Драма одаренного ребенка и поиск собственного Я - Алис Миллер

Дочь, в свою очередь, знала об этом давно, но знать – еще не значит пережить. Кроме того, сострадание к матери мешало Линде уделять должное внимание собственным ощущениям. Образ «несчастной матери» воспрепятствовал проявлению подлинных чувств. Только град упреков, обрушившихся сперва на меня, а потом уже в моем лице на мать, позволил Линде заглянуть в свою душу и убедиться, что отчаяние и ощущение полной безнадежности вызваны отсутствием в детстве контакта с самым близким человеком. Вытесненные в бессознательное воспоминания о матери, так и не пожелавшей или не сумевшей сблизиться с дочерью, сохранили у Линды ощущение «разговора со стеной», отделявшей ее от других людей, и это доставляло ей сильную душевную боль. Позволив себе крайне резко упрекнуть мать, Линда в результате избавилась от синдрома навязчивого повторения, от навязчивого стремления вернуть ситуацию детских лет. Это стремление заключалось в том, что она время от времени находила не понимающего и не желающего ее понять человека и ставила себя в полную зависимость от него.

Выражение презрения через сексуальные извращения и невроз навязчивого состояния

Если мы исходим из того, что формирование эмоциональной сферы человека,– основы его душевного равновесия – зависит от реакции родителей на потребности и ощущения ребенка, которые он выражает уже в первые дни жизни, тогда нам следует предположить, что именно в те дни, возможно, пишется сценарий будущей трагедии. Если мать неправильно вела себя, не сознавая, что нужно просто радоваться самому факту присутствия в ее жизни ребенка, а полагала, что ребенок должен удовлетворять определенным представлениям, то она тем самым произвела первую селекцию. Произошло отделение «добра» от «зла», «уродства» от «красоты», «верного» от «ложного». Ребенок сразу же почувствует эту селекцию, начнет отныне усваивать только систему ценностей родителей.

Получивший такой урок еще в младенческом возрасте ребенок будет вынужден смириться с тем, что какие-то его качества попросту не нужны матери. Например, от ребенка ожидают, чтобы он как можно скорее научился правильно отправлять естественные потребности, иначе он, дескать, шокирует окружающих. На самом деле родители просто не желают, чтобы он своими вполне нормальными действиями нарушил табу, интернализация которого произошла в далеком детстве, чтобы вытесненный в бессознательное страх вырвался наружу. Ведь тогда они тоже боялись «произвести дурное впечатление».

В своих дневниках мать писателя Германа Гессе Мария описывает, как в четыре гида ее «сломали», помешав, если так можно выразиться, свободному волеизъявлению девочки. Четырехлетний Герман своим упрямством доставлял ей сильные страдания, она с переменным успехом боролась с ним и, наконец, когда ему исполнилось пятнадцать лет, отдала его в интернат для умственно отсталых и страдающих эпилепсией детей в Штеттене, чтобы там «его научили во всем слушаться родителей». В потрясающем, преисполненном гнева письме Гессе пишет им: «Будь я пиетистом, а не просто человеком, то, наверное, смог бы надеяться встретить у вас понимание». Но мальчику пришлось делать вид, что он «исправился», ибо только в этом случае родители были согласны забрать его из интерната. В дальнейшем Гессе научился игнорировать свои подлинные чувства и, как и большинство детей, стал всячески идеализировать своих родителей. Он, казалось бы, вполне искренне извинился перед отцом с матерью в одном из своих стихотворений, признав, что «своим поведением» сильно испортил им жизнь.

Многих людей всю жизнь мучит это гнетущее чувство вины. Они считают, что не оправдали ожиданий родителей. Бессмысленно приводить им разумные доводы и доказывать, что нельзя в ущерб самовыражению удовлетворять потребности родителей. Никакие доводы не могут помочь человеку избавиться от чувства вины, так как оно зародилось в далеком детстве и живет в нем подсознательно. Справиться с ним можно лишь с помощью длительного курса глубинной психотерапии.

Нельзя спокойно жить, примирившись с ощущением, что любили не тебя, а только твои положительные качества. Понимание этого приводит к сильнейшей душевной травме. Единственная возможность излечить ее – ощутить скорбь и дать выход естественным чувствам. Стремление к величию, приводящее, правда, порой к депрессии, позволяет лишь загнать это чувство еще глубже в бессознательное. Напротив, навязчивый синдром возвращения в детство характеризуется тем, что истинные чувства все же проявляются, хотя и остаются непонятыми. (В этой связи достаточно вспомнить о различных сексуальных извращениях и неврозе навязчивых состояний). Негативное, порой презрительное отношение родителей к ребенку не может не отразиться на его дальнейшем развитии. Отныне он всегда будет подсознательно помнить об их реакции. Ужас и отчуждение, отвращение и возмущение, страх и панические возгласы зачастую вызывались такими совершенно естественными действиями ребенка, как онанизм, изучение собственного тела, мочеиспускание или испражнение, его любознательностью или неудовольствием, возникавшим в результате разочарования или если потребности ребенка не удовлетворялись. В дальнейшем человек уже смотрел в сходных ситуациях на других людей испуганными глазами своей матери и испытывал аналогичные чувства. Именно они порождают в человеке навязчивые действия и сексуальные извращения, которые, в сущности, лишь воспроизводят болезненные ситуации прежних лет. Но человек не может самостоятельно прийти к такому выводу.

