Принцесса викингов - Симона Вилар

Все это Эмма вспоминала, когда, вернувшись из города, погасила светильники и легла вместе с Атли на широкое ложе. Даже в полной темноте она чувствовала, что юноша не отрывает от нее глаз. От Атли слегка пахло вином, дышал он с натугой. Эмма лежала, закинув руки за голову и наблюдая, как отсветы тлеющих в очаге углей скользят по крестовинам дубовых балок перекрытий. Спустя минуту она почувствовала, как Атли приблизился, и привычное отвращение, с которым она ничего не могла поделать, возникло в ней. Рука юноши скользнула по ее груди.

— Ты вынуждаешь меня оставить тебя, Атли! — Голос ее дрогнул.

Она знала меру своей власти над ним. Атли с горестным вздохом отвернулся и глухо произнес:

— Я понимаю тебя, Эмма… Эта встреча с Рагнаром… И все, что тогда случилось… Но я так люблю тебя и буду терпелив…

Желая утешить его, Эмма пробормотала:

— Все будет по-другому, Атли, когда ты примешь крещение…

Это была заведомая ложь. Но что ей оставалось?

Атли еще долго ворочался, потом затих. Во сне он задыхался, дыхание со свистом и клокотанием вырывалось из его груди. Эмма отодвинулась на самый край постели, перебирая в памяти, как вышло, что она стала делить с этим несчастным юношей ложе.

Это произошло вскоре после того, как Ролло удалил их из Руана, обеспокоенный попыткой Роберта Ней-стрийского выкрасть у норманнов пленницу. Похищение было подготовлено крайне скверно. Люди герцога схватили ее, когда она отправилась взглянуть на строительство часовни в обители Святого Узка. Шел дождь, она как раз выходила из часовни, когда какие-то дюжие незнакомцы набросились на нее, зажали рот и скрутили, когда же Эмма стала вырываться, заломили ей руки за спину. Она защищалась отчаянно, напуганная сверх всякой меры. В конце концов ее телохранители прибежали на шум и отбили ее. В чем, собственно, дело, она поняла только тогда, когда двоих из нападавших зарубили на месте, а еще двоих отправили для допроса в пыточную. Ролло, когда ему донесли о происках Роберта, пришел в неописуемую ярость.

— Я поклялся всеми богами, что ты никогда не сможешь бежать от меня! — ревел он, тряся Эмму так, что, казалось, у нее оторвется голова. Она едва нашла силы выкрикнуть, что для нее самой это было полной неожиданностью.

Ролло, наконец, оставил ее, почти отшвырнув от себя. Глаза его потемнели от бешенства.

— Ну смотри же!.. Клянусь — теперь уже памятью предков, — если я дознаюсь, что ты была в сговоре с ними…

Эмму вдруг охватил нешуточный гнев.

— Глупец! Разве стала бы я поднимать шум, если бы участвовала в сговоре? Один Бог видит, как я сейчас жалею, что оказалась так глупа и не позволила этим людям избавить меня от тебя!

Она попятилась, когда Ролло порывисто шагнул к ней. Однако, заметив приближающегося к ним Атли, бросилась к нему и прижалась к юноше, ища у младшего из братьев защиты.

В ту ночь в окнах старой башни за рекой долго горели багровые отсветы огней; Эмма стояла в каменной лоджии старого аббатства, кусая пальцы и не сводя глаз с башни. Там пытали тех, кто осмелился проникнуть в Руан и пытался помочь ей вырваться из плена. Она сама не сознавала, что сейчас чувствует. Все мысли ее перепутались, как перепутались нити ее судьбы. Чего она хочет? Может быть, единственного — однажды утром проснуться среди цветов, которые принес Ролло?..

Утром явился Атли. Они сидели за столом, но Эмма не могла заставить себя проглотить ни крошки. Атли же ел с редким для него аппетитом.

— Они заговорили скоро и были красноречивы. Потом Ролло велел их обезглавить и прокоптить головы в дыму можжевельника. Сегодня утром их отправили в Париж, к герцогу Роберту. Именно он прислал этих людей.

Эмма и без того догадалась обо всем. Но полной неожиданностью для нее явилось известие, что они покидают Руан, ибо Ролло, не желая больше рисковать, отправляет их в Фекан, одну из приморских крепостей, где сосредоточен преданный ему гарнизон.

— Там тяжело с продовольствием, — не глядя в обеспокоенное лицо девушки, продолжал Атли. — Мне придется следить за всем, а также и за прибывающими в порт Фекана кораблями…

Однако из этого ничего не вышло. Атли слег, едва их драккар спустился к устью Сены. Море было неспокойным, сквозь вязкий туман едва виднелись силуэты чаек. Берега исчезли во мгле. Атли задыхался, лежа в шатре из шкур на носу корабля. Всем теперь заправлял молодой викинг Херлауг, друг и помощник Атли. Обычно веселый и смешливый, теперь он выглядел крайне обеспокоенным.

— Пожалуй, ему лучше вернуться, — сказала, наконец, девушка. — В Руане ему никогда не становилось так скверно.

По щекам Херлауга, рябоватым от давно перенесенной оспы, разлилась бледность. Он свел к переносью белесоватые брови.

— Приказ Ролло нельзя отменить, — проговорил он. — Надеюсь, когда мы прибудем в Фекан, монахи помогут ему…

Однако и по прибытии Атли не почувствовал себя лучше. Его перенесли в старое аббатство Святого Ван-нинга, в главной башне которого расположился отряд викингов, а на заднем дворе доживали свой век с дюжину старых монашек. Их аббатиса слыла искусной врачевательницей, но Атли от ее снадобий стало еще хуже. Тогда Херлауг позвал языческого годи из капища, в котором викинги приносили жертвы по благополучном прибытии в Нормандию. Жрец явился, опираясь на клюку, его седые волосы свисали до пояса, а борода достигала колен. Эмма содрогнулась — так этот язычник походил на патриарха друидов Ваархена, который намеревался сжечь ее на жертвенном огне — и поторопилась покинуть покой, где лежал Атли, столкнувшись у входа в башню с вереницей простоволосых пожилых женщин, бренчавших бесчисленным множеством костяных и бронзовых амулетов. Перепуганные монашки разбегались от них в разные стороны, торопливо бормоча молитвы.

— Это вещуньи, — пояснил сидевший на ступенях Херлауг. — Они умеют говорить с богами и упросят их освободить Атли от душащей его Мары.

— Но несет от них, словно они родились в кошаре, — язвительно заметила Эмма. В ней было не более почтения к священнослужителям северян, чем у викингов к Писанию.

Спустя пару часов Эмма не выдержала и поднялась наверх. Еще на галерее она услышала едкую вонь и увидела дым, пробивавшийся сквозь щели двери, ведущей в покой Атли. Не на шутку испугавшись, она бросилась туда, однако, оказавшись за дверью, оторопело замерла. В темном помещении с закрытыми ставнями нельзя было продохнуть от дыма едких трав, которые с завыванием бросал в жаровню бородатый годи. Его растрепанные помощницы, стеная и вопя, кружились вокруг ложа, на котором исходил беспрерывным кашлем больной юноша. Он глухо стонал, откидываясь на окровавленные подушки, пока женщины-жрицы, притопывая и хлопая в ладоши, творили в дыму колдовские рунические знаки.