Пятая Салли - Дэниел Киз

– Может, обсудим все спокойно?

– Ты меня чуть не изнасиловал – и хочешь это обсуждать?

– Я действовал по твоему согласию. Что с тобой, Нола? Что не так?

Джинкс вдруг обмякла. Гнева как не бывало. Она огляделась и поняла, в чем дело. Обычно (по словам Дерри) с мужчинами связывалась Белла. Сегодня этой же фигней решила заняться Нола. Сперва она впуталась в историю с охранником, теперь вот с этим типом.

Тодд сильнее сжал ей запястья. Джинкс не могла шевельнуться. Никто не смеет лишать ее свободы. Боль – пустяк, Джинкс почти не чувствует ее, разве что некое слабое онеменение. А вот невозможность двинуться вселяет в Джинкс панику. Ей кажется, что ее душат.

– Ладно, давай поговорим, – прохрипела Джинкс. – Отпусти меня.

Мужчина поднялся с кушетки, по-прежнему стискивая запястья Джинкс. Она дышала тяжело, словно после бега. Она знала, что причина – ярость. Какого черта этот тип не отпускает Джинкс? Словно прочтя ее мысли, незнакомец осторожно ослабил хватку.

Она прошлась по студии, вглядываясь в картины Нолы. Они пугали. Изображенные были ей смутно знакомы. Добравшись до девочки со смещенными чертами лица и мертвыми глазами, Джинкс вздрогнула. Она словно увидела саму себя в зеркальном коридоре. Тогда Джинкс схватила нож и располосовала картину. Она металась по студии, вспарывала холсты, а если Тодд приближался к ней – набрасывалась с ножом и на него. Только Тодд всякий раз как-то умудрялся увернуться. Наконец, все картины, включая те, что написала Мейсон, были искромсаны.

Тодд давно уже прекратил попытки остановить Джинкс. Он сидел на кушетке и наблюдал. Покончив с картинами, Джинкс остановилась посреди студии, обессиленная и опустошенная.

– Ну что, полегчало? – спросил Тодд.

– Заткнись!

– Вы, похоже, излили ярость до капли. Вам должно было стать легче. Вы готовы разговаривать спокойно?

– Это с тобой, что ли?

– Хотя бы и со мной.

– Вы все одинаковые, только одно на уме. Вы нас, женщин, используете, а потом бросаете, как старые тачки, на свалке.

– Нола, это не разговор.

– Заткнись, я сказала! Слышать ничего не желаю!

Джинкс вновь кинулась на него с ножом. Тодд отскочил, но она успела задеть его левую руку. Проступила кровь.

– Что, получил? Так-то лучше. Тебе к лицу красное. Я ухожу. Только попробуй пойти за мной – укокошу!

Джинкс отшвырнула нож и бросилась вон. За дверью торчала похожая на мопса тетка в заляпанных краской джинсах. Увидев Джинкс, она крикнула:

– Эй, Нола! Куда ты? А парень твой где?

Джинкс было некогда отвечать курносой тетке. Она выскочила на улицу и пешком проделала весь путь до Вашингтон-сквер-парк. Остановилась, добравшись до детской игровой площадки.

В песочнице мальчик терроризировал девочку. Паршивый недоносок! Вырастет очередной мерзавец, насильник, извращенец. Вот зачем он топчет песочные куличики, а? Девочке это надоело, она толкнула пухлую ножку в сандалике. Мальчик дернул ее за волосы. Джинкс приблизилась. Мальчик, наскучив топтать куличики, шел к качелям.

Фред, отчим Салли, бывало, драл ее за волосы, спускал с нее трусишки и, уложив к себе на колени животом вниз, лупил по попке. Джинкс отлично помнила торчавший вверх твердый член Фреда. Уже тогда, в детстве, она не чувствовала особенной боли, и Фред лупил ее подолгу, с остервенением, а когда отпускал, Джинкс видела, что член у него больше не торчит. Глаза отчима подергивались особой поволокой. Такие же были сейчас глаза у мальчика. Джинкс подскочила к нему, схватила за шею и начала душить.

Другие дети завопили в ужасе. Джинкс растерялась, я воспользовалась заминкой и задвинула Джинкс. Потом отпустила ребенка и сбежала. Обычно я не вмешиваюсь, но сегодня Джинкс перешла все границы. Душить детей – это слишком. Мне отчетливо представился зал суда и приговор: сто лет заключения в камере-одиночке. Хороши бы мы были там впятером!

На Макдугал-стрит я заскочила в телефонную будку и принялась звонить Роджеру на работу. Я сообщила Мэгги, что Джинкс пыталась убить маленького мальчика и надо поторопиться с лечением. Роджер был в больнице, и Мэгги велела ехать прямо туда – она, Мэгги, встретит меня у служебного входа.

Меня трясло. Неужели вот эти самые – мои! – руки кромсали картины, а позже душили ребенка? Нужно что-то делать. Но что? Может, Нола правильно решила с суицидом? Может, лучше нам всем умереть? Я отбросила эту мысль. Должен быть другой способ. Роджер – вот кто нас спасет.

