Газета Завтра 390 (21 2001) - Газета Завтра Газета

И счастлив мой друг дорогой, сердцу его дорога я,

Я, никакая другая. Мне тоже не нужен другой,

Мне этой страсти живой хватит, покуда жива я.

Потом я поняла, что дело вовсе не в моем интеллектуальном развитии. Даже, как ни странно, не в отказе от внебрачных отношений. Дело в моем низком социальном положении. Ну кто я? Ничтожество, собирательница бутылок.

Сзади подкрались и спросили:

“Девушка, вы читаете? Я не помешаю?”

“Нет”, — машинально отозвалась я, не отрывая взгляда от двух опустошенных бутылок.

“А можно, я с вами сяду?”

“Пожалуйста”, — пустая посуда стояла на лавочке, но я же не могла взять при них!

“Вы не закурите? Не курите? А я закурю, позволите?”

“Пожалуйста”.

“А пиво не пьете? — пиво было баночное. — А я ведь к вам пристаю!”

“Ну и что? Я ведь уйти могу”.

“И правда... Можно с вами познакомиться?”

Я повернулась и осмотрела эту назойливую муху. Результат оказался даже хуже, чем я предполагала: фрукт неопределенного возраста, коренастый, мерзкий, по-кретински круглолицый, будто перемазанный землей. Уйти я не могла, была "на работе"!

“А зачем?”

“Да такая девушка интересная... Мы ничего, мы трахаться сразу не пойдем. Пойдем в парк, покурим, выпьем пива”.

Теперь я не могла уйти, чтобы он не выследил, куда я пойду. Бутылки меж тем испарились. Но говорить нам было не о чем, и он ушел несолоно хлебавши. Впрочем, как и я.

Прочла свои записки. Я помешалась, не иначе.

Попробовала переключиться на сбор макулатуры — все благороднее. Мне дали два телефона — фрязинский и ивантеевский, по которым я должна была выяснить условия приема бумажного вторсырья. Но как туда позвонить? Дома у нас телефона нет, на телефонную карточку денег нет... Ага! Поеду в Пушкино — там есть несколько автоматов, работающих, как в старые добрые времена, за деньги.

Приехала, позвонила: “Это правда, что вы принимаете макулатуру от населения?”

“Нет, мы принимаем только от магазинов. Бесплатно”.

“А если я привезу бесплатно макулатуру — возьмете?”

“Конечно. Я подумала, что вы хотите заработать”.

“Да что вы! Мне бы хоть куда сдать, избавиться от нее...”

Вот, сохранила достоинство. Уж очень презрительно прозвучало ее "хотите заработать".

Еду обратно. С пересадкой. К нам в Щелково вообще-то ходит автобус, но на электричке значительно дешевле. В Мытыщах околачиваюсь возле усатого дядечки с пивом. Пьет он раздражающе медленно, но я все равно не отлипну!.. Неожиданно объявили, что наш поезд пойдет по другому пути, и началось настоящее столпотворение. Толпа хлынула с перрона на перрон, и я потеряла своего дядечку. Но это еще полбеды. Ехать пришлось в битком набитом тамбуре, в страшной духоте, я была на грани обморока, когда поезд, наконец, сделал остановку. Меня вместе с выходившими вынесло на платформу, я в панике бросилась в соседний вагон, откуда уже все, кому надо, вышли, освободив двери. А там... Там мало что было свободное место, но рядом с ним еще сидел мой усач! И продолжал пить пиво!.. На Загорянке он покинул нас, оставив для меня ценный подарок.

Более всего я уважаю майонезные баночки, хотя они в своем стеклянном сообществе почти изгои — за них дают всего десять копеек. Но я уважаю их за честность, за доброту, за праведность, их прозрачная совесть не замутнена спаиванием русского народа. Маленькие кладези безобидного майонеза, благородного меда, терпкой горчицы, тертого хрена... Незамысловатые, без наворотов и выпендрежа, коими славятся бутылки из-под дорогих элитарных напитков. Изящные, с выгравированным гербом, красивые — спасу нет! — они не стоят вообще ничего. Нет, пока в них что-то есть, они еще как стоят! Но потом неизбежно превращаются в ничто... Вам это ничего не напоминает?

