Пойти и не вернуться - Василий Быков

Зоська, побледнев, во все глаза смотрела на Антона.

– Что же нам делать, Антон? – испуганно вопрошала она.

– Черт его знает, что делать. Пойдем пока отсюда.

Они перелезли через обрушенную со стены груду камней и вернулись в свой конец оборы. Зоська все оглядывалась, остро переживая гибель знакомых людей, у Антона же было такое чувство, словно он попал в западню и не спешит из нее вырваться. Он уже знал по опыту, что промедление никогда не сулит хорошего и запросто может погубить любого. (Не оно ли погубило в этой оборе и Суровца?) Вполне возможно, что полицаи при случае или регулярно наведываются в это одинокое в поле убежище и кое-кого застают тут. Нет, надо скорее смываться отсюда, думал Антон. Но как смоешься, когда в этом поле ты виден на пять километров и в любой момент тебя могут настичь полицаи?

– Придется пока торчать тут, – сказал он, заглядывая в широкий проем сорванных с петель ворот. – Только наблюдать надо. А то...

Зоська поняла и тоже остановилась, выглянув на ветреный снежный простор. Поле перед оборой лежало пустое, с едва заметным отсюда следом саней на дороге; в ворота задувал промозглый, насыщенный влагой ветер; рыхлый, нападавший за ночь снег всюду осел, будто подтаял; кустарник возле оборы резко зачернелся на его белизне; с толстых сучьев мощного вяза то и дело валились вниз мокрые комья снега. Там где-то, на невидимой из оборы верхушке, возилась и громко кричала ворона.

– Цыц, зараза! – сказал Антон, подумав, что ворона теперь ни к чему, ворона может их выдать. Подняв из-под стены обломок стропила, он ступил на шаг из ворот и замахнулся. На вязе, оказывается, расположилась целая воронья стая, Антон запустил палкой – вороны одна за другой нехотя снялись и низко полетели куда-то за обору.

– Зося! – сказал Антон, возвращаясь в обору. Зоська все еще с бледным лицом внимательно посмотрела на него, и в этом ее взгляде была бездна безысходной печали. – Зося! Ты понимаешь наше положение? – сказал он, тоже заглядывая ей в глаза.

– Ну, понимаю, – тихо ответила она.

– Нет, ты не понимаешь, – сказал он. – Если действительно Сталинград взят, то... войне конец. Или они замирятся, или... Ведь России ничего не остается. Сибирь? Но что в той Сибири? Ведь они зашли вон куда, за Москву. Ты понимаешь?

– Я понимаю, – по-прежнему тихо ответила Зоська.

– Поэтому чего же мы дождемся в этой Липичанской пуще? Они же нас собаками перетравят. Если мы раньше с голоду не дойдем.

Зоська слегка отвернулась от него и с прежней горькой тоской в глазах глядела из ворот в пасмурную даль поля, на котором поблизости решительно ничего не было, лишь вдали по горизонту тянулась сизая полоса леса.

– Может, и так, – горестно сказала она.

– Так вот, малышка! У тебя в Скиделе мать, у меня там, я говорил тебе, начальником полиции Копыцкий, мой землячок из Борисова. Он должен помочь. Давай останемся у тебя. Будем жить, как люди, как муж и жена. Я же полюбил тебя, Зоська.

Кажется, он сказал все и, осторожно обняв ее за плечи, привлек к себе, не почувствовав, однако, ответного ее движения. Зоська ничем не выказала ни радости, ни несогласия. Она будто одеревенела в его руках, и он тихо воскликнул, вложив в свое восклицание всю ласку, на которую был способен:

– Зоська!

– Да, – вздохнув, сказала она. – Ты это пошутил? Ведь пошутил, правда? – И отстранилась, деликатно, но настойчиво высвобождаясь из его рук.

– Нисколько! Я вполне серьезно.

Она сделала три вялых шага и остановилась у притолоки, все наблюдая за полем. Антон снова порывисто обнял ее сзади и легонько поцеловал в щеку.

– Не надо, Антон.

– Ну как же... Ведь я люблю тебя.

– За это спасибо. Но... То, что ты предлагаешь, в другое время было бы... было бы счастьем. А теперь...

– Ну а теперь что?

– А теперь подло. И даже больше, чем подло.

– Чудачка! – сказал он, почувствовав, что начинает нервничать. – Вот ты наслушалась пропаганды... А ты не подумала, кроме всего, о своей матери? Что с ней будет?

– Не знаю, что будет, Антон, – каким-то чужим, изменившимся голосом сказала Зоська. – Но в такое время бежать из отряда... Знаешь, так даже шутить нельзя. Это чересчур страшно.

– А я тебе говорю, самое время. В отряде оставаться больше нельзя.

– Время действительно трудное. И потому бежать – это предательство. Это ты сказал не подумав.

– Нет, я все хорошо обдумал. Я хочу сохранить тебя, и твою маму, и себя, конечно. Иначе, ведь ты понимаешь, мы все обречены на гибель. Как те вон, – кивнул он в дальний конец оборы.

– Что ж, возможно, – согласилась Зоська, во второй раз ставя его в тупик. Он больше всего боялся, что она не поймет его доводов, а она, оказывается, доводы хватала на лету, но никак не могла принять следовавшие за ними выводы.

