Аркадия - Том Стоппард

Септимус. Ее страсть столь же кипуча, но направлена не столь узко.

Леди Крум. У Бога особое чувство юмора. Он обращает наши сердца к тем, кто не имеет на них никакого права.

Септимус. Верно, мадам. (Помолчав.) Но разве господин Чейтер обманывается на ее счет?

Леди Крум. Он упорствует в своем заблуждении. Жену считает добродетельной оттого, что сам готов за эту добродетель драться. А капитан Брайс на ее счет нисколько не заблуждается, но поделать с собой ничего не может. Он готов за эту женщину умереть.

Септимус. Думаю, он предпочел бы, чтобы за нее умер господин Чейтер.

Леди Крум. Честно говоря, я никогда не встречала женщины, достойной дуэли… Но и никакая дуэль не достойна женщины, господин Ходж. Ваше письмо ко мне весьма странно соотносится с вашими шашнями с госпожой Чейтер. Можно произнести или написать слова любви и тут же их предать — такое в моей жизни бывало. Но предать, еще не окунув перо в чернила?! И с кем? С уличной потаскухой! Вы намерены оправдываться?

Септимус. Миледи, я находился в бельведере наедине со своей любовью. Госпожа Чейтер застала меня врасплох. Я был в агонии, моя страсть жаждала выхода…

Леди Крум. О-о…

Септимус. Я на миг поверил, что, задрав Чейтерше юбки, обману свои чувства, я погнался за иллюзией счастья, о котором иначе не мог и помыслить.

Пауза.

Леди Крум. Вот уж, воистину, престранный комплимент, господин Ходж. Полагаю, в описанной вами позиции я дам Чейтерше изрядную фору. А она носит подштанники?

Септимус. Носит.

Леди Крум. Да-да, говорят, теперь это модно. Но это так не по-женски. Как жокеи на бегах… Нет, не одобряю. (Она поворачивается, тряхнув юбками, и направляется к двери.) А о Перикле и афинских философах я ничего не знаю. Могу уделить им часок. В гостиной, после купания. В семь часов. Захватите какую-нибудь книгу. (Выходит.)

Септимус берет свои письма и сжигает их на спиртовке.

Сцена седьмая

Валентайн и Хлоя у стола. Гас тоже в комнате. В руках у Хлои две субботние газеты. Она в будничном платье эпохи Регентства,[30] без головного убора.

Валентайн печатает на портативном компьютере. На нем тоже костюм в стиле Регентства, довольно неряшливый.

Вся эта одежда, очевидно, извлечена из огромной плетеной корзины с крышкой. Гас продолжает рыться в ней, подыскивая одежду для себя. Находит пальто эпохи Регентства, примеривает.

На столе появились два геометрических тела, пирамида и конус, высотой в полметра; такие обычно используют на уроках рисования. Еще на столе горшок с карликовыми далиями — на современные далии они не похожи.

Хлоя (читает). "Даже в Аркадии. Секс, литература и смерть в Сидли-парке". Рядом — портрет Байрона.

Валентайн. Почему не Бернарда?

Хлоя (читает). "Байрон дрался на дуэли, оказавшейся роковой, — утверждает ученый…" Валентайн, первая до этого додумалась?

Валентайн. Нет.

Хлоя. Но я же еще ничего не объяснила. Слушай! Будущее запрограммировано, как компьютер. Правильно?

Валентайн. Да, если принять теорию о детерминированной Вселенной.

Хлоя. Вот видишь! А все почему? Потому что все — включая нас с тобой состоит из атомов. Атомы прыгают, катаются, стукаются друг об друга, как бильярдные шары.

Валентайн. Верно. Еще в двадцатых годах прошлого века один ученый — не помню имени — утверждал, что, опираясь на законы Ньютона, можно предсказывать будущее. Естественно, для этого нужен компьютер — огромный, как сама Вселенная. Но формула, так или иначе, существует.

Хлоя. Но она не срабатывает! Ведь правда же? Согласись! Не срабатывает!!!

Валентайн. Согласен. Расчеты неверны.

Хлоя. Расчеты ни при чем. Все из-за секса.

Валентайн. Да ну?

Хлоя. Я уверена. Хотя — спору нет, Вселенная детерминирована, Ньютон был прав; вернее, она пытается соответствовать его законам, но все время сбоит. Буксует. А причина одна-единственная: люди любят не тех, кого надо. Поэтому сбиваются все планы и искажается картинка будущего.