Пациенту, пожелавшему рассказать психотерапевту о своих сексуальных извращениях или застарелой привычке к онанизму, придется претерпеть тяжкие душевные муки. Разумеется, он может делать это безо всяких эмоций, так, словно сообщает обычные сведения о постороннем человеке. Но такая манера беседы с психотерапевтом не избавит пациента от ощущения одиночества и не позволит трезво взглянуть на свое детство. Только стыд и страх позволят ему понять, что с ним тогда произошло. Оказывается, он не делал ничего особенного, но за это ругали и унижали. Он буквально поражен тем, что загнанное глубоко внутрь чувство стыда преспокойно соседствовало с его вполне терпимым и даже современным отношением к сексу. Только эти ощущения позволяют пациенту понять, что бессознательно избранная им когда-то тактика приспособления к пожеланиям и требованиям окружающих с помощью изгнания в бессознательное определенных чувств объяснялась не трусостью, а элементарным желанием выжить.

Неужели порой мать действительно представляет такую опасность для собственного ребенка? Да, если она гордилась тем, что была едва ли не образцовой дочерью, в шесть месяцев уже была приучена пользоваться горшком, в годовалом возрасте соблюдала все правила гигиены, а в шесть лет «по-матерински» заботилась о своих младших братьях и сестрах и т. д. Она видит, что ее ребенок переживает те чувства, которые она старательно подавляла в себе в детстве и которые могут проявиться совершенно внезапно. Именно этого она и опасается. Одновременно ребенок для нее – замена тем самым младшим братьям и сестрам, о которых она так по-матерински заботилась. Но теперь ребенок не просто заменяет ей их, нет, она еще завидует ему, поскольку он может жить просто и естественно. Иногда такая зависть даже может вызвать у нее ненависть. Поэтому мать то и дело бросает на ребенка весьма выразительные взгляды, чтобы его «воспитать».

Ребенок не в состоянии отказаться от собственного Я, но оно может проявляться в скрытой форме. Человек уже приспособился к требованиям окружающих, образовалось мнимое Я, но его истинное Я проявляется в неврозах навязчивых состояний, сексуальных извращениях, и это сопряжено с настоящими муками. Это истинное Я, по сути, так же скрыто, как и в те времена, когда мать испуганно реагировала на «неадекватное» поведение ребенка. Сексуальные извращения и неврозы навязчивого состояния есть эпизоды одной и той же драмы, постоянно разыгрывающейся в бессознательном человека. Облик взволнованной, испуганно смотрящей на него матери он пронесет через годы. С этим обликом связано презрение к себе, без которого он уже не способен удовлетворить многие свои естественные потребности, например, испытать оргазм (да и то способ удовлетворения этой потребности не будет естественным: ему потребуется некий фетиш). Попытки критически осмыслить свое прошлое порождают кажущиеся абсурдными, внушающие страх идеи.

Весь трагизм бессознательных отношений ребенка и матери, не испытавших бондинга, понимаешь, ощутив вместе с пациентом разрушительную силу синдрома навязчивого возвращения в детство и став зрителем драмы прошлых лет.

32-летний Михаэль страдал сексуальной аномалией, он хранил в своем бессознательном негативную реакцию матери на свое поведение в детстве и постоянно опасался, сам не зная почему, аналогичного отношения к нему других людей. Он вел себя совершенно предосудительно, нарушал нормы общественной морали, сделался объектом презрения в глазах окружающих и вполне справедливо опасался наказания. Если бы окружающие внезапно одобрили его поведение и его склонность именно к такого рода извращениям (в определенных кругах такое случается), он, Михаэль, вероятно, внешне изменился бы, но все равно не смог бы избавиться от своих неврозов. Ведь ему не просто хотелось, чтобы окружающие оправдывали его поведение, нет, он неосознанно стремился вызвать у людей неприязнь, поскольку испуганные глаза окружающих служили для него жизненным стимулом. Поэтому на сеансе психотерапии он держал себя так, что в итоге психотерапевт уже не мог скрывать своего отвращения к нему. Михаэль, как и многие ему подобные, просто не мог передать словами всего того, что случилось с ним в начале жизненного пути.