Закон контролера - Силлов Дмитрий Олегович sillov

И тогда я просто представил, что все эти коробки оперативно переезжают на мою территорию, – и коробки, послушно выстроившись в цепочку, поплыли к выходу.

Я не знаю, сколько мгновений в нормальной реальности занял «переезд», но подозреваю, что очень быстро. Последняя коробка нырнула в пустой дверной проем, и следом за ней вышел я. Мой ход мыслей был простым и логичным: чем ковыряться в чужой голове, проще перезагрузить всю информацию в свою. Ибо всяко проще фильтровать инфу в своей голове, чем пытаться выудить из чужой крупицы чего-то полезного.

Я перешагнул порог, отделяющий чужой «чердак» от моего, пристыкованного к нему намертво, – и разорвал ментальную связь.

Вот оно, значит, каково, быть псиоником… Вторжение в чужой разум, где все, что человек считал своим личным, неприкосновенным сокровищем, лежит пред тобой, словно товары в лавке. Бери любой, пробуй, исследуй, а хочешь – забери насовсем…

Хотя насовсем, наверно, все-таки лучше не надо.

Фашист сидел, прислонившись спиной к дереву и не мигая уставившись в одну точку. Из полуоткрытого рта на подбородок стекала струйка слюны, но эсэсовец не спешил ее вытереть. Она ему нисколько не мешала. Ему сейчас вообще все было по барабану. Как свежему трупу, в котором медленно затухают жизненные процессы. Видел я такое в Зоне, когда после атаки псионика человек превращается в овощ. Значит, вот как оно происходит на самом деле – просто в голове становится стерильно, как на складе, из которого вынесли все подчистую.

Первой моей мыслью было – переборщил я. Все-таки нельзя так с живым человеком.

И тут же пришла вторая.

С человеком – и правда нельзя. А с тем, кто должен был сдохнуть на виселице двенадцать лет назад, но почему-то не сдох, – можно как угодно.

Я повернулся и неторопливо направился к выходу из парка. Конечно, эсэсовца скоро найдут. И, конечно, установят личность. Но на это потребуется время, которое сейчас было моим единственным козырем. Как только местные фашисты поймут, что некто ограбил их штандартенфюрера в буквальном смысле подчистую, включая содержимое головы, на уши встанет весь город.

Потому дорога была каждая минута.

Но торопиться никогда нельзя, если не хочешь привлекать внимание. Потому я и шел не спеша, прогулочным шагом, попутно анализируя свой самый главный трофей. Его я разместил на условном складе моей головы, в котором еще сам не особенно разобрался. Оказывается, псионик как бы видит свой мозг изнутри, причем так, как ему удобно, и при этом может регулировать происходящие в нем процессы. Мне было удобно «видеть» стеллажи, на которых аккуратно, в подписанных ящиках хранилась нужная мне информация.

«Ящик» эсэсовца был доверху набит коробками, которые я забрал с его «склада», но я прекрасно видел содержимое каждой.

Там было все.

Вся его жизнь – преимущественно пресная и неинтересная. Для него были очень важны его детские и юношеские переживания, которые, как он считал, сформировали его личность – они занимали очень существенную часть «коробки». Но их я быстренько, чтоб не мешались, отправил в утилизатор в виде большой безотходной мясорубки, который сам себе и придумал. Туда же полетели мечты о карьерном росте, деньгах, красивых женщинах и какой-то подводной вилле – все это были объемные, но совершенно для меня бесполезные коробки.

В результате такой сортировки я отобрал то, что было для меня однозначно полезно. Прежде всего – немецкий язык, который я бережно поставил на стеллаж рядом с русским, английским, французским, японским и старославянским. Хороший хабар, ничего не скажешь. Не знаю, конечно, как у меня получится с произношением, но понимать я наверняка теперь буду собеседника на уровне носителя языка.

А еще на особой полке разместилась коробка с секретными данными о том месте, где я сейчас находился.

