Байкальской тропой - Роберт Аганесов

Стелется перед глазами серый крупчатый лед, иссеченный беловатыми трещинами, а под ним — полуторакилометровая толща моря… Лед дышит, вздрагивает от ударов волн. Прижимаясь к нему всем телом, я чувствую эти удары и слышу шорох разбегающихся трещин.

В прорези паруса все отчетливее видны черные тела нерп. Стараюсь сбросить с себя скованность, но просто не могу, из-за боязни спугнуть зверей, проползти еще десяток метров. Я уже хорошо различаю матово отливающие тела, головы, шевелящиеся ласты. Стараюсь глубже дышать, чтобы не раскашляться. Один неосторожный звук — и все пропало! Одежда липнет к разгоряченному телу, сердце бухает по ребрам, и кровь словно своей тяжестью опускает тело на лед. Замер, распластавшись за санями. Прижимаюсь щекой к холодному древку багра. До стаи не больше семидесяти метров…

Черные туши неуклюже переваливаются с боку на бок, настороженно вытягивают головы. Порой мне кажется, что я слышу сопение и шорох ласт двигающихся зверей. Довольно! Ждать больше нельзя! Ведь Николай, наверное, давно уже подполз к своему месту и теперь наблюдает за мной. Украдкой оглядываю кромку тороса, которая метрах в пятидесяти слева от меня, но ничего не вижу. Хотя бы он знак какой подал!

Стая у лунки начала оживляться, мне показалось, что нерпы чем-то встревожены. Они заворочали головами, заелозили на месте, приподнимаясь на ластах и вытягивая шеи. Я не решился испытывать их терпение дальше. Вздрагивающий ствол карабина качнулся и медленно стал опускаться в прорези паруса, ловя на мушку шевелящиеся тела зверей.

Вдруг вся стая разом вскинулась и замерла, повернув головы в мою сторону. Меня сковал холод, перехватило дыхание… Совсем рядом послышался легкий плеск воды. Оглянувшись, я увидел метрах в десяти от себя двух здоровенных нерп, будто упавших на лед с неба! Опираясь на подмятые ласты, они подались вперед и, вытягивая шеи, тревожно поводили усатыми мордочками и таращили на меня выпуклые глаза с холодным сумеречным отливом. И в этих широко раскрытых глазах, казалось, закоченел внезапный ужас. Мы пялились друг на друга, потом вместе с санями я рванул в сторону карабин, и выстрел прогремел раньше, чем в прорези паруса метнулась тень зверя. И тотчас, словно эхо, из торосов отозвался второй. Моя нерпа билась на льду и в судорогах подкатывалась к самой лунке. Я вскочил на ноги и бросился к ней, и вдруг за спиной полоснул в воздухе пронзительный окрик: — Назад! Наза-а-ад!

Запнувшись, я проскользнул вперед и вдруг почувствовал, как лед под ногами колыхнулся и, странно зашипев, стал крошиться и проседать. Отпрянув назад, я поскользнулся и боком упал на залитую кровью, шевелящуюся нерпу. Ноги вдруг провалились в какую-то пустоту, я почувствовал, как ожогом за голенища унтов скользнула вода. Прижавшись к нерпе, я видел, как вокруг меня обламывается лед и все шире проступает по кругу полоска воды. Я еле удерживался на ледяном островке, вцепившись в бока нерпы, а прямо под носом все больше ширилась полынья. Льдинки обламывались и крошились в водовороте. Качнувшись, моя льдина неожиданно накренилась, и тут же перед собой я увидел искаженное криком лицо Николая. Но слова его не доходили до моего сознания. Он стоял на коленях и протягивал мне шест, на котором перед моими глазами покачивался ржавый крюк багра. Оторвавшись от туши, я обеими руками вцепился в багор и, рывком оттолкнувшись от льдины, прыгнул прямо на грудь Николаю. Он подхватил меня и поволок прочь от крошащегося льда.

В глазах у меня просветлело, когда я полностью осознал, что сижу на твердом льду, привалившись к саням. Николай, сгорбившись, стоял рядом. В черной полынье, метрах в десяти от нас, на льдине покачивалась моя злополучная нерпа. Пришла в голову мысль: хорош бы я был, если б окунулся полностью в ватном комбинезоне и тяжеленных унтах, тем более что плаваю я не сноровистее топора. Не подоспей сейчас Николай…

— Ты зачем к лунке ходил? — услышал я голос Николая. — Багром, понимаешь, багром всегда брать нужно! — Он говорил, запинаясь, мешая русские и бурятские слова. — Багор есть? Так зачем бежать к лунке?!

Николай пытался раскурить прыгающую в зубах трубку, но спички в дрожащих пальцах ломались и гасли.

— Ну ушла бы! — продолжал он. — Что, другой бы мы не добыли?

Багром мы достали нерп, мою и ту, что Николай убил выстрелой из торосов. Он действительно подобрался к стае раньше меня и следил за мной из укрытия. Нерп мы приторочили к саням. Усатые, оскаленные пасти зверей словно замерли в безмолвном крике. Молча мы двинулись в обратный путь.

Обмелись тенями и словно осели в свете закатного солнца заснеженные вершины гольцов. Солнце тускнело и быстро опускалось за горный хребет. Ледовая равнина почернела и задышала пронзительным холодом. Николай, согнувшись, волок сани за веревку, я упирался сзади шестом. Быстро стерлись очертания берегов, исчезли в темноте вершины гор. Мы шли ходко, без перекуров; Николай изредка обернется, оглядит сани и еще плотнее наляжет на веревку.

Когда, взмокшие, мы наконец втащились в залив, светлый серп месяца уже висел над Хамар-Дабанским хребтом. Пулями вылетев из распахнутых дверей, собаки с остервенелым лаем набросились на окровавленные туши, словно решив выместить на них злобу своего заключения. Николай разогнал псов, наградив каждого пинком. Пока я растапливал печь, чистил мороженую рыбу, он у крыльца при свете керосиновой лампы разделывал нерп: до утра ждать нельзя, туши закоченеют. Резким движением он провел лезвием ножа от хвоста к пасти и разом развалил надвое жировой тулуп толщиной не меньше ладони. Собаки, усевшись поодаль, напряженно облизывались, но не смели подойти ближе. Николай бросил им потроха. Все мясо он сложил в кладовку, а несколько здоровенных кусков, едва ополоснув их от крови, сунул в ведро и поставил на печь, где уже парил и бренчал крышкой чайник.

(В прибайкальских деревнях мне приходилось видеть выделанные из шкурок нерпы шапки, унтики, ковры и рукавицы, отделанные цветными узорами с приятным подбором цветов. Особенно красива обработанная серебристая шкурка молодой нерпы. У старых зверей она приобретает коричневатый оттенок, он менее красив, да и шкурка труднее обрабатывается. Мясо нерпы, в особенности ласты, считается здесь деликатесом, жир очень питателен и по своей калорийности мало уступает свиному. Раньше мне приходилось слышать, что мясо нерпы (всякой) сильно отдает рыбой, но, сколько я ни принюхивался, мясо не пахло рыбой. Впоследствии Николай сказал, что только мясо старой нерпы имеет специфический запах, похожий на рыбий. К сожалению, в районных столовых даже во время сезона охоты вам вряд ли удастся отведать нерпятины, но, если приведется побывать на Байкале весной, заезжайте в какой-нибудь улус даже недалеко от районного центра, и охотники никогда не откажут гостю в добром куске нерпятины.)