Я нашла свой Клондайк. Прямо в Щелкове, на улице Первомайской, тянущейся параллельно железной дороге. Здесь стоят дома барачного типа (их строили пленные немцы), в подъездах которых висят расписания, когда какой квартире дежурить. Этот интересный обычай завелся после того, как местная мафия подожгла несколько домов — расчищала себе территорию. Дом №9 сгорел дотла, остались лишь скелетированные конструкции. Потом и они рухнули, и теперь я, разгребая руины, набираю целую сумку пустых бутылок.

Но обогатиться мне не суждено: к посуде требования ужесточились. В облюбованном мною пункте перестали брать бутылки с широким горлом, пришлось пристраивать отверженных по другим "приютам", а потом их перестали принимать везде. Очень трудно сдать посуду из-под минералки с выгравированными оленями. Попали в опалу чекушки с ободком. Наложено табу на "Афанасия Никитина" — бутылки наподобие конусообразного бамбука, из Твери... Все же я не выбрасываю отечественные "шкурки", верю, что настанет и их черед. Концентрирую их на балконе, а водочными этикетками покрываю дверь в ванной. Из них следует, что в каждом подмосковной городе, по крайней мере, два водочных завода. И ни один не разоряется!

Скопидомство мое оправданно: сберегла бутылки из-под пива "Невское" — и их стали снова принимать. На радостях я даже сочинила поговорку: где копился, там и пригодился. Однажды мне попалась бутылочка с импортной наклейкой, но похожая на "невскую". Содрала наклейку — и приемщик ни о чем не догадался. В другой раз нашла "Голд-Клинское" с этикеткой на иностранном языке и невесть откуда взявшимся золотым воротничком. Не совсем "Невское" — и тело темнее, и горлышко уже, но я "ощипала" кормилицу — и опять никто не заметил подлога... По-моему, я стала фальшивомонетчицей. И венгерский роман (не помню автора), написанный в XIX веке и повествующий об изготовителе поддельных денег, — про меня. Цитирую по памяти: "Людям, баловням счастья, которым часто случается держать в руках пятифоринтовую банкноту, не дано оценить ее величины. Они равнодушно вынимают деньги из кошелька и, не дрогнув, разменивают их, не сетуя о том, что деньги эти уплывут очень и очень скоро". Больно смотреть, как уплывают мои копейки...

Мой "бизнес" страшно вреден для здоровья — копаешься же в грязи, часто случаются кишечные расстройства. А вчера я и вовсе натерпелась страху! Тяжести-то таскаешь неподъемные, жутко разболелся низ живота. Все, думаю, надорвалась, сейчас кровотечение откроется — и никто меня лечить не будет, нет ни денег, ни полиса. Потом успокоилась: наверное, просто застудила мочевой пузырь, ковыряясь на ветру. И снова разволновалась, как представила себе зловонный коридор с вывеской "Урология"... От боли даже деформировалась походка. Поднялась температура. Прощай, здоровье! А то и жизнь... Но сегодня все поэтапно исчезло. Еще поживем, значит. Пособираем...

Бутылки — спутники мои. Неразлучные. Даже в техникум ходила сдавать документы с сумкой. Она предательски звенела.

Щелково — город контрастов. Я копалась в урне возле горсовета, когда с административного крыльца сошли мужик и баба, шикарно разодетые, баба достала мобильник, приложила к уху, и пока они шли к своей иномарке, она наболтала на столько, сколько я не заработала за полтора "урно-часа".

В большой мусорной куче на пустыре, как петух жемчужину, нашла всего одну бутылку. Белую, из-под "Можайского молока", с жирным осадком на стенках. Я таких еще не видела.

Бутылочную деятельность свою я старалась не афишировать, но сегодня нарвалась на знакомого. "Бутылки! — скривился он. — Ты прозябаешь. Надо с мужиками спать! Как ты одета? Накинь на себя что-нибудь легкое, лучше прозрачное... И все переменится!" Я и без него знаю, что я — ничтожество. Но стать еще ничтожнее — не по мне.

Две последние новости. Одна — замечательная: начали принимать маленькую "Балтику", скучавшую на моем балконе. Другая — паршивая: мне отказали в очередном устройстве на работу.

Щелково

[guestbook _new_gstb]

1

2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="