Камера хранения - Нюта Федермессер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Откройте рот, мы почистим вам зубы». «Давайте вытрем попу». «Обнимите меня за плечи, я помогу вам встать». Господи, да все это еще совсем недавно я могла делать сама, без вашей помощи и без вашего понимающего разрешения перейти на более простой «с колен» вариант отжиманий. Как же это трудно – не мочь. И как же болезненно порой чужое внимание и невыносима собственная немощь…
А зарядку я делать продолжу. Я ж обещала.
Любовник
Вот живут у нас в хосписе две прекрасные пожилые особы. Одна – очень такая дама с характером, привыкла быть резвой, заводилой, много путешествовала, журналистикой занималась, огонь, коня на скаку остановит, на гармошке сыграет и обнимет крепко, до хруста в ребрах. Другая – скромная, ласковая, тихая, готовит вкусно, рецептами делится без всяких секретов, обожает детей.
Жили они у нас, поживали, лежали, болели, поддерживали друг друга – и подружились. Да так сильно сдружились, что открыли друг другу самые тайные тайны. Кого любили, с кем и как жили.
И оказалось, что любовник у них один был. И всё они думали, где это он пропадает и про кого рассказывает. И вот наконец-то встретились, познакомились, соперницы, в хосписе.
Теперь не разговаривают…
С замиранием сердца
Пришла на работу. Со мной заходит мужчина. Мнется на пороге. Люди, впервые приходящие в хоспис, боятся увидеть тут смерть… ощутить ее липкое холодное присутствие. Переступают порог с замиранием сердца, а тут…
Какое-то пение доносится из холла – это волонтеры играют для пациентов спектакль; ленивый кот на входе ловит нового гостя за штанину; в одной из палат слышу непонятные протяжные звуки – батюшка приехал обвенчать супругов, они так захотели, старенькая пациентка лежит на кровати, держит жениха за руку, плачет; а в другом конце коридора шепчутся дети – приехали к дедушке на юбилей, но мимо живого уголка с морскими свинками, кроликом, всякими птицами и черепахами пройти не смогли, стоят, рассматривают; иду дальше – медсестры кровать вывозят в сад, – это Иван Федорович подремать на воздухе захотел, дождя вроде не обещали.
Да, конечно. Тут не только сейчастье. Тут много боли. Очень много. Дедушка, которого я позавчера на входе встречала, тем же вечером умер. Едва успели снять боль и напоить. Тяжело, если не успеваем помочь так, чтобы родственники вспоминали последние недели жизни близкого человека без страха и слез. Даже в хосписе на качественную помощь нужно время. Утешаюсь тем, что хотя бы боль сняли…
Провожаю гостя до ординаторской, поднимаюсь к себе, думаю о дедушке, которому не досталось от нас сейчастья. Сажусь подписывать документы. А за документами люди, люди, люди…
Никитино
Всю свою жизнь летом я езжу в чудесную деревню в Ярославской области Никитино-Троицкое. Я обожаю эти места. Там самые счастливые летние каникулы, самая настоящая дружба, родители, которые в деревне в отпуске всегда были счастливее и старались для нас с сестрой каждое лето сделать особенным.
Тут мои силы, потому что тут детство, тут годами был источник беспричинной радости, просто от самой жизни, от каждого деревенского утра, от мытья в старом эмалированном тазике грязнющих после долгого дня босых глинистых ног; тут счастье от коричневых после чистки грибов пальцев, от синих после черники губ; тут мои корни, потому что тут развеян мамин прах и тут повсюду папины руки: в оградках вокруг кустов, в посаженных деревьях, в инструментах на верстаке, в его голосе «смотри на шляпку, когда бьешь, не на молоток» и «не смотри на топор, смотри на центр чурки и опускай с размаху»; тут можно восстановить равновесие за сутки, потому что отсюда родом моя память, в которой, как в ДНК, зашиты все мои сегодняшние истины; тут вся родительская любовь, все тепло от бабушкиных оладушек, от ее пения перед сном, от «Сна Стеньки Разина», от «Не для меня придет весна…», от бабушкиной взволнованной ругани, что я пропала неизвестно куда, на реку одной ходить нельзя, когда уже я стану ее беречь (никогда так и не стала, не успела); тут небо всегда выше, дождь всегда уютный, солнце нежное, а холод не жжет руки, а лишь прижимает ладони к печке, крепче, к горячим белым изразцам, которые мы таскали с мальчишками с развалин сельской школы…
И моя ежегодная гордость – к маме и папе приезжали лечиться со всей области. Мама ехала открывать сезон с полной машиной лекарств и перевязочных средств. Казалось, до наступления лета в районе никто не болел, ждали родителей. Родители лечили всё: астму, переломы, лопнувший мочевой пузырь, бедро, распиленное бензопилой, прихлопнутую крышкой сундука голову, принимали роды, диагностировали перитонит, вытаскивали из ступней и ладоней рыболовные крючки и блесны, ставили капельницы, делали уколы, даже драли зубы. В последние годы мама, как и везде, помогала с обезболиванием и уходом. В ответ (вот поэтому я не могу представить себя ни в одной другой стране) свежие яйца, мед, молоко, овощи с огорода, молодая картошка с укропом, пакет сушеных яблок на целый хоспис, каша с корочкой из русской печи и искреннее уважение всей округи…
Тут хочется одновременно и жить, и умереть. Тут время имеет совсем другую скорость. Вроде стоит на месте, но почему-то проходит…
Тут я живу. Только тут. И только тут улыбаюсь.
По пятницам
Летом перед поездкой в деревню всегда надо позвонить Зине и узнать, что привезти. В деревне нет воды, поэтому воду в больших бутылях везти надо всегда. Нет магазина, поэтому продукты – тоже из Москвы. И в деревне маленький холодильник, а электричество отключается часто, поэтому важно не привезти лишнего.
Зина – мой любимейший человек. Без нее я бы не смогла приезжать в деревню и отдыхать. Я звоню каждую пятницу и спрашиваю, чего нет.
– Зина, что привезти?
– Привезти? Нютачка, холодильник забит. Миша кушает харашо все время. И Чубакка харашо кушает… Голодными никто не ходит, Нютачка.
– Ну Зин, это ясно, а чего у вас нет?
– Чего нет? Нютачка, у нас вот макароны есть, крупа разная есть, картошки килограмма три еще есть, молока