Как я и думал, кольцо Гебхарда перенесло меня в Антарктиду, на секретную базу нацистов, выживших после Второй мировой войны. Оказывается, как только Гитлер пришел к власти, первым делом он послал экспедицию в Антарктиду, на открытую Амундсеном Землю Королевы Мод, где великий исследователь нашел загадочный артефакт древней цивилизации в виде хрустального черепа.

И экспедиция увенчалась успехом.

Под толщей антарктического льда немцы нашли то, что превзошло все их самые смелые ожидания, – древнюю военную базу арийцев, воинственного народа, жившего на территории современной Индии. Фюрер дал команду приступить к немедленному освоению земель «предков» и открыл практически безлимитное финансирование проекта.

За относительно короткое время усилиями тысяч переправленных туда военнопленных подземная антарктическая база превратилась в город, получивший название «Новая Швабия» или «База 211», где немецкие ученые в спешном порядке пытались воссоздать «чудо-оружие» – наследие существ, живших на земле многие тысячелетия назад.

Их усилия увенчались успехом, правда, «чудо-оружие» гитлеровцам не помогло – война закончилась до того, как фашисты окончательно разобрались в древних чертежах, и созданные ими три образца атомной бомбы попали в руки американцев. Один образец для эксперимента был взорван ими в пустыне Невада, после чего два других были сброшены на Хиросиму и Нагасаки.

Впрочем, в руки фашистов попали не только чертежи атомной бомбы. В тысяча девятьсот сорок шестом году американцы попытались уничтожить Новую Швабию. Вполне обоснованно опасаясь создателей атомной бомбы, они послали к берегам Антарктиды военную эскадру адмирала Берда… которая потерпела сокрушительное поражение от летающих дисков нацистов и, потеряв два корабля, еле унесла ноги.

Разумеется, после возвращения потрепанной эскадры в Америку все, что касалось Новой Швабии, было тут же засекречено правительством США, адмирала Берда упрятали в сумасшедший дом, а с недобитыми фашистами было принято решение не воевать, а договариваться, так как те дали понять всему миру, что новое государство, обосновавшееся в Антарктиде, имеет оружие, способное просто-напросто уничтожить этот мир – и сделает это в случае реальной угрозы их государству, так как терять им нечего.

Вместе с тем фашисты донесли до правительств ведущих держав, что не собираются претендовать на что-то большее, нежели уже занятая ими территория, и готовы к разумному сотрудничеству – в обмен на секретность существования Новой Швабии для основного населения земного шара и обещание не лезть в ее внутренние дела. В результате эти условия были приняты ведущими мировыми правительствами планеты, и сейчас, в пятьдесят седьмом году, шли активные переговоры насчет подписания договора, запрещающего в районе Антарктики любые мероприятия военного характера.

Вот такую ценную инфу скачал я из головы эсэсовца. И, помимо нее, еще кое-что. По крайней мере, теперь я точно знал, куда именно мне нужно идти.

Я вышел из парка и направился к «своей» машине. Штандартенфюрер знал толк в автомобилях своей родины, которые в Новую Швабию, похоже, поставлялись без особых проблем. Я сам в легковых ретромашинах не великий спец, но в голове фашиста была отдельная «коробочка», наполненная под завязку гордостью и восхищением его «трехсотым» «мерином».

Автомобиль и правда выглядел очень круто даже по меркам современного мне мира – черный, блестящий, излучающий солидность и благополучие его хозяина. Я не скажу, что сильно удивился, увидев возле машины дамочку, ударенную фашистом. Щека у нее заметно распухла, под глазом завтра будет вполне себе взрослый фиолетовый фингал. Однако, судя по ее ищущему взгляду, это ее не особо заботило.

Я мысленно коснулся ее мозга – и брезгливо поморщился от обилия заготовленных фраз «я была не права», «прости», «больше такого не повторится»… На фоне этих фраз отчетливо виднелись очертания небольшого ледяного коттеджа, тот самый крутой автомобиль, возле которого она стояла, и сейф приличных размеров, наполовину забитый пачками рейхсмарок нового образца. И где-то там, далеко на горизонте, маячила черная, глухая ненависть, придавленная тяжеленной плитой «здравого смысла».