он и вовсе распускал труппу и отправлялся восвояси, гулять, куда глаза глядят.

Актеры и персонал пребывали в полной растерянности, о причинах столь странного поведения главного режиссера оставалось лишь гадать. Даже появление на съемках главного мецената, графа Мамайханыча, не вывело Разбоя из состояния мрачной задумчивости.

Между тем всё объяснялось просто и одновременно загадочно: к мучившим в последнее время режиссера снам про двадцатый век и научный институт прибавились куда более неприятные сны про «последний поход».

Сон этот повторялся каждую ночь с завидным постоянством. Каждый раз с неизменной стратегией сценария: он призывался к своему непосредственному начальнику, командиру, монарху, учителю, отцу-настоятелю и отправлялся за Эликсиром Жизни. И вот он уже шел, ехал на осле, коне, бронетранспортере, а то и летел на дирижабле, вертолете, «боинге», птице-фениксе, брел, плыл. И слышался один и тот же звук — бой далеких барабанов, и голос: «Это его последний поход. Это его последний поход…» Голос не был человеческим. Конец же пути венчала встреча с неприятелем. Неприятелем был один и тот же человек — то в пышном жреческом одеянии, то в скромной военно-полевой форме, то в сплошном рванье, то в начищенной кольчужке, а то просто в виде отдельно взятой головы. Человек смотрел на Ивана в упор устало-равнодушным взглядом, словно доводя до сведения — «видишь, как оно — я-то здесь по принуждению, а вот ты по своей воле пожаловал».