Убью, студент! - Анатолий Субботин

Работник загса произнесла краткую заученную речь и вручила свидетельство о браке. Молодожены поцеловались. Он надел ей на безымянный палец правой руки обручальное кольцо, купленное её мамой, она же ему ничего не надела, так как все по той же причине недостатка средств кольца у него не было. Свидетели и гости поздравили их и выпили советского шампанского, принесенного с собой и поставленного в углу на столик. Работник загса выпить отказалась. Потом свадебная компания отправилась гулять.

Часа два бродили по Комсомольскому проспекту и улице Карла Маркса. Природа, так сказать, соответствовала: весна, солнце, первые маленькие (литл) листочки на деревьях. Иногда останавливались, и фотограф делал снимки. Сфотографировались, например, у танка Т-34, установленного на пьедестал в память о Великой Отечественной войне напротив Дома Офицеров. У этого танка по традиции запечатлевались все молодожены. Да и не было в городе других монументов, кроме него и памятника вождю мирового пролетариата, что возле оперного театра. Так что выбирать особо не приходилось. С другой стороны, завидуют ли пермяки москвичам, которые щелкаются у памятника Пушкину? Ничуть! Ведь что такое Пушкин? Ну, бакенбарды, и всё. А тут – какая башня! Какие гусеницы! Какая пушка! Перефразируя Окуджаву, на фоне гусениц снимается семейство.

Завершилась свадьба в ресторане «Турист», где заранее был заказан стол. Счет договорились оплатить все вместе, и это компенсировало отсутствие подарков, которые гости-студенты не могли себе позволить. Из водок выбрали новую, только что вышедшую марку под названием «Сибирская». И не ошиблись. Она еще не успела угодить в массовый поток халтуры и подделки, и, кажется, действительно была сделана из зерна. Ее можно было пить без закуски.

Пили, закусывали, разговаривали, смеялись, танцевали. В общем свадьба удалась. Вот только с фотографиями не повезло. Фотограф, полузнакомый студент, некто Кучин, толстый, чернявый, брыластый, вызвался изготовить снимки бесплатно (лишь за пленку и фотобумагу нужно было рассчитаться). Лёня и Нина из экономии согласились. И вот, нащелкав множество кадров, Кучин объявляет потом, что пленка засветилась. Так историческое событие навсегда пропало для потомков. Лёня не поверил Кучину. Водка и обиды, претерпеваемые от людей, сделали его подозрительным. Зная, что брыластый толстяк засматривается на Нину, Соломин заподозрил его в нарочитом утаении снимков. Возможно, тот утаил их, как бы мстя за свой неуспех у девушек и пополняя фотоколлекцию красавиц, перед изображением которых он занимается онанизмом.

20. Башков

– Поехали к Башкову; он приглашал, – предложил подвыпившей компании Андрей Беленький.

Соломин не был знаком с Башковым, знал только, что тот – филолог курсом постарше, и интересуется поэзией как литературный критик. Но за компанию почему бы не поехать.

Начинающий критик встретил трех поэтов радушно. С женой они быстро накрыли стол. Когда сели и разговорились, Лёня заметил, что язык у Башкова весьма подвешен, шпарит как по писанному, ни в чем не сомневаясь. Губы тонкие, словно поджатые, глаза водянисты и подвижны. Вот какие они, критики! – подумал Леонид. – Тут над каждым словом трясешься, подержишь-подержишь да и выбросишь – не годится слово. Не говоря уж о мысли; все время вспоминаешь тютчевское: мысль изреченная есть ложь, – и боишься наврать. А этот вещает, как пророк, и возрази ему, попробуй! Он-то, наверняка, знает, как жить и что делать, и сделает себе карьеру, уже коммунист, поди. И точно, Башков вступил уже в партию.

Словно реагируя на ход лёниного размышления, разговор неожиданно с поэтической темы перескочил на политическую. Критик утверждал, что коммунизм исторически неизбежен, и доказывал, как да почему. Лёня попытался было заспорить, бормоча что-то о совершенном идеале и несовершенстве людей. «Вот если бы все разом вдруг сделались сознательными»… – говорил он. Однако, пьющий второй день, он не смог противостоять натиску человека, знающего меру, человека подкованного, ловко использующего книжные аргументы и выкладки.

Хозяин предложил гостям посмотреть книги. Лёня не пошел. Он сидел за столом один и злился. Злился на Башкова, на себя и на то, что так быстро кончилась водка.

Позднее, на трезвую голову, он мысленно продолжил спор с критиком, рассуждая примерно так. Вот говорят о равенстве и братстве. Но какое может быть равенство, тем более братство, если люди такие разные. И дело не в том, что одни занимаются умственным, а другие физическим трудом, одни образованные, а другие не очень (хотя и тут уже официальный лозунг дает сбой), – а дело в том, что люди разнятся по степени нравственности. Одни живут и работают честно, а другие (себе на уме) ловчат, ищут легких путей и, часто находясь в первых рядах строителей коммунизма, на поверку просто хотят пожить для себя. «Рыба гниет с головы», – вспомнил Лёня поговорку, которую любил повторять его отец, человек рабочий. А рабочий человек – он тоже не дурак. Он уже не верит ни власти, ни интеллигенции. Он видит, что, пока он таскает камни и кладет кирпичи в братское здание, некоторые «братья» прохлаждаются в тенечке. И тогда с оскорбленным чувством справедливости он устраивает перекуры, а то и перепои, которые случаются все чаще. И хотя прораб ежемесячно рапортует наверх, что все идет по плану, что дом растет, на самом деле едва возведен подвал, и тот уже почти развалился от дождя и холода невнимания. Вавилонская башня не была разрушена, она просто не была построена. В легенде о ней все поставлено с ног на голову. Будто бы ревнивый бог, не захотев пускать людей к себе на небо, смешал их наречия, и они, перестав понимать друг друга, развалили сооружение. На самом деле бог был бы только рад, если бы люди сравнялись с ним в божественности. И незачем ему было ломать то, чего итак никогда не было, а именно всеобщего взаимопонимания, взаимопомощи и, что называется, любви к ближнему.

Или взять другой коммунистический лозунг: от каждого – по способностям, каждому – по потребностям. Ну, не чепуха ли? Ведь давно известно: чем меньше у человека способностей, тем больше он хочет потреблять. Эдак какой-нибудь дворник у нас будет жить лучше профессора. И дело не ограничится материальным преимуществом. Разбогатев, дворник бросит метлу и, как старуха из «Сказки о рыбаке и рыбке», захочет повелевать, полезет во власть предержащие структуры. Тут-то и сбудется большевистское пророчество: кто был ничем, тот станет всем.

Все эти размышления придут Соломину на ум позднее. Пока же он, сидя в гостях у Башкова, чувствовал себя, как та собака, которая всё понимает, да не умеет сказать. К чести его,