Враг «Монолита» - Евгений Прошкин

Что из гостиничной утвари осталось нетронутым, так это мебель. В номере стояли две кровати, казенного вида тумбочки, тоже две, и огромный шкаф. На окне висели шторы цвета мокрой грязи, которые вдруг пронзительно напомнили Шведову занавеску в кабинете вербовщика. Страшно подумать, но ведь это было еще вчера — черный флаер, крутая лестница вниз и бестолковый разговор в подвале зоомагазина.

Сергей вспомнил его название и невесело усмехнулся. «Странные Друзья». Да, прошло чуть больше суток. А как будто половина жизни.

На обеих койках лежали голые матрасы с подушками без наволочек. Шведов попробовал угадать, какая из кроватей свободна, но, махнув рукой, завалился на ту, что была ближе.

— Я же сказал, что вывих! — раздался бодрый голос.

Сергей открыл глаза и оторопело уставился на Хауса. Тот потряс в воздухе эргономичным алюминиевым костылем:

— Вывих, не перелом. Уже не сильно-то и болит.

С трудом отгоняя сон, Шведов сел на кровати.

— Долго я спал?

— А кто тебя знает. Полчасика, наверно. — Хаус, забавно прихрамывая, добрался до тумбочки и с видом черного мага достал обещанный «Блэк Лейбл». — А посуда у тебя. — Он показал костылем на вторую тумбочку. Кажется, ему нравилась временная хромота. Во всяком случае, он делал все, чтобы его травма была заметна.

— Нам бы пожрать чего-нибудь… — обронил Шведов, выдувая пыль из граненых стаканов. — Еда есть?

— Ты на ней сидишь. Посмотри под кроватью.

Сергей нагнулся и увидел на полу коробку тушенки.

— Это все? — спросил он.

— Тебе мало?

— Я в смысле разнообразия.

— А, так я же тебя предупреждал. Разнообразия нет. Есть только тушенка.

— Да, я забыл, — буркнул Шведов, выдвигая коробку. — Мне бы еще переодеться во что-нибудь.

— Это конечно. — Проводник дотянулся костылем до шкафа и открыл дверцу, да так ловко, словно тренировался годами. — Бери любую куртку, какая понравится, а остальное завтра утром получишь, после построения.

— У вас тут построения? — удивился Сергей. — Может, мне еще и присягу принимать надо будет?

— Нет, у нас проще.

Шведов встал и приблизился к гардеробу. На старых деревянных плечиках висел десяток полевых курток. Совершенно одинаковых.

— И здесь его нет, — пробормотал он.

— Чего нет?

— Разнообразия.

— А-а… — Хаус плеснул в стакан виски на два пальца, немного подумал и решительно долил до половины.

— Не многовато ли натощак? — засомневался Шведов.

— Нормальненько. — Он понюхал напиток и поднял руку в стремлении чокнуться. — С устатку сейчас либо сразу скопытишься, либо второе дыхание откроется. И то, и другое — неплохо, я считаю. Скоро выброс, но здесь тебя не оставят.

— Не надо бы мне пить… — страдальчески вздохнул Сергей и, звякнув донышком о стакан товарища, выпил.

— Вкусно? — с азартом спросил Хаус. — Ништяк, нет? Ну, скажи!

— Мне по барабану, — признался Шведов. — Не ценитель я. Бухло — и есть бухло.

— Да ты не распробовал! — Проводник нетерпеливо разлил еще по сто граммов. — Понюхай сначала! Ты не морщись, а просто понюхай.

— Чего там нюхать? Сено горелое. Ох… слишком уж мы ускоряемся. Через это дело все мои неприятности приходят.

— Что еще за неприятности?

— Ну с Академией, например, — неохотно произнес Сергей.

— А, забей. Это там осталось, на том берегу. На, поешь лучше. — Хаус виртуозно вскрыл ножом банку тушенки и поставил ее на тумбочке перед Шведовым.

Тот зацепил ломтик мяса посимпатичней и, почти не жуя, проглотил.

— Вот это — действительно вкусно! — затряс головой Сергей.

— Эх ты, лапоть перепутанный! Ничего, исправим. Ты кушай, кушай, — умилился сталкер, поднимая стакан.

Снова чокнулись и выпили. На душе заметно потеплело. Усталость как будто начала уходить. Значит, все-таки второе дыхание, решил Шведов.

— Это у тебя третья проводка была? — спросил он.

— Последняя, слава богу.

— Две предыдущие с такими же потерями закончились?

— Те были попроще. То ли сильно везло, то ли сегодня черный день. — Хаус помолчал. — Совсем черный… Такого у меня еще не было.

— А я думаю, тебе плевать на всех, кто там остался, — неожиданно заявил Сергей.

— На Бокса точно не плевать.

— Ну… Бокс — да, ни за что пострадал. А остальные…

— А кто остальные-то? — вскинулся проводник. — Централ? Он сам с катушек слетел. Да и без этого было ясно, что человек он говно. К тому же нога. Куда его тут с такой травмой девать? Это не то, что у меня, ты сам видел. А Обух — тот сразу пошел в отказ. Значит, вопрос не ко мне. Про Обуха с Кабаном перетрешь, если будет желание.

