Страх полета - Василий Ершов

К счастью, на этом авиагоризонте был еще один индекс, внизу прибора, получивший у пилотов название "отвес". При левом крене он уходил влево, а при правом - вправо. Честно говоря, пилоты и управляли кренами, ориентируясь по этому вспомогательному индексу, и на чем свет стоит кляли этих умных дураков, конструкторов неудачного прибора, прилепивших на стекло вводящую в заблуждение бесполезную неподвижную дурилку в виде самолетика.

Все видящий Климов несколько раз подправлял штурмана, когда тот допускал ошибки, потом просто сказал:

- Отвес влево - крен левый. Понял? Верно, Дима? Отвес влево - добавь левому, правому убери.

Димка был горд, что капитан разговаривает с ним как пилот с пилотом.

Когда Витюха врубился в этот простейший алгоритм, дело пошло, и капитан постепенно перестал отвлекаться на исправление кренов. Он знал, что теперь ребята справятся.

Еще когда только самолет выскочил в синее небо и стал виден размытый, но явственный горизонт, проблема вроде отпала. Но впереди стояла ночь, и опыт работы с определением кренов по прибору должен был потом еще пригодиться.

* * *

Когда в прежние времена Климов приставал ко всем со своим бредовым вариантом приземления неуправляемого самолета на байкальский лед, члены его родного экипажа считали эту идею своего капитана сначала чем-то вроде заскока, потом - вроде мании, потом смирились: у каждого есть внутри какая-то заноза - ну, пусть человек себе тешится этой теорией. Самолет упадет раньше, чем хоть один пункт из этой галиматьи можно будет попытаться претворить в жизнь. Страх скует мысли, уничтожит чувства, парализует волю. Не дай бог! Это будет не с нами! С нами этого не случится.

Теперь же ЭТО случилось именно с ними. Сначала, когда экипаж был потрясен внезапностью, когда ужас протек через все клеточки безвольного тела, - они все, сжавшись и почти смирившись, ожидали только скорой и неминуемой смерти, то есть приближения земли и прекращения существования. Но теперь, после уверенных слов и действий капитана, после того, как машина отреагировала на эти действия, после того, как полет - вихляющийся и качающийся, не очень устойчивый, но все же полет, - продолжался без особых эксцессов, в душе у них появилась тоненькая ниточка надежды, - и штурман с бортинженером лихорадочно уцепились за нее. А по мере того, как самолет, подчиняясь воле капитана, обретал и устойчивость, и какую-то мизерную управляемость, надежда на спасение горячим потоком затопила разум. Капитан - знает! Он прав! У него получается! И вообще, как можно было не верить в такой простой способ спасения? Да мы... да мы и тогда не так уж и сомневались... Да мы в душе верили! Да мы сделаем это!

И снова холодок сомнения шевелился внизу живота: "Неужели же мы сделаем это?"

Но взгляд в сторону каменной фигуры капитана успокаивал: "Справимся!"

Особенно хотелось в это верить молодому, неоперившемуся второму пилоту.

Климов наблюдал за состоянием экипажа. Пока люди были заняты выполнением какой-либо операции, внимание их было сосредоточено на действии. Но как только появлялась свободная минутка, взгляд каждого замирал, стекленел, оборачивался внутрь.

Нельзя было допускать, чтобы темные мысли проникали в душу. Экипаж должен быть занят.

Климов, инструктор до мозга костей, использовал любую возможность для учебного процесса.

- Дима, - улучив момент, сказал он, - посмотри, как легко самолет на двух двигателях набирает высоту. Вот преимущество трехдвигательной схемы. Тяга двигателей симметрична, самолет летит без скольжения, а значит, имеет меньшее сопротивление, и весь избыток мощности идет на набор высоты. А представь себе, что двигатель отказал на двухмоторном самолете. Половина тяги пропала. Тяговооруженность небольшая, а самолет летит раскорячившись. И бороться с ним нелегко. Кстати, давай-ка подсчитаем нашу тяговооруженность! Ну-ка!

Димка взял листок бумаги и, шевеля губами, стал подсчитывать. Ну, слава богу, отвлекся. Только что-то долго считает.

- Дима, ты возьми наш взлетный вес, посмотри, сколько топлива сгорело, отними, это будет текущий полетный вес, - вмешался штурман. - Суммарная тяга двух двигателей сколько?

Димка стал вспоминать.

- Двадцать одна тонна наша максимальная тяга на взлетном режиме. Что теперь надо сделать? - Штурман, озадачив Димку, бросил через плечо бортинженеру: - Степаныч, левый кренчик убери. Ага, вот так, хар-ррош!

