Тринадцать лет спустя - Майя Плисецкая

Мы с Родионом в парижском аэропорту. Нас приветливо встречают работники ЮНЕСКО:

— Митрошин с двумя своими помощниками уже несколько дней здесь. Монтируют выставку. Очень красиво. Ждем много именитых гостей. Собирается весь Париж…

Выражение лица говорящего являет искреннее удовлетворение.

А вот и бьет час открытия митрошинского вернисажа. Я в звонком карденовском туалете длинными ножницами взрезаю трехцветную ленту. Речи. Послы. Пианист. Шопен. Ледяное шампанское. Улыбки. Рядом со мной Пьер Карден. (Мы с Родионом, как обычно, остановились в его резиденции «Maxsim’s» на авеню Gabriel, 42.)

Выставка действительно ошеломляет. Множество работ. Все они заключены в массивные стеклянные короба, очерченные черным бархатом. Все работы тонко и умно подсвечены. И расставлены они в просторном зале ЮНЕСКО с артистизмом и мудростью. Реакция присутствующих единодушна: это здорово! И Кардену выставка нравится…

— Виктор, сколько же чартерных авиарейсов понадобилось, чтобы доставить из далекого Челябинска в Париж такую махину красоты? И стеклянные короба тоже ваши? Из Челябинска?..

Это мой вопрос к автору выставки.

— Да нет, Майя Михайловна. Какие самолеты. Мы все привезли втроем на своем горбу, на двух джипах. Один мой, другой одолжили. Своим ходом.

— Что — из Челябинска?!

— А как же еще. Загрузились в Челябинске. Через Москву. Потом на Питер. Финская граница.

— Разве можно уместить все это в две легковушки? Куда еще ни шло — в два автофургона…

Лицо Митрошина никаких эмоций не выражает. Два его тщедушных помощника безмолвно стоят, скромно парочкой притулившись в сторонке. У одного из них здоровенный флюс.

— У вас что, болят зубы? — участливо спрашиваю я.

Помощник смущенно поводит плечами.

— Еще с Челябинска зуб у него болит. Сегодня щека вроде чуть опала. Пройдет. Не очень ноет? — спрашивает Митрошин.

Помощник опять лишь поводит плечами.

— На границе нас помучили. И наши, и финны. Документы полдня проверяли. Всё в порядке. Но две тыщи баксов пошлины потребовали. Пришлось нам на другой погранпункт колесить. Хорошо еще, что он недалеко был.

Родион интересуется:

— Как недалеко?

— Километров триста, всю ночь гнали. Там ребята подобрее оказались. Только вот беда, на паром опоздали.

Эта «проездная эпопея» начинает задевать и меня.

— А как вы с ними изъяснялись, Виктор, на каком языке?

— Да всё больше жестами. Но друг друга понимали.

Всматриваюсь в лицо Митрошина. Оно излучает радость победителя. Но глаза заплыли, веки набухли. Видно, что он смертельно устал.

— А где вы в пути спали? В гостиницах?

— Да мы и не спали вовсе. Так по очереди на ходу подремывали. Машины без присмотра оставить боялись. На паром вот, говорю, опоздали. Мест уже не было. Пришлось в лапу дать. Пятьсот баксов. Но не две тыщи.

— А откуда у вас деньги были?

— В долг взяли. И спонсор у меня один в Челябинске есть. Классный парень...

Мы еще раз обходим всю выставку. Медленно любуемся каждой работой скульптора. Превосходно. Автор дает разъяснения. Оптимизм его неисчерпаем. Просто привезти все это из Челябинска в Париж — подвиг.

— До Парижа-то мы добрались. Но ЮНЕСКО никак найти не могли. Без языка. Полдня колесили, пока не стемнело. Хорошо еще таксиста сопроводить нас уломали…

Я смотрю на них всех троих, и подлая мысль посещает мою голову. Смелый таксист им попался. Встретить трех таких уральских добрых молодцев на двух перегруженных по крышу джипах, в вечернем Париже, с изможденными, невыспавшимися лицами, с флюсом — черт знает, за кого их принять можно — и не сбежать; большое мужество надо.

— А жена ваша, Виктор, не приехала? Вы один?

— Жена меня все ругает. Брось, говорит, своей чепухой заниматься. Глину месишь, все грязь развозишь. Шел бы, говорит, работать, бездельник. Сидим без денег. В долг все живем.

На следующий день посетителей на выставке прибавилось. Добрая молва пошла по Парижу. Директор ЮНЕСКО заводит разговор с Митрошиным о создании им скульптуры во дворе ЮНЕСКО. Желала бы я, чтобы к Митрошину пришло широкое признание. Его талант достоин этого.

Тем временем флюс у митрошинского помощника принял за ночь угрожающие размеры. И добросердечные юнесковские женщины силой ведут страдальца к зубному врачу. Тот, по рассказам, дивился — как можно терпеть такие боли? Сделал операцию. Выкачал гной. Пугал заражением крови. А помощник Виктора в ответ только смущенно поводил плечами…

До чего мой рассказ о выставке Виктора Митрошина в Париже перекликается с сюжетами Лескова! Терпение российского человека, непритязательность его, подлинная скромность при Божьем даре поистине безграничны. Я представляю себе, сколько препон, препятствий, непонимания, скепсиса сопровождает повседневную творческую работу одареннейшего человека.

Сейчас в ходу в России дамские детективы. Их печатают миллионными тиражами. Что из них извлечь можно? Вор на воре. Эротоман на эротомане. Садисты. Убийцы. Кровь. Пули. Доблестные проницательные сыщики. Это то, что с нашей страной происходит? А следовало бы иногда читать и Лескова тоже. Может, лучше поймем, отчего мы такие, как дошли до жизни такой. Откуда истоки? Куда причалим завтра?..

Скульптурный портрет Виктора Митрошина «Майя» кажется мне одной из самых удачных работ современных художников за последнее прожитое мною тринадцатилетие. Я прочитываю в его работе свой характер. Острые углы его. Порывистость, которой я накликала столько забот на голову свою. Даже судьбу свою вижу. И балетное призвание… Словом, схожесть очевидна. Но очевиден и острый глаз скульптура. Его темперамент. Воля. Божий дар.

Глава девятая

11 сентября 2001 года лечу в Америку

Сегодня 11 сентября 2006 года (когда я пишу эти строки). Пять лет минуло с того дня, как мы с Родионом утром 11 сентября сели в самолет в Мюнхене, чтобы через семь с половиной часов приземлиться в Вашингтоне. Телевидение, радио, газеты подробно освещают печальную годовщину. Есть что вспомнить и мне.

На подлете к Вашингтону — в Америке уже наступило утро — самолет резко пошел на снижение. Очень резко. Пассажиры заерзали. Впились в иллюминаторы. Мы с Родионом вдвоем сидим в левом ряду бизнес-класса и тоже пытаемся разгадать причину аварийного снижения.

— Вероятно, техническая неполадка, — предположил Родион.

— А чего нам бояться? Мы вдвоем. Вдвоем ничего не страшно, — ответила я.

Есть у меня с детских лет странная черта в характере. В минуту опасности я успокаиваюсь. Собираюсь. Не паникую.