Спасение челюскинцев - Александр Старостин

Итак, был прекрасный солнечный день 4 ноября. Стояла розовая дымка. Прямо по курсу был Тихий океан и чистая вода. На галечной косе расположился небольшой поселок Уэлен, а напротив — горы Аляски. Казалось, что они отлиты из фиолетового стекла. Позади остались тысячи миль пути. Поход заканчивали сильные, закаленные, хотя и несколько уставшие люди — челюскинцы. Судно, правда, не имело собственного хода и, вмерзшее в лед, двигалось кормой вперед к Тихому океану. Вот-вот ледовые поля должны были проскочить через самое узкое место пролива. Это означало бы победу. Настроение у всех было праздничным.

— Это даже как-то неприлично — идти задом, — пошутил кто-то. — Тихий океан может обидеться и не принять.

Завхозу Могилевичу сказали:

— Зря ты убил первого медведя, вот Арктика и не выпускает нас.

Стоял такой штиль, что дым папиросы неподвижно висел в воздухе.

Надо было каким-то образом освободиться от «ледовой петли». Оставалось пройти только четверть мили. Правда, через лед.

И тут был объявлен аврал, по сравнению с которым все предыдущие могли показаться детской забавой. По крайней мере, так считали сами челюскинцы.

Капитан, глядя на сверкающие воды Тихого океана, ворчал:

— Близок локоток, да не укусишь.

На лед вышли все, включая женщин и камбузную команду. Даже двухлетняя Алла Буйко, которая за время похода научилась ходить и говорить, вышла на лед со своей лопаткой и приняла участие в общем аврале. Ее отец, Петр Буйко, так и не стал «губернатором острова»: Врангель оказался неприступным для «Челюскина».

Впрочем, один участник похода не принимал участия в аврале — это Карина Васильева. Она лежала в своей корзине из-под огурцов и могла слышать взрывы, что ее вряд ли особенно волновало.

Петр Буйко, долбя твердый, как камень, лед, зорко следил, как бы его помощница не оказалась в зоне взрыва.

На лед спускались тонны аммонала, и долбились дыры в шахматном порядке в направлении Тихого океана. Все без исключения дрались за свое освобождение, хотя в душе и понимали, что это напрасный труд. И последняя надежда. Гремели взрывы, сыпался ледяной град, а льдина даже не вздрагивала. Дыры от взрывов располагались довольно близко друг от друга, но трещин между ними не появлялось.

Во время одного взрыва вылетели два иллюминатора на судне, старый морской волк Гудин чуть не заплакал и отогнал взрывников подальше. И высказал все, что о них думает.

Пошли разговоры о том, что следовало бы вызвать на помощь ледорез «Литке», который находился в бухте Провидения. Ведь было ясно, что льдину не одолеть в одиночку. О чем думает капитан? Может, ему при виде сверкающей чешуи Тихого океана вдруг изменило чувство реального? А может, капитан не пожелал разделить славу с «Литке»?

И тут начался дрейф в обратную сторону.

5 ноября дул северный ветер, а льдина двигалась в противоположную сторону. Это казалось невероятным.

Скорость дрейфа достигала сорока метров в минуту. 6 ноября скорость достигала уже восьмидесяти трех метров в минуту. С 7-го по 9-е дули ветры разной силы и различных румбов, а дрейф сохранял неизменно норд-остовое направление.

«Челюскина» несло уже мимо берегов Аляски, в ту область Арктики, которая на карте обозначалась как «полюс неизвестности». В неумолимости движения было что-то гнетущее, хотя пока еще никто не терял надежды на выход в Тихий океан.

Во время этого сумасшедшего дрейфа льдина значительно разрушилась. Кромка чистой воды отстояла в пяти милях. Капитан полагал, что ближайший нордовый ветер разрушит льдину, как это было у Колючина.

Пока ни у кого не было предчувствия гибели. Поэтому праздник семнадцатой годовщины Октябрьской революции прошел весело. А то, что судно вытолкнуло из пролива, словно пробку, воспринималось всеми как очередное приключение. Сколько уж их было!

Только «наука» не была настроена благодушно. Хмызников и Гаккель понимали, что перед судном встала угроза вынужденной зимовки не в какой-нибудь тихой бухте, а в дрейфующих льдах. В довершение всего ударил крепкий мороз, и разводья сковало льдом. Это, наконец, подействовало на всех отрезвляюще.

В каюте Шмидта собрался командный состав. Выло устроено совещание. Следовало решить, надо ли вызывать «Литке» или ждать изменения ледовой обстановки.

Капитан был мрачен, как никогда. Он словно чувствовал себя в чем-то виноватым.

— Единственное, что могло бы разрушить льдину, — сказал ои, — это волны. А волн нет. Значит, ждать. Но когда глянешь на календарь, то скажешь: десятое ноября — ждать поздно.

О «Литке» он не сказал ни слова.

— Отчего возник дрейф? — спросил кто-то, обращаясь к «науке» Гаккелю. — Почему нас несло против ветра?

— В районе Японии сильнейший тайфун, — нехотя отозвался тот. — Тихий океан как бы переполнился, вода перетекала в Чукотское море.

И тут заговорил Хмызников. Ему показалось, что капитан топчется вокруг да около, а о главном умалчивает. А молчать тут нельзя.

— Теперь нас тащит мощное течение, — сказал Хмызников, — давно зарегистрированное наукой. У мыса Хоп течение разделяется на две ветки: одна идет к островам Геральда и Врангеля, другая направляется к мысу Барроу. Но о дальнейшем ее направлении в науке данных нет. В этом смысле дрейф «Челюскина», несомненно, мог бы дать науке ценные сведения. Это одна сторона дела. Другая сторона — на спокойную зимовку и благополучный выход изо льдов весной рассчитывать не приходится. Надеяться на то, что льдину разломает, также не следует. Если мы окажемся вовлеченными в общеполярный дрейф, положение станет катастрофическим… Через несколько лет нас, то есть то, что от нас останется, вынесет где-нибудь у берегов Гренландии, как остатки погибшей экспедиции американца Де-Лонга. На борту — женщины, дети. Единственная надежда пока на «Литке».

Наступило молчание.

— Владимир Иванович, — обратились к капитану, — сколько дней потребуется «Литке» выколоть нас из льдины?

— Не знаю, — ответил капитан, — кабы прежний был «Литке», я б знал ему цену. Прежнему — час работы. Но теперь он сам в аварийном состоянии. Если б не круглосуточная работа насосов, откачивающих воду, он бы давно утонул.

Слово взял старший механик и доложил о состоянии судна:

— Вмятины на скулах корпуса и корме. В носовой части пробоина. Много шпангоутов сломано, еще больше помято. Скручен руль. В переднем отсеке течь. В отсеке номер два по левому борту воды сто восемьдесят сантиметров. Надо срочно выкачивать весь водяной балласт, тогда судно станет легче. Однако мало-мальски серьезного сжатия льда «Челюскин» не выдержит. Он на это не рассчитан. Ему в самый раз плавать по южным морям.