— Еще Олень, — напомнил Шведов. — Оленя вообще отдали собакам за просто так. Его Централ с Боксом с первой минуты травить начали, а ты и слова им не сказал.

— А что я должен был сказать? «Не гнобите нашего мальчика»? Если он сам не обращал на них внимания, то чем я мог ему помочь? Это же простые законы: тебя гнут, а ты сопротивляйся. У вас в армейке разве не так было? Везде так. Человека опустят ровно настолько, насколько он сам готов опуститься. Эти двое его по дороге все равно бы дотюкали до плинтуса и гвоздями к полу прибыли бы. Я его анкету смотрел — он в армии не служил. В смысле, срочную не прошел. Сразу в военное училище рванул. Давай стакан.

— Куда ты, куда ты накатываешь?!

— Во, закудахтал… Тут уже добить проще, чем оставить. — Хаус показал половину бутылки и невозмутимо отмерил еще по сто.

— Ну военное училище, и что? — сказал Сергей. — Почему тебя это волнует?

— Ты просто не видел таких офицеров. А я под ними служил.

Проводник замолчал и уставился на бутылку. Шведов подумал, что это, наверное, к лучшему. За вспышкой ненависти к несчастному Оленю маячила какая-то болезненная для Хауса тема, и трогать ее не стоило, разговор и так зашел слишком далеко.

— Дело не во мне, — все-таки продолжил Хаус после долгой паузы. — Когда я узнал, из каких он войск, у меня внутри все перевернулось. Отдельный береговой ракетный дивизион — это как раз то место, куда мой кореш служить ушел. И откуда он не вернулся. Часть у него другая была… а может, и та же самая, я номер не помню. Да и какая разница? При чем тут номер?.. Вот такие вот гниды его и угробили, моего друга. А знаешь, как это произошло? Теперь уж я расскажу, вывел ты меня на нервы… Давай!

Хаус опрокинул в себя стакан и, с шумом проглотив, медленно выдохнул.

— Красота… — молвил он. — В общем, история не длинная. Служил мой друг, ждал дембеля, все было нормально. И однажды такой вот офицерик, заступивший в наряд дежурным по части, отправил кореша на кичу. С температурой тридцать восемь. Как тебе это? И посадили его в одиночку, где никто даже в дверь постучать не мог, чтобы врача вызвали. Было это после обеда, а к ужину температура поднялась до сорока одного. Ужин на кичу доставили, поэтому камеру и открыли. Если бы не ужин, то открыли бы только утром. Хотя это было уже не важно. В санчасть кореша привезли мертвого. Ехать там буквально десять минут. Вот за эти десять минут он и умер. — Хаус сжал кулак и бросил руку вниз, бессильно разрубив воздух. — А теперь самое интересное. За что посадили кореша. Может, водки нажрался или харю кому-то разбил? Может, нагрубил офицеру или свалил в самоход? Какие будут версии?

— Откуда мне знать… — буркнул Шведов.

— Его посадили в каменный мешок с температурой тридцать восемь за то, что он не хотел ложиться в санчасть.

— Не понял, — покачал головой Сергей.

— Тебе повторить?

— Да нет, я слышал. Просто логики не вижу.

— Логики?! Ее тут нет! Какая, на хрен, логика? Человека убили за то, что он плохо заботился о своем здоровье.

— А кстати, почему он отказался-то? Тоже не ясно.

— У них такая часть была. Реальная, не показушная. Два раза в год заступала на боевое дежурство. Там просто западло было лежать в больничке, особенно для дембеля. Теперь ясно?

— Теперь да.

— А тот офицерик, который его отправил на кичу, так и не врубился. Потому что он сраный теоретик. Он командовал людьми, но о жизни этих людей он ничего не знал и знать не хотел.

— Мне кажется, ты выводы делаешь… слишком глобальные.

— Какие еще выводы, Швед? У меня был друг. Мы ушли служить одновременно. Я вернулся, а он нет. Вот и вся арифметика. Тут нет никаких выводов. Когда я увидел Оленя, этого теоретического старшего лейтенанта, его таймер затикал сразу же. А что с ним стряслось — сам убился или собаки загрызли, — это не так важно. Я бы не стал стрелять в него без повода, но этот повод нашелся бы очень скоро.

— Грустная история, — согласился Сергей. — Ну и что дальше? Теперь ты превратился в истребителя старлеев? Особенно тех, которые служили в каких-то там ракетных дивизионах? Сколько ты их уже угробил?

— Ты опять меня не услышал, — сокрушенно сказал Хаус. — Ты вообще ничего не понял. Перед кем я тут распинался… Олень — первый и последний, — внятно произнес проводник. — Я был бы очень больным человеком, если бы в каждом офицере видел личного врага. За кого ты меня принимаешь?