Осетинский долг - Музафер Дзасохов

Танчи в ответ еще громче запел: «Выручай, любимый конь, мчи меня галопом…»

Девушки заливисто смеялись, а Бечирби, остановившись в дверях, непонимающе взирал на веселящихся.

XIV

Резко похолодало. И прежде темные, тучи стали свинцово-тяжелыми, набухли. Лучам солнца все реже и реже удавалось пробиться к земле. Ветер по-прежнему хранил верность степи, но уже — не в радость нам. С его помощью холод пробирал нас до костей. Мы продолжали работать на комбайнах, возили зерно на тока, а оттуда — на заготовительные пункты. Особенно досаждала процедура перелопачивания. Число буртов росло, а рук работающих не добавилось. Влажное зерно чуть передержишь, не успеешь перевернуть вовремя, оно тут же начинает греться.

И на комбайнах работать стало ощутимо труднее. Если мороз как-то еще терпим на земле, то, когда взберешься на комбайн, он пробирает до костей. А ведь совсем недавно радовались всякой прохладе! Руки, пока в движении, терпят, а вот ноги коченеют. Если вдруг комбайн встанет, тут нельзя зевать: прыгай на землю, хватай охапку соломы, отбегай на безопасное место, запаливай костерок и, скинув сапоги, грей портянки. Минут пять комбайн постоит — считай, повезло. А если меньше, обуваться будешь уже сидя на своем железном коне.

Случилось то, к чему мы все-таки готовы не были — наступила необычная холодрыга. И днем, и по ночам температура значительно ниже нуля. А жатва-то еще в самом разгаре! Пшеница в валках — это ведь полдела! Надо еще и подобрать их, обмолотить… Не зря председатель говорил: июльский урожай не считай своим, а победу празднуй, только когда уберешь все до зернышка!

Комбайны, на одном из которых я, а на другом Танчи, идут навстречу друг другу. Неубранная полоса становится все уже и уже. Но вот его комбайн остановился, и Танчи разложил костер. Мы завершали уже обратный ход, а они все никак не наладят свою технику. Честно говоря, завидую ему. И, что греха таить, обрадовался бы, выйди наша машина из строя. Минут бы на десять, не более. Тогда и я успел бы погреться.

И что же? Встал и наш комбайн! Дошла, видно, моя молитва по адресу. Только я кинулся развести костер, как нежданно заурчал мотор, и через мгновение я опять на комбайне. Но что такое — он без признаков жизни. Это, оказывается, не наш, а у Танчи комбайн ожил… Вот черт! Пылал бы уже весело мой костерок. Вновь подхватил солому и запалил огонь. А потом и не рад уже был, что долго простояли. Комбайн Танчи снова приближается. Да, наша атака захлебнулась, а они упорно мнут и мнут валки.

Танчи машет, явно сигналит о чем-то. Но пойми-ка эту его доморощенную азбуку! Вроде бы интересуется, почему у нас простой. Будто не догадывается… Ведь чуть что — и встал комбайн: жидковато сделаны, не выдерживают заморозков. Но иногда прямо-таки семижильные: тянут и тянут без передыху. А тебя колотун бьет, зуб на зуб не попадает.

Все-таки одолели это поле. Ни одного колоска не оставили. Танчи промерз не меньше, чем я, но глядит гоголем, шутить пытается:

— Скажи: на дворе трава, на траве дрова.

С досадой я вынудил замерзшие губы произнести:

— На дворе тра-ва, на тра-ве дро-ва!

— Похоже, ты и сам мал-мало одеревенел?

Я чувствовал, конечно, подвох с его стороны: до того, дескать, парень закоченел, что и скороговорку-то не одолеет. Эх, Танчи, Танчи, не смотри вниз, идя по скользким мосточкам через бурный поток, голова закружится… Ничего и обидного-то не сказал ты, а вот взыграло что-то во мне. В ответ только и смог сказать:

— Смеялась веревка, что вязанка горит.

— Все это, конечно, шутки, но ты не забыл, что сегодня мы приглашены на званый ужин?

Совсем из головы вон! Позавчера из Джаламбета был гонец от живущего там карачаевца по имени Наби. Он узнал, что тут наших, из Осетии, много, и радости его не было предела. Гонец взял с нас слово, что под воскресенье мы их гости. Сегодня от нас требуется одно — ехать.

— Не всех же он приглашает…

— Всех не всех, но рад будет каждому, кто окажется в его доме.

— И что же, машину нам выделят?

— Автобус пришлет.

У общежития автобус уже ожидал нас. Те, кто пришел раньше с работы, сидели в нем. Через пару минут и мы были там же.

До Джаламбета примерно час езды. Я побывал там однажды.

Дорогой меня грыз червь сомнения: может, он нас из приличия пригласил, а мы битком в автобус набились.

— А мы что, так с пустыми руками и заявимся? — спрашиваю у Танчи.

— То есть?

— Прихватить бы что-нибудь…

— Думаю, не надо. Мы его земляки…

Так-то оно так, однако… Должно ли человеку ударить лицом в грязь? Впрочем, со студентов какой спрос…

Хозяев застали в хлопотах. Наби вышел навстречу и, здороваясь с каждым за руку, приглашал в дом. Я и Танчи приветствовали его последними. Он пожал и наши руки.

