Человек из стали. Иосиф Джугашвили - Лаврентий Берия

Известно, что при Сталине Россия вернула себе южный Сахалин и Курильские острова, существенно отодвинула на запад финские рубежи, вступила во владение частью восточной Пруссии. Историческая законность восторжествовала также в отношении украинцев и белорусов, которым Красная армия возвратила западно-украинские и западно-белорусские земли, отнятые в своё время Польшей. Литва воссоединилась с Вильнюсом и Клайпедой.

Однако на юге территориальный вопрос оставался нерешённым на основе справедливости – так, как её понимал сталинизм, разумеется. Причин тому было немало и все – внешнеполитические. Прежде всего, связанные с начавшейся холодной войной и военно-блоковой политикой Соединённых Штатов Америки, взявших под вассальное покровительство Турцию и Иран.

В послесталинское время этот вопрос был волюнтаристски снят с повестки дня советской дипломатии. Однако разделённые нации Южного Кавказа не утратили своей самоидентичности и острота их протяжённой по времени трагедии не была снята.

Сейчас три ставшие независимыми закавказские республики данный вопрос официально не поднимают. Азербайджан, Грузию и Армению скорее заботят территориальные и иные претензии друг к другу, фактическое состояние войны на некоторых участках их госграниц. Интересы добрососедства с Турцией и Ираном, многократно более сильными в экономическом и военном отношении государствами, диктуют отказ от каких-либо притязаний к ним.

Наблюдения К.Чарквиани свидетельствуют, что во всех случаях, когда Сталин касался этой проблемы, он был крайне осторожен, не поддавался эмоциям и принимал взвешенные решения. Однако бесспорно то, что в русле сталинской политики, будь она продолжена после уходя вождя из жизни, происходило бы дальнейшее возрастание мощи и влияния Советского Союза наряду с ослаблением Запада. А это привело бы к неизбежному восстановлению справедливости по-сталински, каковое, как бы это не нравилось кое-кому, всегда с восторгом принимается подавляющим большинством воссоединённого народа. Думается, мало, кто в Азербайджане и Грузии не хотел бы воссоединения со своими соплеменниками, населяющими соответственно северные районы Ирана и Турции.

Следы антисталинизма

На протяжении всего текста Чарквиани-старшего будут мелькать политические фигуры с характеристикой их деятельности самим автором, иногда с моими комментариями. Эти оценки могут подтверждать давно сложившееся в историографии представление о персонажах, но зачастую выбиваются из общей колеи и дают пищу для споров.

Ничего плохого в этом нет. Хотите – принимайте, хотите – отрицайте, соглашайтесь или оспаривайте, критикуйте или задавайте вопросы… Важно понимать, что интервьюируемый был не только свидетелем, но и участником событий. А значит, высказанные им суждения принадлежат человеку в какой-то степени предвзятому, что является совершенно объяснимым и, не побоюсь этого определения, по-своему ценным фактом. Ведь он продемонстрировал, что служил стране под названием Советский Союз так, как понимал долг, честь и ответственность перед родиной, перед партией, перед самим собой, наконец.

Правды ради стоит заметить, что мемуарам старейшего представителя тех, кто руководили республикой в XX веке, порой свойственна противоречивость и недоговорённость.

Так, не могу не обратить внимания читателя на то, что перед тем, как К.Н.Чарквиани занял кабинет первого секретаря ЦК КП Грузии, в том кабинете сидел Л.П.Берия. Он-то перед своим назначением на должность наркома внутренних дел СССР и рекомендовал на своё место Чарквиани. Во всяком случае, и в Тбилиси, и в Москве Чарквиани всегда рассматривали, как человека Лаврентия Павловича.

Парадоксально, но в конечном итоге Берия якобы вознамерился уничтожить своего выдвиженца. Кандид Чарквиани однозначно утверждает это. Конечно, в жизни, в политической жизни в особенности, случаются разрывы между гораздо более близкими людьми. Но я, откровенно говоря, в содержании его ответов на вопросы сына не просматриваю логической связи между двумя, пусть и весьма разнесёнными во времени, точками отсчёта: желания видеть Чарквиани своим преемником в конце тридцатых годов и желания физически ликвидировать его в начале пятидесятых.

Неприязнь в народе к Берия – явление массовое в прошлом, поубавившееся в настоящем и, по-видимому, исчезающее в будущем. Насколько она была обоснована у Чарквиани, пусть рассудит читатель. А я отмечу, что некоторые обвинения против Берия, изложенные в интервью, выглядят настолько притянутыми за уши, что комментировать их мне было очень сложно. Совсем не потому, что они требовали опровержения, но потому, что в устах Кандида Несторовича нередко получались бессвязными, лишёнными последовательности.

Снизить уровень предубеждённости и повысить уровень объективности того или иного подхода к общественным явлениям всегда можно. Необходимо лишь не позволять торжествовать антиисторизму ни в каком его выражении.

К типичным явлением антиисторизма я отношу антисталинизм.

В мемуарах Чарквиани-старшего, к сожалению, встречаются следы застарелого антисталинизма, который в качестве официальной партийно-государственной политики разъедал советское общество и, в конце концов, привёл его к краху.

Не являясь антисталинцем, К.Чарквиани, тем не менее, явно испытал давление этой, по убеждению огромного числа рядовых людей и крупных руководителей, порочной политики. Ведь давление осуществлялось даже на подсознательном уровне, а мощь соответствующего пропагандистского воздействия была беспрецедентной. Иной раз люди переставали адекватно воспринимать и оценивать сталинскую эпоху только из-за боязни прослыть белой вороной. Это не единственные парадоксы послесталинского периода в 73-летней истории СССР.

Впрочем, не будем слишком строги к автору. Ведь ошибаться или неверно истолковывать – не значит лгать. Кое-что он мог просто забыть. Не сомневаюсь, что, надиктовывая свои воспоминания, К.Чарквиани был искренен. Как он отредактировал бы их, останься в живых к моменту издания книги – это другой вопрос.

У меня нет доказательств, которые позволили бы считать, что все ответы К.Чарквиани были скорректированы в соответствии с текущими политическими веяниями. Но я обязан поделиться с читателем ощущением того, что на некоторых из них словно лежит отпечаток подлаживания их под стереотипную схему – ощущением, не покидавшим меня на протяжении всего срока работы над сборником.

Во имя исторической правды

Для прочтения и усвоения сборника «Человек из стали: Иосиф Джугашвили» требуется иметь хотя бы минимальную историческую подготовку. Увы, познания людей, особенно молодых, в сфере истории ныне весьма скудны. Даже у тех, кто получил высшее гуманитарное образование. Скажу больше: падение уровня этого образования шло и идёт обескураживающе стремительными темпами, из-за чего сегодняшний гуманитарий знает историю гораздо хуже, чем вчерашний технарь. Поэтому пусть читатели постарше не удивляются некоторым элементарным справочным данным, которые мне пришлось вводить в повествования всех троих – Берия, Васадзе и Чарквиани.