Память о будущем - Пауль Локамп

По планам, уходили мы на два дня. Когда Борисыч сказал слово «план», то даже сам усмехнулся. В ответ на мой непонимающий взгляд объяснили, что глупое занятие – планировать такие вещи, как охота. Бывает, что в срок можно обернуться, а случается, что и за неделю не управишься. Тем более в это время года. Идёшь – солнце светит, тепло. Не жизнь, а праздник. А через несколько часов накроет пурга, и всё – вставай лагерем и жди, пока не распогодится. И если бы только пурга! Самые главные враги человека – это туман и мокрый снег. Снег не зимний – тяжёлый. Липнет к одежде, тает, увлажняя одежду и забирая драгоценное тепло. С туманом ещё хуже. Ещё викинги говорили, что туман не только искажает мир вокруг нас – он, как змея, вползает в души и лишает людей разума…

Выход назначили на четыре часа утра. Старик после того, как решил взять меня с собой, стал более разговорчивым. Он мне и объяснил причину такого раннего выхода. Днём снег таял, а по ночам ещё подмораживало, поэтому на снегу образовывался крепкий слой наста. Идти по такой корке легче. Когда часиков в двенадцать начнёт таять – встанем на дневку и окрестные капканы проверим, если дойдём до нужной точки.

Поужинав и сменив повязки Сергею, мы улеглись спать. Мне не спалось. Как ни крути, но завтра я выходил в новый мир. Пусть недалеко, но это маленькое начало моего пути. Кто сейчас знает, куда меня ещё забросит?

VI.

Не знаю, может, я ошибаюсь. Мне начинает казаться, что по утрам все, даже самые прожженные циники и злобные пессимисты, становятся оптимистами. Потому что нельзя иначе. Есть в весенних рассветах что-то такое – жизнеутверждающее. Ещё лежат сугробы, по ночам скрипит подмёрзший снег, но жизнь уже возрождается. Вопреки всему, обесценивая все эти глупые фразы о скоротечности бытия. И вновь над зубчатым краем леса поднимется багряное солнце, пронзит кружево заснеженных деревьев и рассыплется по снегу мириадами ослепительных искр. И так будет всегда. Вечно. Даже тогда, когда на земле не останется людей, способных понять эту красоту. Один мой приятель убеждал, что никто так не ценит рассветы, как художники и ночные сторожа. Наверное, был прав, чертяка эдакий. Тем более что в студенческую пору он подрабатывал и сторожем, и художником.

Дорога шла перелесками, которые сменялись заснеженными полями с уныло торчащими прутьями кустарника. Лишь однажды, поднявшись на небольшой пригорок, я заметил признаки цивилизации. Хотя нет, это не признак – призрак. Чуть в стороне, метрах в двухстах, виднелись развалины небольшой деревни. От большинства домов остались лишь стены и проваленные крыши. Левее виднелись обломки длинной кирпичной стены с прорехами узких окон. Судя по всему, здесь была животноводческая ферма. Сейчас это стало глушью – безлюдной и дикой пустошью.

– Чего встал?! – одёрнул меня дед.

Я посмотрел на него и двинулся следом, таща легко груженые нарты и стараясь не отставать. Вот тебе и покалеченный дед! Мы в пути уже три часа, с меня семь потов сошло, а он нет – прёт, как танк, даже не оборачивается! Делали одну короткую остановку, минут на двадцать, и всё. Ну, злыдня старая! Только чувствую, что он ждёт. Ждёт, что передышки попрошу. Даже сплюнул на снег – хрен тебе, не дождёшься! Когда пересекали небольшое поле, Борисыч немного замедлил темп. Неужто притомился? Ещё через полчаса мы подошли к опушке леса, и он остановился.

– Привал, – сказал дед. Коротко, словно гвоздь в бревно вбил. – Тут встанем.

Он бросил на меня взгляд и покачал головой: – А ты упёртый мужик, Лёшка. Думал, через час роздыху запросишь.

– Ну ты и здоров ходить, дед, – тяжело дыша, прохрипел я и присел на корточки.

– А в этих местах слабых не бывает.

– Что так? Не выживают?

– Нет, – усмехнулся старик, – просто они здесь не живут.

– Железная логика, – криво усмехнулся я и вытер пот с лица. – Сколько мы прошли?

– Мало, – нахмурился старик, – километров девять, не больше. Нам ещё шесть пройти надо. Там, избушка-зимник есть. В ней и заночуем. Эх, снег к полудню таять начнёт – ещё медленнее пойдём. Ладно, привал. Доставай еду, чайник – обедать будем.

– Скорее уж завтракать, – заметил я.

Из дома мы вышли в четыре часа утра, а сейчас девятый час. Какой же тут обед? Я снял лыжи, воткнул их в сугроб и подтащил к ним нарты. Из небольшого походного мешка достал чайник и начал оглядываться.

– Ну и чего встал? – нахмурился старик. – Видишь дерево поваленное? Вот рядом с ним костёр и разводи. Только смотри, большой не делай.

– Понял, понял…

– Понял он, – начал бурчать старик. – Ну и куда пошёл? Ружьё на нартах оставишь? Запомни, оружие всегда должно быть рядом! На расстоянии вытянутой руки, не дальше. Уразумел?

Борисыч хмуро покосился на меня и, пока я возился с костром, разложил на куске брезента немудрёную еду. Солёное мясо, лепёшка и два небольших батончика, похожие на большие шоколадные конфеты. Я уже знал, что это такое – пробовал. Спрессованные ягоды. Клюква с брусникой. Первое дело, когда витаминов не хватает. Через полчаса позавтракали, запивая горячим травяным отваром. Я осмотрелся вокруг и неожиданно для себя улыбнулся.

– Чего зубы скалишь? – из-под кустистых бровей зыркнул на меня дед.

– Хорошо здесь.

– Хорошо, пока погода не испортилась, – Борисыч кивнул и, нахмурившись, посмотрел на небо. – Погода по весне изменчивая. Будем надеяться, что не окрестит тебя пургой. Очень бы мне этого не хотелось. Жуй давай, – накинулся он на меня, – нечего рассиживаться!

И вновь, упаковав вещи, мы встаём на тропу. Дед, повесив ружьё на грудь, уходит вперед, а за ним и я – тяжело передвигая гудящие после короткого отдыха ноги. Спустя два часа, когда солнце ощутимо пригревало спину, мы подошли к небольшой заснеженной речушке. Узкая, метров двадцать в ширину, не больше. Пологие берега, плотно покрытые невысоким кустарником. Через такой продираться – ни себя, ни одежду не жалеть. Старик бросил взгляд по сторонам и повернул направо, вдоль берега. Ещё через сто метров он остановился и начал рассматривать снег. Кусты, здесь были пореже, вполне можно было перебраться на другой берег, не рискуя оставить на кустах клочья одежды. На другой стороне темной стеной вставал лес, отгородившись от мира высокими елями. Медвежий угол, иначе и не скажешь! Когда я подошёл поближе, то увидел, что именно так его заинтересовало.

– Собачья упряжка, – пояснил мне Борисыч, кивнул на следы, – тяжело нагруженная. Три человека. Вчерашний след – по раскисшему снегу шли. Днём. Торопятся куда-то.

– А почему не сегодня? – поинтересовался я и притопнул лыжей. – Он и сейчас рыхлый.