Маньчжурия, 1918. Особый отряд - Руслан Иванович Аристов

уже нет! Мы слишком либеральничаем с красными — нагайка да высылка, а вот они с нами церемониться не будут и сразу поставят к стенке — уже ставят, казаки слезами плачут от их безобразий!

— Не поставят — мы поставим их раньше, — поднял рюмку Орлов — его настроение поднималось.

— К лету и духу их здесь не будет! — сказал кто-то из офицеров.

«Славно сидим», — выпил очередную рюмку под огурчик Орлов. — «Хороша беленькая».

Ели, шутили, курили, посмеивались. Орлов ясно осознавал, что инициатива в общении у атамана, но он решил, что пусть так и будет — атаман явно человек крайне говорливый и под водочку у него многое можно выведать.

Атаман начал рассказывать о своей осенней эпопее прошлого года:

— И вот после этого я добрался из Иркутска до Даурии, — откинувшись на стуле и с рюмкой водки в руке, рассказывал он. — На станции был лагерь военнопленных и дружина, которая их охраняла. Дружина совершенно распоясалась, а вот её командиры — капитаны Усиков и Опарин, — атаман показал на двоих людей, сидящих за столом, — проявили себя в лучшем виде.

Орлов отсалютовал рюмкой названным офицерам.

— Господа, за победу над Совдепией! — поднялся уже порядком повеселевший полковник Франк.

— Ура-а! — заорали все присутствующие.

«Сегодня мы напьемся сполна», — окончательно понял Орлов.

Выпили за победу — атмосфера стала совсем дружеской.

— Так вот, — хлопнув ладонью по столу, немного пьяным басом продолжил Семенов. — В Даурии ко мне присоединился барон Унгерн и другие отличные офицеры. К нам начали стекаться окрестные казаки. Местный совдеп попробовал вмешаться в мою работу по организации порядка, но я его разогнал.

— Ура атаману! — заорал кто-то за столом и поднял рюмку.

— И что же, Григорий Михайлович? — Орлов перешёл на более неформальное общение.

— Что? Пьянство, грабежи — всё надо было прекращать. Я из пленных немцев и турок сформировал команду, такая себе полиция, и поручил её барону Унгерну в подчинение. За неделю они навели порядок в Даурии, красных здесь и след пропал — ни тебе митингов, ни совдепов, ни безобразий. Из Читы к нам ехали офицеры — информации становилось всё больше и больше. Мы с Унгерном и остальными, — Семенов обвёл рукой сидящих за столом, — понимали, что надо брать Читу и восстанавливать законную власть. Потом мы узнали, что большевики разогнали Учредительное Собрание…

— Слава Учредительному Собранию! — вскочил какой-то офицер-пехотинец, уже порядком выпивший, поднял рюмку и опрокинул её в горло.

Орлов лениво отсалютовал ему.

— Вот, мы за демократию, — показал на него рукой Семенов. — За демократические методы, а не комиссарию!

— Большевики обречены. Немцы их раздавят, если те не заключат с ними похабнейший мир, — произнес Орлов.

— Думаю, что заключат — комиссары пойдут на любые гнусности ради спасения своей власти и шкуры, — засмеялся Семенов.

— Это им не поможет, — сказал Франк. — К счастью, у нас в Харбине сохранился островок законной власти — отсюда и начнется возрождение!

— Дай бог, — покивал Семенов. — Ваше здоровье, господа!

С первого этажа послышалась музыка, с каждой минутой всё более громкая.

— Внизу уже поют, — с завистью сказал один из сидящих.

— Можете идти, кто хочет — веселитесь, — ответил Семенов.

Четыре человека встали из-за стола, чинно кивнули атаману и вышли из комнаты.

— И вот в декабре я связался с генералом Хорватом, — продолжил Семенов — при этих его словах Орлов немного напрягся, — послал я своего человека, полковника Скипетрова, в Харбин с подробными инструкциями — я хотел добиться от управляющего согласия на замену разложившихся частей добровольцами, ну и потребовал от него необходимое имущество и денежное снабжение.

«Ничего себе — потребовал!» — поразился Орлов. — «Единственные законные добровольцы — это мы! Послал он Скипетрова, видите ли».

— И что же генерал? — спросил он осторожно.

— Оказалось, что генерал Хорват сразу больше большевистского переворота не склонен был принимать какие-либо меры. Как говорили мне доброжелатели из Харбина, он вошёл в тесные связи с местной китайской администрацией и подстраховался их поддержкой. На кону стояли большие деньги.

— Китайские войска разоружили харбинские дружины и совдеп, — покивал Орлов. — Я принимал в этом участие.

— Ваше здоровье, господа полковники! — налил водку Семенов.

— Отменные пироги! — выпив и выдохнув, сказал Франк, закусив пирогом с олениной.

— Есть у меня буряты, добывают нам оленей, — с улыбкой покивал атаман. — Вы, Николай Васильевич, в декабре разоружали обольшевиченные дружины, значит?

— Так и есть. Но китайцы забрали себе большую часть оружия, нам достались ошметки.

— Инородцы понимают только силу, — заключил Семенов. — Будем сильными — будут нас уважать, а иначе нас раздавят хоть китайцы, хоть комиссары.

Орлов ощущал, что наелся уже просто до отвала — посиделка входила в тот этап, когда оставалось только пить до полного умопомрачения под неспешную застольную беседу.

Семенов взял себе кусок поросенка и немного квашеной капусты, Франк последовал его примеру. Орлов тоже взял себе кусочек и плеснул ещё водки: «Гулять так гулять, все караулы в порядке, город безопасен», — решил он.

— И вот мы только обосновались на Даурии, как к нам начали стекаться казаки с жалобами, что здесь, на Маньчжурии, какой-то комиссар начал беспредельничать и кидать в подвалы всех проезжающих офицеров, грозил им судом и расстрелом.

— Слышал о таких делах, — покивал Орлов, жуя молочную свинину.

— Вот, почитай, двадцатого числа сели мы на поезд и двинулись сюда. Я, Унгерн, Опарин, Мадиевский, казаки, немецкие пленные из нашего отряда, человек сорок. Поезд у нас был отличный — теплушки с нарами и печками, и вот заезжаем мы на станцию — без разведки, лихо, выбегаем с винтовками и начинаем охаживать прикладом стоящую на перроне сволочь. Все эти революционные солдаты сразу разбежались с воплями «казаки бьют, караул, спасайся», — засмеялся атаман. — Внутри вокзала нашли поручика, командира этого сброда — бедолага уже думал, что ему конец, но я его успокоил и сказал, что никакие трибуналы ему уже не угрожают, не по этим мы делам. Вы его видели — пошёл вниз с остальными, Куликов его фамилия, — взмахнул рукой Семенов.

— За освобождение Маньчжурии! — поднял рюмку Франк.

— Ура-а-а! — выпили.

Снизу донеслась стрельба, свист и выкрики.

— Из нагана палят в потолок, архаровцы, — сказал кто-то из семеновских офицеров.

«А ведь мы уже солидно набрались», — подумал Орлов. — «Что же оно дальше? Беседам ни конца, ни краю, и закуски здесь на целый взвод».

— Да пусть палят. В общем, приехали мы днем, а уже к полуночи разоружили полную роту этих шкурников на станции, — бодро продолжил Семенов — лицо его раскраснелось. — Но самое забавное — ворвались мы в вокзал и захватили пирамиды с винтовками, ни один и не дернулся.

— У нас было