Горячее сердце. Повести - Владимир Ситников

Парень остановился у окна, глядя на улицу из-за ситцевой в фиалках занавески.

— Ты иди, Ваня, — сказала, не оборачиваясь, Софья.

Парень тихонько засвистел и, колыхнув занавеску, ответил:

— Я подожду. Ты делай, что надо.

Вера тщательно укладывала прокламации в стопки, Софья перевязывала их бечевкой. Груз предстояло нести на себе.

— Кто это? — спросила Вера.

— Печатник один, — ответила Софья, и Вера заметила, как ее тонкую белую шею облил жаркий румянец.

Заставив Веру покружиться, словно разглядывая ее шубку, Софья удовлетворенно сказала:

— Ничего не заметно, — и, вытянув нижнюю губу, дунула себе на лицо, словно пытаясь согнать невольную краску.

Вера шла мимо завода. Только что кончилась смена. Рабочие, тяжело стуча сапогами по мерзлым тротуарам, спешили домой. «Как хорошо! Я попала в самую толпу», — подумала она. Потом вспомнила смущенное лицо Софьи: вероятно, та застеснялась, вспомнив их ночной разговор об отрешенности революционеров от семьи. А тут этот Ваня. «Конечно, она любит его, — решила Вера. — И у меня, неужели у меня тоже любовь, — подумала она. — Нет-нет, об этом не надо думать... Кто-то верно сказал, что для революционеров любовь — это очень большое, но очень опасное счастье, и лучше обходиться без него, лучше без него... Зачем я думаю об этом? Он, быть может, и не относится ко мне так... Нет, надо относиться к нему ровно, как раньше, и опять вернется тот душевный покой, который так нужен... А нужен ли?» Этого Вера не знала.

Сергей надолго исчез, видимо, уехал на финскую границу за литературой. Вера созналась себе, что беспокоится, ждет его, невольно расспрашивает друзей, не вернулся ли он.

Неожиданно случилось непоправимое. Типография в Новой Деревне провалилась. Что стало с Софьей и Ваней, было неизвестно. Наверное, их арестовали. А может быть, Софья опять ночевала по чужим квартирам. «Действительно, одни убеждения за душой, — думала Вера. — Права Софья».

И вдруг Бородин прибежал к ней прямо домой. В узкой комнатке со столиком, заваленным книгами, сразу стало тесно.

Вера засуетилась, заволновалась, спрятала в кулачке шпильки, начала складывать в стопку книги.

— Ты очень замерз? Хочешь чаю?

Сергей сел в продавленное хозяйкино кресло, окинул взглядом стену с портретиком Некрасова, фотографией Любови Семеновны и вдруг открыто, добродушно улыбнулся.

— Вот ты как живешь, а я думал, что по-другому.

— Как же? — тихо спросила она.

Он был близким, знакомым до мелочей. Ей хотелось смотреть ему в лицо, но она опустила глаза.

— Так каким ты представлял мое жилище?

— Не знаю. Только по-другому.

Что думал Сергей, она так и не узнала. Он хрустнул пальцами, встал и, близко подойдя к ней, взял за руку. Он говорил, что чай пить ни в коем случае не будет, потому что ему очень некогда, даже некогда поговорить, а глаза его говорили о том, что все это время он думал о ней, что он мечтал все время об этой встрече.

Вера растерянно, беспомощно улыбнулась.

Сергей глотнул воздух, отвел глаза.

— Сегодня вечером на Фонтанке наши печатники захватят типографию Альтшуллера и отпечатают четвертый номер «Пролетарского голоса». Рано утром ты получишь одну партию и с медичками развезешь по адресам, — потвердевшим голосом проговорил он, готовый бежать дальше.

Ей хотелось, чтобы он еще задержался, еще сказал что-нибудь...

— Сережа, Софью арестовали? — спросила она, подняв глаза на Бородина.

— Да, — качнув головой, ответил он, — арестована. Замечательная была печатница!

— А Ваню? — вспомнив имя парня, спросила Вера.

Сергей застегнул пальто.

— Ваня-печатник там не работал. Ну, я пошел, — и взял ее за руки. — Знаешь, я все время думал...

«Значит, Ваня не работал там», — забеспокоилась Вера.

— Он там был, Сережа. Я его видела, — твердо сказала она.

— Кто?

— Да Ваня-печатник...

— Он там был? — удивленно и подозрительно переспросил Сергей, опуская руки.

Вера еще ни разу не видела, чтобы Бородин был так испуган. Лицо его стало растерянным.

— Ты понимаешь, — проговорил он, — этот Ваня очень ловко избегает арестов. Сегодня он работает там, в типографии Альтшуллера.

Сергей вдруг сдернул с вешалки шапку и кинулся к двери. Вера схватила его за рукав, задержала:

— Ты куда?

— Туда.

— Я с тобой.

— Нет, я один.

— Но ведь если мы будем вдвоем, меньше подозрений.