– Возможно, возможно! – начал терять рассудительное спокойствие Антон. – Так что же ты хочешь? Погибнуть? Может, тебе жить надоело?

Зоська со вздохом повернулась к нему лицом и взяла его за большую пуговицу на кожушке.

– Антон, ты понимаешь... Кому жить не хочется! Я совсем и не жила еще. Но что же ты предлагаешь? Идти к фашистам? Что же это такое? Это же хуже смерти. Тут надо потерять всякую совесть. Они же чума двадцатого века. Против них поднялся весь мир. С ними жить невозможно, они же звери.

– Ну, это смотря для кого звери. Если с ними по-хорошему...

– Ты смеешься: по-хорошему? Они вон перебили столько и тех, кто к ним по-плохому, и тех, кто по-хорошему, и тех, кто никак. Люди для них – скот на убой, а не люди.

– Ну ладно! – сказал он нетерпеливо. – Я разве говорю, что они золото? Но у нас нет выбора. Что же нам делать? Они – сволочи, но они побеждают. И мы вынуждены с этим считаться.

– Во-первых, еще не победили. И победят ли, это еще неизвестно. Даже если взяли Сталинград и если возьмут Москву. Есть еще Урал. Сибирь...

– Что в той Сибири?..

– Мы – люди. И мы никогда их не примем, даже если они и победят. Ты говоришь: нет выбора. Выбор есть: или мы, или они. Вот в чем наш выбор.

– Да-а, – сказал он, помолчав. – Здорово, однако, тебя напропагандировали.

– Пропаганда тут ни при чем. Я сама это знаю. Потому что глаза имею и уши. Поэтому давай не будем. Давай забудем этот дикий наш разговор.

– Разговор можно забыть, – упавшим голосом сказал Антон. – Да от этого легче не будет. Надо делать что-то.

Он был разочарован и опасался, что все испортил, пойдя вот так, напрямик. Кажется, надо было иначе, тоньше и с подходом. А он в лоб ляпнул свое предложение. Теперь вот получай. Теперь он и не знал, с какой стороны к ней подступиться. Кажется, все свои козыри он уже выложил в этой игре и ни на шаг не продвинулся к цели.

Антону надоело топтаться на мокром снегу у ворот, и он, отойдя подальше, нашел подходящий камень, подкатил его ближе к выходу и сел, прислонившись к стене. В трех шагах от него с подавленным видом стояла Зоська. Было очевидно, что отношения между ними обретали новый характер и следовало немедленно что-то предпринять, чтобы еще спасти их и заодно себя тоже. Но Антон, кажется, зашел в тупик и просто не знал, что можно было предпринять, чем подействовать на эту строптивую упрямицу.

– Зось! – сказал он после длительной паузы. – Я думал, что ты меня действительно любишь.

– В том-то все и дело, – быстро обернулась она. – Иначе был бы другой разговор.

– Это какой же?

– Простой. Разве бы я смогла с тобой так разговаривать?

– Как?

– Так терпеливо. Переубеждать тебя.

– Меня, знаешь, переубеждать не надо.

– Нет, надо, Антон, – сказала она, опускаясь перед ним на корточки. – Это у тебя блажь. Минутная слабость. Это убитые на тебя так подействовали. На меня, знаешь, тоже... подействовали. Может, правда, в обратном смысле.

– В каком же?

– А, знаешь, самой жить расхотелось.

– Вот это и видно!

– Нет, ничего тебе не видно, Антон. Знаешь, иди-ка ты назад в отряд. В случае чего я подтвержу, что ты был со мной. Скажу, что я попросила тебя проводить...

– Чудачка! – невесело усмехнулся Антон. – Ты сначала вернись после всех твоих заданий.

– Постараюсь, – сказала она.

– Постараешься! Этого мало. Суметь надо. А ты такая умелая...

– Да, я не очень умелая, сознаюсь. Но...

– Вот. И не агитируй меня. Я в отряд не вернусь, – жестко сказал Антон. – С меня хватит. Я воевал честно все восемь месяцев. Но – буде! И тебя не пущу.

– Ты шутишь? – сказала она странно похолодевшим голосом.

– Нисколько!

Антон вскочил с камня, выглянул из ворот. Его охватила решимость. Только она могла помочь ему сладить со своей судьбой и с этой упрямой девчонкой. Пусть вопреки ее воле. Но он знал, что с девчонками всегда обращаются вопреки их воле, и те потом не обижаются. Некоторые даже благодарны всю жизнь. Надо лишь действовать решительнее, меньше слушая их неразумный лепет и причитания.

11

Остаток этого ветреного зимнего дня они проторчали на стуже за притолокой широких ворот, не сводя глаз с поля и дороги. Но в поле везде было пусто, а на дороге лишь один раз проехали сани с двумя мужиками, и больше никто не показывался. Зоська, немного всплакнув, чувствовала себя совершенно убитой, соседство мертвых подрывников, которых они не могли даже захоронить, подействовало на нее удручающе. Но больше всего ее заставил страдать Антон. В том, что он задумал злую нелепость, у нее не было никакого сомнения, но она не находила способа, как отвратить его от этой нелепости. Все ее доводы он тут же отвергал с легкостью, руководствуясь собственной, в общем, неплохо отработанной логикой, за которой было естественное для человека желание выжить. Но каким образом?