Валентайн. Хм… Притяжение, которое Ньютон сбросил со счетов?… Одно яблоко трахнуло его по башке, а другое подкинул змей-искуситель?… Да. (Пауза.) Пожалуй, ты додумалась до этого первая.

Входит Ханна с бульварной газеткой и кружкой чая.

Ханна. Как вам такой заголовочек? "Блудливый Байрон убил поэта".

Хлоя (довольно). Давай скорей почитаем!

Ханна отдает ей газету; улыбается Гасу.

Валентайн. Смотри, какая огласка! Как они только разнюхали?

Ханна. Не будь наивным. (Хлое.) Эту газетку твой папа просил вернуть.

Хлоя. Ладно, ладно.

Ханна. Вот идиот.

Хлоя. Ты просто завидуешь. По-моему, он великолепен. (Встает, направляется к выходу. Обращается к Гасу.) Клевый костюмчик. Только не с кроссовками. Пойдем, одолжу тебе пару туфель без каблука. По стилю как раз подойдут.

Ханна. Привет, Гас. Вы все так романтично нарядились.

Гас идет за Хлоей. Неуверенно улыбается Ханне.

Хлоя (напористо). Ну, ты идешь?

Она придерживает дверь для Гаса и выходит следом за ним.

Но шлейф ее неодобрения остается в комнате.

Ханна. Главное — уметь вовремя начихать на мнение молодежи. (Снова обращается к газетам.)

Валентайн (с тревогой). Надеюсь, она не влюбилась в Бернарда?

Ханна. За Хлою не беспокойся. Уже не маленькая, имеет право и ножки раздвинуть. Ага, "Байрон дрался на дуэли, оказавшейся роковой, утверждает ученый". (Повторяет скептически.) "Утверждает ученый".

Валентайн. Возможно, все это — чистая правда.

Ханна. Чистая? А как ты поставишь пробу? Пусть будет хотя бы не грязная ложь.

Валентайн (довольно). Все как у нас в науке.

Ханна. Если Бернард ухитрится пускать пыль в глаза до самой смерти — его счастье.

Валентайн. Ну точь-в-точь как в науке. Только страх перед судом потомков…

Ханна. Не думаю, что это так затянется.

Валентайн. …А потом загробная жизнь. И кому-то она принесет немало разочарований. "А, Бернард Солоуэй! Познакомьтесь с лордом Байроном". Рай небесный!

Ханна. Валентайн, неужели ты веришь в загробную жизнь?

Валентайн. Похоже, тебе наконец удастся меня огорчить.

Ханна. Огорчить? Чем же?

Валентайн. Спором о науке и религии.

Ханна. А я не спорю… Кто, что, с кем… Скукотища.

Валентайн. Ханна! Невеста. Сжалься. Давай заключим пробный брак! А утром его расторгнем.

Ханна (развеселившись). Таких предложений мне еще никто не делал.

Валентайн (с интересом). А других — много было?

Ханна. Все тебе расскажи…

Валентайн. А что в этом плохого? Твоя сдержанность — на самом деле зажатость. Она — от привычки, причем дурной. Нервы ни к черту.

Ханна. Мне выйти?

Валентайн. Кто ничего не дает, ничего и не получает.

Ханна. Я ни о чем не прошу.

Валентайн. Останься.

Валентайн возвращается к работе. Ханна устраивается на «своем» конце стола; перед ней небольшие, карманного формата тетради — "садовые книги" леди Крум.

Ханна. Ты чем занимаешься? Вэл?!

Валентайн. Множеством точек на комплексной плоскости, полученных в результате…

Ханна. Это дичь?

Валентайн. Дичь. Черт бы ее побрал.

Ханна. Не бросай эту работу. Не сдавайся.

Валентайн. Почему? Разве ты не согласна с Бернардом?

Ханна. А, ты об этом… На самом деле тривиально и незначительно все: твоя дичь, мой отшельник, Байрон, который так занимает Бернарда. Цель, в сущности, ничто. И возвышает нас не цель, а сама жажда познания. Иначе мы покинем сей мир так же тихо, как пришли. Поэтому я и говорю, что в загробную жизнь ты верить не смеешь. Верь во что хочешь: в Бога, в отделение души от тела, в высший дух, в ангелов, если угодно, — но только не в эту великую сходку, на которой все наконец встретятся и все обсудят. Если ответы в конце книги, я еще подожду. И то это ужасно нудно. Уж лучше бороться — хотя поражение неотвратимо и необратимо. (Смотрит из-за плеча Валентайна на экран компьютера.) Ого!.. Красиво!