— Давай быстрее, — помогая ей надеть шубку, проговорил он.

Молчаливые, встревоженные, они долго тряслись в пустом, от этого казавшемся еще более холодным трамвае. Сергей хмурил брови, уставясь взглядом в одну точку. Вера знала, о чем думал он. Та же тревожная мысль билась у нее в мозгу. «В типографии сейчас работает больше десяти партийных печатников. Возможно, там с ними и Николай Толмачев. Если будет провал, это надолго выведет из строя всю «технику». А Николай? Нет, этого не должно быть. Надо предупредить!»

Они вышли из трамвая на Марсовом поле, перебежали по звонкому мосту на набережную Фонтанки. Мороз жег лицо, ноги в легких ботинках закоченели, но Вера не замечала этого. Не замечала дороги, не видела бисерной россыпи звезд над головой.

Скрипел снег, в ночном морозном безлюдье. Звонко стучали каблуки.

Вот-вот должна быть типография.

Сергей остановился. Поднял воротник ее шубки.

— Ты замерзла, Верочка? Потерпи. Совсем немного осталось.

Потом опять остановился, обеспокоенно спросил Веру:

— Взгляни на меня: не отморозила ли ты щеки?

— Нет, нет, Сережа. Идем быстрее.

Вдруг от стены отделилась громадная фигура женщины, и густой простуженный голос просипел:

— Эй, господа. Нельзя. Вернись!

Они остановились. Это был жандарм. Усатый жандарм в башлыке, делавшем его похожим на женщину.

— Мне надо к больной подруге. Она недалеко, вон там живет, — показывая в темноту, жалобно произнесла Вера и потопала ногами. — Так холодно! Пустите, пожалуйста, а то я вовсе закоченею.

Сергей метнулся вперед, видимо, хотел пройти один, но жандарм схватил его за рукав.

— Куда? Сказано, нельзя! А то задержу для выяснения.

— А что там, дяденька? — спросила Вера.

— Сказано, проходи! — рявкнул жандарм прорезавшимся вдруг басом.

Они пошли обратно. «Что же делать? Что же делать? Уже оцепили. Значит, действительно Ваня-печатник — провокатор», — чувствуя, что зубы начали выбивать неудержимую дробь, думала Вера.

— Эх, мы, дураки! — остановившись, обрадованно сказал Сергей. — Ведь жандармы дежурят около дома Распутина. Докапываются, кто ухлопал старца.

Вере вдруг стало теплее. Действительно, дом недавно убитого Григория Распутина где-то недалеко от Фонтанки.

Они обогнули четыре квартала, решив подойти к типографии с противоположной стороны. Но там тоже были жандармы.

Полная смутного беспокойства, поздно ночью вернулась Вера домой.

Утром в комнату Зары Кунадзе, где Вера с курсистками-медичками ждала газет, чтобы развезти их по местам, пришел усталый, расстроенный Сергей. Он тяжело опустился на стул и зло закурил.

— Идите по домам, газет не будет. Все арестованы. Удалось спастись только одному Ване-печатнику. Николая там не было. А тираж весь жандармы забрали.

«Значит, провокатор! А Софья? Бедная Софья, ни о чем не зная, наверно, по-прежнему любит его. Человека, который стал ее врагом, — подумала Вера и зябко передернула плечами. — Как это страшно!»

За окном — синяя февральская ночь. Ветер заблудился в дряхлых антресолях домика, сердится и стучит, словно кто-то ходит по визгливым половицам. Вера поднялась по ветхой лестнице, скинула мокрую от снега шубку, отряхнула росяные капельки с меховой шапки. В комнате загородной дачи тепло. Сергей, устало улыбаясь, смотрит на нее.

— Ты что так смотришь? Думаешь, не успела взять? — она внесла четыре холщовых увесистых мешочка и поставила их на стол.

— Вот что я сделал, — показывая на разграфленный лист ватмана, сказал он. — Это будет касса.

Они долго разбирали металлические брусочки литер. Иногда их пальцы сталкивались. Сергей брал ее узкую руку в свою и тихо говорил:

— Вера!

— Не надо, Сережа, — высвобождая руку, произносила она. — Ведь к утру надо все набрать...

Но он подошел близко, так близко, что она чувствует его плечо. Оторвала взгляд от литер. В его глазах — бездонная колодезная чернота, от которой кружит голову... Вера опустила глаза, проговорила холодно:

— Встань на место, Сергей.

Он обиженно отошел, прикурил над лампой папиросу, долго мерял половицы широкими шагами, потом взялся разбирать литеры.

Наконец шрифт ершистыми грудками был разложен по самодельной кассе.

— Ты знаешь, — хрипло сказал Сергей, беря верстатку, — мне не удалось договориться нигде: ни в Адмиралтейской типографии, ни в «Биржевых ведомостях». Везде народ перепуган. Обещал зайти один наш, но когда — неизвестно.