Война за Биософт - Лилия Курпатова-Ким
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут вдруг Тайни перестал часто дышать, как собака в жару, и сел.
— У меня тоже все время такое чувство, — сказал он. — Это флэш-бэк. Мы теперь обречены пожизненно бояться, что все вокруг ненастоящее. Обезьяний механизм усвоения негативного опыта. Если один раз попал в серьезный переплет с угрозой для жизни — будешь бояться подобного всю жизнь. Избавиться от такого страха практически нереально.
— Спасибо, обнадежил, — Чарли поклонился Бэнксу.
— Не за что, — ответил тот. — Кстати, Макс, ты собираешься принимать участие в Олимпиаде, как советовал тебе доктор Синклер?
— Нет, — мотнул головой Громов. — Ни за что.
— Но почему? — изумился Тайни. — У тебя есть все шансы! Если ты прошел «Вторжение» без оружия…
— Это совсем другое дело! — неожиданно резко перебил его Макс. — Был смысл. А просто так, ради игры… Нет, я не смогу.
Чарли и Тайни растерянно переглянулись.
— Просто мы думали… Мы надеялись… — Тайни подошел к Громову и сел на соседний стул. — В общем, мы хотели сказать тебе, что если ты все же решишь участвовать в играх, то, может быть, возьмешь нас в свою команду?
Теперь растерялся Громов.
— Если вы хотите участвовать в Олимпийских компьютерных играх, почему бы вам самим не подать заявки?
— У нас нет квалификации геймеров, чтобы участвовать. Кубок Эдена для нее не годится. Это локальные соревнования. Нас допустят только в качестве игроков команды основного участника. — Бэнкс с надеждой посмотрел на Макса.
— У меня официально тоже нет квалификации геймера, — заметил тот. — Я ни в одном чемпионате не участвовал.
— Ты другое дело! — горячо запротестовал Тайни. — Тебя допустят без звука! Ты же герой!
Чарли покачал головой:
— Не дави на него. Сказал — не хочет — значит, не хочет. Может, как-нибудь в другой раз…
— Другой раз будет только через два года, — обиженно ответил Тайни. — Макс! Ну чего тебе стоит? Ты же все равно пока в Эден не собираешься возвращаться!
— Я не хочу участвовать в Олимпиаде, — тихо ответил Громов.
— Ну вот… — Тайни расстроенно надулся.
Чарли встал из-за стола и положил руку Максу на плечо:
— Не слушай его. По большому счету, не так уж хорошо мы бы там показались. Как ни крути, но Олимпиада — для профессиональных геймеров. Тех, кто играми живет. Нам с ними не справиться. Тем более без Дэз.
Вернулась Эмма.
— Ваше лекарство, мистер Бэнкс, — сказала она, протягивая Тайни стакан с жидкостью.
— Спасибо, — вздохнул тот.
Чарли откинулся назад в кресле и постучал по стакану, показывая Эмме, что хочет еще воды. Этот жест показался Громову чрезвычайно неприятным. Он даже на мгновение зажмурился и сделал резкое движение рукой, словно хотел стряхнуть с костюма крошки.
Эмма спокойно наполнила стакан Чарли водой из запотевшего графина со льдом.
— Я думаю, нам все равно нечего делать на Олимпиаде, — протянул Спаркл, уговаривая сам себя. — В этом году вроде собираются наконец ввести принцип жесткой физиоидентичности игрока, точно так же, как во «Вторжении». Тот же рост, вес, уровень физической подготовки.
— Они этого не сделают, — уверенно возразил Тайни. — Половина игроков в этом случае не сможет участвовать! К тому же как ты себе представляешь физиоидентичность, скажем, на арене «Сунь Укун — Царь обезьян»? Там персонажи — мартышки!
— Не знаю, — Чарли пожал плечами и отпил глоток воды. — Просто об этом уже не первый год говорят. Считается, что игра на физиоидентичных аренах выглядит более зрелищно, чем на тех, где игроки проходят прокачку при загрузке.
— Не знаю, — проворчал Макс. — Во «Вторжении» я каждую секунду проклинал эту чертову физиоидентичность! В любой другой игре ты при загрузке прокачиваешься до состояния крутого правительственного пехотинца и таскать на себе двадцать килограммов оружия, брони, боеприпасов и прочей ерунды не так уж тяжело. А когда эти двадцать килограммов как в реальной жизни… Это жуть. Можно вынести только по необходимости. Ради удовольствия я бы во «Вторжение» не стал играть ни за что.
— Ну не знаю… Я играл… Но передвигался без брони, с одним огнеметом. Там оружия-то в принципе не надо. И даже бегать много нет необходимости. Главное — ходы найти правильные. «Вторжение» только кажется шутером. На самом деле это… квест, — заявил Тайни. — Я прошел игру целиком почти без пальбы еще до того, как поступил в Эден.