— Гости подождут в доме, а мы наведаемся быстро в одно местечко, — и показал на легковую машину под тентом. — Пойдемте.

Сам сел за руль. Проехали переулок, свернули вправо. У магазина притормозили.

— Все недосуг сюда выбраться, — он легко выскочил из машины и показал жестом, давайте мол, следом.

Зашли в магазин.

— Куда пропал, скажи ради Бога? — упрекнул его продавец.

— Все хорошо, не волнуйся.

— Я из-за тебя магазин не закрываю…

Взял Наби ящик пива. «Зачем столько?» — думаю. Чуть было вслух не высказал это, да вовремя спохватился: может, кроме нас, и другие гости нагрянут.

Подхватили ящик вдвоем с Танчи и занесли в машину. Смотрим, а там еще два ящика громоздятся один на другом. В одном — вино, в другом — лимонад. С объемистым свертком под мышкой вышел и сам Наби.

— Барашка дома свежевал, — рассказывал он по дороге. — Потому и запаздываю с приготовлениями.

Мы с Танчи, переглянувшись, диву дались: к чему такие расходы, пир горой? Ведь никого из нас близко не знает, никто родственником ему не доводится.

Стол в его доме уже ломился от яств. А две женщины продолжали ставить на него новые кушанья и напитки. Тамадой упросили быть самого хозяина, хотя он и отнекивался.

Провозгласили тосты, выпили, закусили, настал черед застольной беседы. Хозяин наш был, как мы поняли, не из разговорчивых. Но когда и все дружно замолчали, он был вынужден проявить инициативу:

— Здесь мы уже больше десяти лет. Соседи отличные: казахи, русские, немцы… А о вашем приезде недавно прослышал. Уезжал на три недели, а как вернулся, жена первым долгом сообщает: твои земляки в соседнем колхозе работают. Сама-то она у меня русская, но кавказцам, как своим, всегда рада-радешенька.

На пороге появилась русоволосая, голубоглазая женщина среднего роста.

— Вот и она, — сказал хозяин.

Все повернулись в сторону хозяйки дома, поздоровались.

— Можно мне слово? — привстал Танчи.

Наби кивнул.

Танчи задумался немного и сказал:

— Мы впервые в этом доме, но поняли, что здесь живет очень дружная семья. Мир и благополучие в доме исходят, как известно, от женщины, и поэтому доброго вам здоровья и многих лет жизни. — Он поклонился хозяйке.

Она улыбнулась.

Гости поднялись, задвигали стульями, поддержали тост Танчи. Вино выпили только парни. Девушки бокалы не тронули. Их прельщал только лимонад.

Прибыли новые гости.

— Прошу, входите! — привстав, пригласил их к столу хозяин.

Двое молодых парней, как оказалось, соседи Наби, прошли к столу и поставили на него большую тяжелую чашу. Сняли с нее салфетку из светлой материи, и по комнате разнесся несказанный аромат.

— Это вам от соседей казахов — бешбармак, — сказал один из вновь пришедших.

Со дня приезда слышу: бешбармак да бешбармак. А что это такое и с чем его едят, — не знал. И вот он перед нами. В чаше рис и мясо, заплывшие жиром. По местному обычаю бешбармак надо есть руками.

— Ну и объеденье! — толкнул меня Танчи.

Толчок этот был неожиданным — я украдкой наблюдал за Бечирби.

Попробовал кушанье и я. Да, не зря хвалят. Во рту тает, поневоле пальчики оближешь. Заслуженна слава твоя, бешбармак! Такая же, как у наших фыдджынов и шашлыка. У каждого народа есть такие чудесные кушанья…

Осоловевших от еды и питья нас привез назад все тот же автобус. Не участвовавшие в этой поездке ребята готовились ко сну. Только под конец ее я вспомнил, что с нами нет Раи. Поинтересовался у Танчи, почему так. Говорят, какой-то шофер подбросил ее с подружкой в райцентр.

— Рассказывайте, как встретили вас в гостях? — спрашивает Рая у Земфиры.

— Лучше и не надо. Словно у хлебосольных хозяев в родных местах побывали. Пришлось даже им напоминать об ответственности перед Богом, иначе бы и не отпустили нас до сих пор.

— Да и мы прямо с корабля на бал угодили. Забежали, значит, в магазин. Крутимся, одежду, обувь рассматриваем. Вдруг какая-то женщина навстречу. Улыбка широкая. Я даже оглянулась — вдруг за мной есть кто-то и женщина эта ему улыбается. Никого. А она уже что-то по-казахски тараторит и ко мне обращается при этом. Я плечами пожимаю, показываю, что ни бельмеса не понимаю. А она еще больше расходится. И ласково так говорит. Я подрастерялась, только улыбаться в ответ и могу. Вот ситуация-то! Наскребла она в памяти несколько русских слов, но опять-таки понять ее не просто. Тут какая-то девушка сжалилась, на выручку пришла и стала переводить.