Димка снова задумался.

"Да... в голове каши полно, а приоритеты - что надо знать назубок, а что потом, - не расставлены. Вот этому и надо научить за период ввода в строй..." - думал себе Климов, радуясь, что занял экипаж абсолютно сейчас не нужной, но отвлекающей ребят от тягостных мыслей задачей.

Второй пилот, наконец, выдал искомую цифру:

- Двадцать пять процентов получается.

- Правильно, двадцать пять, - подтвердил капитан. - Это же примерно - тяговооруженность любого исправного пассажирского самолета. Исправного! А у нас один двигатель отказал. Вот что такое наша ласточка! Она нас довезет!

Димка, пораженный, задумался. А что делал бы экипаж "Боинга", не дай бог случись такое с ним? Да его просто перевернуло бы. А тут капитан сидит, рассуждает... как будто ничего и не случилось.

- Вот ты на бумажечке приучен считать, - продолжал старый пилот. А ведь в полете руки заняты. Значит, надо научиться быстро прикидывать в уме. Штурман считает точно, на линейке, - это его работа, - а ты прикидывай. Чтоб в общем твои расчеты с штурманскими совпадали. В общем. Мы с тобой этому еще научимся, - капитан Климов улыбнулся.

Димка неуверенно улыбнулся ему в ответ.

* * *

После того, как капитан сообщил пассажирам всю правду о состоянии машины, в салоне произошло явное расслоение пассажиров, ставших заложниками ситуации, - расслоение по типу мышления и темперамента.

Большинство активных по жизни людей привыкли в любой ситуации как-то на нее влиять. Они, даже сидя в салоне троллейбуса, осмысливают и пропускают через себя все ощущения, все действия водителя, дают оценку его профессионализму, поругивают за огрехи и некомфортный стиль езды, мысленно ставят себя на его место и сами себе говорят: "А вот я бы..."

Есть, наоборот, люди пассивные, ожидающие от судьбы какого-то действия и поступающие в зависимость от этого действия. Это фаталисты по натуре, они легко сдаются на милость обстоятельств и покорно ждут своей судьбы, понимая, что вмешаться в волю провидения невозможно.

С учетом статуса пассажиров - людей, отделенных от пилотской кабины бронированной дверью, а от окружающей атмосферы - железным бортом судна, - такие фаталисты наиболее желанны и удобны для экипажа как идеальные, доверчивые, терпеливые, не мешающие работать, послушные клиенты.

Совсем не то активные личности. Ну, так они устроены, тут природу не переделаешь. Но работать с ними ох как тяжело!

Такой взгляд выработался за долгие годы работы с пассажирами у старой, опытной бортпроводницы Ольги Ивановны. Задатки психолога должны обязательно присутствовать в наборе качеств девушки или парня, желающих работать бортпроводником. Бригадир владела этими качествами в достаточной степени, как настоящий профессионал.

Теперь опытному глазу видно было, что большая часть пассажиров, выслушав информацию капитана, ушла в свои переживания и молитвы, а меньшая их часть активно общается между собой и явно нуждается в уверенном лидере. От того, кто будет этот лидер, зависело, куда будет направлена энергия активной части пассажиров и как поведет себя быстро поддающаяся массовому психозу остальная толпа.

Ни в коем случае нельзя сейчас отдать инициативу какой-нибудь истерической личности: в накаленной страхом и неизвестностью атмосфере одно слово может стать взрывателем паники.

Но твердое слово, сказанное вовремя опытным лидером, может снизить, а то и свести до минимума общее напряжение.

Когда Ольга Ивановна услышала удар, то сразу поняла сквозь пронзивший ее, как и всех в самолете, ужас, что экипаж будет выполнять сейчас вынужденную посадку на аэродроме вылета, а значит, надо готовиться к аварийной эвакуации пассажиров.

Первая мысль была: девочки! Успокоить девочек. Успокоить, настроить, организовать, подстраховать...

Она не знала степени опасности, просто испугалась, как любой человек, как женщина. Но как профессионал, она поняла, что настал ее час, а значит, надо собрать волю в кулак и не сметь проявлять на людях свои страхи и сомнения.

В том, что Климов справится, у нее сомнений не было: она доверяла его мастерству абсолютно. Других таких мастеров летного дела она знала очень немногих, всего несколько человек. И то, Климов выделялся на фоне всех, именно совокупностью всех положительных капитанских качеств, которых у других капитанов иногда не хватало.

Но она по опыту знала, что летная жизнь непредсказуема и может подкинуть такую каверзу, что и огромный опыт не спасет.