— Но согласись, что именно из-за принципа физиоидентичности игра не стала популярной и коммерческой, — продолжал настаивать Громов. — Насколько я знаю, «Фобос» едва смог восполнить расходы на создание арены, а сейчас поддерживает ее в рабочем состоянии больше для рекламы, чтобы демонстрировать совершенство разработки. Из любви к высокому искусству гейм-архитектуры, атмосферы, точности деталей… Но не ради денег. Там бывает человек десять в день от силы. Со всего хайтек-пространства! А дальше первого уровня вообще мало кто проходит, потому что боль там вполне реальная и ужас вообще запредельный от происходящего. Все как настоящее! Представляешь, тебя на самом деле такая тварь, как там бегают, зубами тяпнет или кислотой обольет… Б-р-р! Нет, производители арен никогда не согласятся на введение принципа физиоидентичности. Они же прибыль потеряют! Люди ведь платят за то, чтобы побыть кем-то, кем они не являются. А если ты все время остаешься самим собой, то какой смысл вообще играть?
Тайни тряхнул головой.
— Не согласен! — горячо запротестовал он. — Физиоидентичные игры интереснее! Именно потому, что труднее!
— Для меня нет, — просто ответил Макс, мысленно поражаясь, как Тайни вообще смог передвигаться на арене «Вторжения» с учетом полной физиоидентичности… Например, в вентиляционный люк, который ведет к стартовой площадке, он бы просто не пролез.
— Для меня тоже, — поддержал его Чарли. — Почему я должен напрягаться в игре, если реальный спорт терпеть не могу? Бегать, потеть… Жуть. Мне кажется, это ужасно пошло. Я считаю, его надо запретить, раз уж мы так боремся с обезьяньей природой человека. Спорт провоцирует гнев, конкуренцию, желание стать первым. Он не учит сотрудничеству. Даже командные игры. Просто более сложная степень организации конкурентной борьбы.
— При чем тут спорт? — проворчал Тайни. — Эден тоже был своего рода физиоидентичной ареной…
Биофон Макса подал сигнал вызова.
— Да, — ответил Громов.
— Это Евгений Климов. Я ожидаю вас на лужайке. Вы готовы увидеть Рободом?
— Да! Да! — Макс вскочил. — Мы уже идем!
Дневник доктора Павлова29 июля 2054 года, 23:00:34
Тюремный комплекс Джа-Джа Блэк
О. Исландия
Северный блок,
бокс интенсивной терапии 12
Сквозь сон я почувствовал, что на меня кто-то пристально смотрит. Открыл глаза и увидел перед собой человека с очень суровым лицом, грубую кожу которого прорезали глубокие морщины. Он смотрел на меня в упор. Глаза маленькие, но очень цепкие. Плотно сжатый рот. На нем был коричневый костюм.
— Здравствуйте, доктор Павлов, — сказал он. — Вы меня узнаете?
— Специальный агент Буллиган? — спросил я, отстраняя его рукой. — Не надо подходить ко мне так близко.
— Теперь я директор Бюро информационной безопасности, — ответил тот, отходя в сторону.
— Поздравляю, — я отвернулся.
Помолчав немного, все же задал вопрос:
— Какой сейчас год?
Буллиган открыл крышку своего вирстбука, показал мне календарь:
— Двадцать девятое июля две тысячи пятьдесят четвертого года.
— Пятьдесят четвертого? — я вздрогнул. — То есть прошло всего… всего пятнадцать лет?!
— Да, не так уж много, — кивнул Буллиган.
Я встревожился. С чего Бюро вдруг решило разморозить меня на тридцать пять лет раньше?
— Что-то с Робертом? — мой голос предательски дрогнул.
Буллиган начал переминаться с ноги на ногу, между его бровями возникла глубокая складка.
Мне стало не по себе. Я повторил:
— Что с Робертом?
Буллиган скривил рот и вытер свою короткую, жилистую шею белоснежным платком.
— Роберт Аткинс умер четырнадцать лет назад. В две тысячи сороковом году.
У меня затряслись губы, руки, и не было никаких сил унять эту дрожь. В груди стало очень тяжело, будто на меня навалили бетонную плиту весом в тысячу тонн. На мгновение потемнело в глазах. Я моргнул и почувствовал, как по щекам покатились слезы. Неужели все было зря?! Неужели я совершил то, за что получил пятидесятилетний срок, напрасно?! Я принес в жертву несколько совершенно невиновных людей… подростков… зря… Все было зря! Невозможно!
— Ч-что? — я с трудом смог выговорить слово.
Буллиган сделал глубокий вдох.