На случай, если Салли завладеет телом прежде, чем я доберусь до Роджера, я вырвала листок из Нолиного блокнота и написала: «Когда прочтешь это, беги в психиатрическую больницу, где практикует Роджер. Мэгги ждет тебя у служебного входа».

Сначала я хотела поймать такси, но прикинула: этак мы разоримся, и поехала на автобусе. Записку я крепко держала в руке – специально для Салли. Все наши беды из-за нее. Не будь Салли такой рохлей, давно бы уже загнала Джинкс куда поглубже. Самое обидное, что расхлебывать приходится мне. По милости Джинкс у меня ни минуты покоя. Я вынуждена отслеживать эту маньячку, улаживать проблемы, выпутывать Салли из переплетов. Вот если бы мне стать настоящей! Я закрыла глаза, представила: я лечу, как вольная птица, все выше и выше, к самому солнцу… Размечталась! Птицу подбили, она рухнула, снова угодила в клетку обратной стороны разума Салли.

Салли обернулась к Тодду – надо же было выяснить, почему он пошел за ней в церковь – и вдруг обнаружила, что едет в автобусе, одетая в заляпанные краской джинсы. Она огляделась – не заметил ли кто из пассажиров ее шока? Где она была столько времени? Чем занималась? И куда везет ее автобус? Сколько на этот раз длился провал? Часы показывали 17.31. Последнее, что помнила Салли – как вошла в церковь Святого Михаила в 14.23 и обнаружила, что за нею вошел Тодд. А вдруг прошло не три часа, а больше суток? Почему Салли одета в грязные джинсы? Впрочем, у нее хватило сил не заметаться, не запаниковать публично.

Скоро стало ясно, что в ближайшее время провал ей не грозит. Салли чуть расслабилась, вздохнула свободнее. Прижалась лбом к оконному стеклу. Может, сойти на ближайшей остановке, позвонить доктору Эшу? Хотя… он занят, стоит ли его отвлекать? С другой стороны, Салли понятия не имеет, что с ней происходило в течение целых трех часов. Она стиснула кулаки и обнаружила, что в руке держит некую бумажку. Развернула ее, прочла.

«Пожалуйста, Господи! Не дай случиться беде! Я ведь хорошая. Я добрая. Я никому не желаю зла», – мысленно молилась Салли.

Она подняла взгляд. Автобус приближался к психиатрической больнице. Салли вскочила, заторопилась к выходу.

Она прошла пешком от Пятой авеню до Лексингтон-авеню, тиская в кулаке записку. Снова прочла ее. Почерк незнакомый. Уверенный, с сильным нажимом, без наклона. Будто не написано, а напечатано. У самой Салли буквы пляшут, заваливаются влево и вправо. Вдобавок они такие мелкие, что в свое время Салли умещала на одной странице целую лекцию, на которую у других учеников уходило три-четыре страницы. Определенно, записка написана посторонним человеком. Салли проскользнула через вертушку у больничного входа. Мэгги уже ждала ее.

– Как самочувствие? – осведомилась Мэгги.

– Потряхивает что-то.

– Кто…

– Я – Салли, – сказала Салли и сунула Мэгги скомканную записку.

Мэгги только головой покачала.

– Вам, должно быть, несладко пришлось, Салли.

– Я очень извиняюсь. Не хотела беспокоить доктора по пустякам…

– Никакого беспокойства нет. Звоните в любое время суток.

Мэгги провела ее в прохладную смотровую комнату, где все – стены, потолок, мебель, ширмы – были белого цвета.

– Передохните пока. Доктор Эш занят с пациентом. Освободится минут через пять.

– Самое интересное, Мэгги, я не знаю, почему я здесь. Не знаю, что случилось, кто написал записку. Может, зря я пришла. Только отвлекаю доктора. Мне стыдно.

– Раз вы пришли, значит, причина точно есть. И нечего стыдиться, Салли. Доктор Эш вам поможет.

– Ох, скорей бы. Я боюсь. Пожалуйста, не закрывайте дверь.

Салли села на стул с низкой спинкой, прислонилась затылком к стене. Ее познабливало. Она всегда нервничала в больничной обстановке.

Через пару минут ее взбудоражил разговор из коридора. Две женщины, проходя мимо смотрового кабинета, заглянули внутрь. Одна была в больничной униформе, вышивка на кармашке гласила: «П. Даффи, медсестра». Вторая женщина была в обычной одежде. Увидев, как встрепенулась Салли, обе поспешно дали разворот на сто восемьдесят градусов.

– Это и есть мультяшка? – донеслось до Салли.

Судя по звукам, женщины разговаривали теперь в соседней комнате.

– Так Эш считает.

– Брр. Даже представить жутко.

– Успокойся. Мультяшек не существует.

– Да, но ведь Эш…

– Лучше вспомни, что было с Эшем, пока ему не попалась эта невротичка. Сама знаешь: любой психиатр рано или поздно устает от шизиков да типов с маниакально-депрессивным синдромом. Тогда-то он и начинает выискивать что-нибудь экзотическое.