Мои осколки - Юрий Котлов

В московском отделении «Лимбуса» работали люди сплошь творческие. Да так, наверное, везде. Человек пишущий, чтобы не помереть с голоду, должен сидеть в редакции и обрабатывать чужой текст, потому как на свои тексты не проживешь.

Фомина Виктория, редактор вроде бы, но, оказалось, что и она пишет. Подарила мне (вернее, тьфу ты, продала) свою книжку «Полковнику никто не пишет», вышедшую в московском издательстве «Подкова».

Черноволосая, очень приятная женщина Татьяна Николаевна, которая, встречая меня, всегда предлагала чашку кофе, оказалась замечательной русской писательницей Татьяной Набатниковой. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть ее книжку рассказов «День рождения кошки». В «Лимбусе» она тоже выполняла что-то вроде редакторской работы, приезжая на синей «десятке».

Люди славные, и даже бухгалтер, забыл, как ее зовут, хотя и морочила голову мне несколько месяцев, прежде чем, наконец-то, выдала несчастный гонорар. И то не триста долларов, а двести пятьдесят вроде, полтинник вычли на налоги разные, в фонд пенсионный, чтобы старость обеспеченная, и все такое. А что такое двести пятьдесят долларов? На телефонные междугородные разговоры и на поездки в столицу и обратно больше истратил. В лучшие дни за ужин в ресторане с девушкой столько платил.

Да и не нуждался я особо в этих деньгах. Но одно дело — легкие деньги, заработанные нелегальной продажей осетинского спирта, и совсем другое — гонорар за вымученную, выстраданную книжку.

В «Лимбусе» я познакомился со Светланой Сачковой, тоже автор молодой, тоже принесла свои тексты, и потом мы вышли из «Лимбуса» и она привела меня в какой-то огромный книжный магазин, где показала свою продававшуюся книжку «Одна жирафья жизнь, или Женщина детородного возраста».

Наверно, так просто книжки не показывают, и я купил себе экземпляр. Правда, забыла она книжку подписать и автограф поставить.

Потом мы отправились куда-нибудь посидеть, и она искала, чтобы кафе было с кондиционером, потому как лето было, жара, и нашли какое-то полуподвальное помещение, но внутри было красивое: стены грубые, темные, шершавые, словно грот. В стенах ниши выдолблены под светильники, столы двойные, а под стеклом небрежно насыпаны монеты старинные, ракушки и еще разные забавные вещицы.

Света рассказала, что закончила философский факультет Нью-Йоркского университета, живет в Москве, а родители — в Америке.

Мне похвалиться было нечем, и я предложил ей меню, которое принесли. Она выбрала суп с какими-то потрошками, я заказал себе пиво. Она рассказала, что написала новую книгу, и ищет издателя. Оставила рукопись в «Лимбусе», но ей сказали, что, скорее всего, будет отказ. Еще рассказала, что с мужем в разводе и одна воспитывает сына. Я сообщил, что тоже один воспитываю сына, с первой женой разошлись, и ребенка она великодушно оставила мне, хотя, если быть точным, матери моей, потому как все заботы о воспитании на ней и лежали. А мы, родители, жили порознь и в свое удовольствие.

Потом со Светой мы какое-то время созванивались и переписывались, и я запомнил в одном письме такую фразу: «Сидим с подругой, пьем пиво и мечтаем о большой любви…» А еще как-то встретились, когда я был в Москве, зимой. Встречу назначила она мне в центре, забыл и метро, и улицу, потому как был на машине, и приехал намного раньше, чтобы не опоздать и не затеряться в пробках.

Ориентиром мне служили кафе «Шоколадница» и рядом японский ресторанчик, и пришла Света не одна, с другом. Маленьким лысым толстячком по имени Валера. Тоже писатель, на вид свирепый, но в общении какой-то жеманный и женственный. Потом Света написала мне, что Валера голубой и печатает в какой-то газете (название забыл) порнографические рассказы. Живет на папину пенсию.

Рядом проходила книжная ярмарка, и в «Шоколадницу», где мы заняли столик, стали стекаться люди. Дарью Донцову я сразу узнал, узнали ее и Света с Валерой, и многие стали посматривать на невозмутимую Королеву Детектива. В короткой дорогой шубке, с серьгами бриллиантовыми, она оказалась намного выше ростом, чем я предполагал. С ней был спутник, молодой предупредительный человек, в костюме, при галстуке, с портфелем солидным. По возрасту то ли сын, то ли любовник.

Я изъявил желание пойти взять у Донцовой автограф, но Валера страшно заволновался и стал меня отговаривать. Света поддакнула ему, что, действительно, неудобно.

Я отказался от своей затеи, и все мы, разговаривая, то и дело посматривали в сторону Донцовой, было интересно: что закажет, как ест.

Валера цитировал Достоевского, Свету Достоевский не интересовал. Ее почему-то занимала книжка Григория Чхартишвили (настоящая фамилия Акунина) «Писатель и самоубийство». Я книгу читал. И почему-то подумал, что неужели она примеряет это к себе, мечтая попасть в список? Автор Фандорина талантливо и скрупулезно собрал по миру данные не только об известных писателях, покончивших с собой, но и совсем безвестных, прославившихся если не своим текстом, то способом ухода. И еще он, Чхартишвили, в конце книги предлагал присылать информацию о тех, кого в свой список не внес. Так что попасть в список и прославиться шанс есть. Достаточно написать несколько рассказов и выбрать поизощреннее способ.

А повод, если посудить, у Светы был. В «Лимбусе» книжку ее отклонили, и в других издательствах, где предлагала ее, тоже. И, сказала она, начала писать новую, но стимула нет, потому как старую еще не опубликовала, да и о любви большой продолжает мечтать.

Ни я, ни тем более Валера не могли подарить ей это волшебное чувство. Он — гомик, а у меня в родном городе и без того было баб навалом, и без того одни от них неприятности.

Донцова и ее спутник, выпив то ли по коктейлю шоколадному, то ли по мороженому съев, ушли. И я еще раз подивился, что она совсем не маленького роста, как я ожидал.

Мы тоже стали закругляться. На прощание я подарил Свете свою книгу, вышедшую не так давно в «Лимбусе», и я заметил, как завистливо блеснули глаза Валеры. Завидовать было чему. Обложка стильная, листы белоснежные, пахнут свежей типографской краской. И пусть сам из провинции приехал, Тмутаракани, зато на машине приличной, и живу не на папину пенсию. Да и не педик, наконец.

Было у меня еще несколько запомнившихся мне встреч с писателями.

Самая первая произошла, конечно, с Костей С. В его журнале напечатали первую мою повесть, и поначалу, приходя в редакцию, я не знал, что он тоже пишет. Но потом выяснилось, что пишет и не один, в соавторстве с супругой Анной, и публикуют свое совместное творчество под псевдонимом Юрий Самарин. Мы как-то сразу сблизились, нашли много общего, он в свое время тоже помыкался, прежде чем стали печатать, тяжело далась и издательская деятельность, и еще запомнилось мне вот что. Я называл ему имена в нашем мордовском издательстве, к которым питал лютую неприязнь за то, что получал от них пинки. Костя был постарше, и пинки получал, соответственно, от других товарищей. Но поразило, когда в числе прочих он назвал имя Ивана П. Того самого, который бессовестным образом украл стихи и рассказы моей матери. Я Косте не стал рассказывать ту историю, но узнал от него, что тот писатель какое-то время был важной шишкой в литературной жизни нашей республики, и когда касалось дело молодых дарований, рецензию написать или отзыв дать, попросту рвал и метал, не желая давать молодым дорогу. Досталось от него и Косте.