Пастыри. Черные бабочки - Сергей Волков

Наконец кое-как переживший мощнейшую алкогольную интоксикацию мозг заработал, и Бутырин понял, что лежит на спине, у самого края дивана, а запрокинутая его голова свисает вниз, чуть не касаясь макушкой пола.

С трудом перевернувшись, Василий скривился от бьющей в виски боли, сел и огляделся. Его похмельному взору предстало безрадостное зрелище разгромленной квартиры — вывороченные ящики шкафов, опрокинутые стулья, перевернутый стол. И всюду, буквально всюду валялись его, Бутырина, вещи — носки, трусы, брюки, рубашки, пиджаки и галстуки.

Шифоньер, гостеприимно распахнувший широкие зеркальные дверцы, хранил в себе лишь стайку плечиков да забытый Алин носочек для фитнеса, сиротливо краснеющий на пустой полке.

В комнату вползало тусклое осеннее утро.

«Это был не сон», — сказал себе Василий и повторил вслух хриплым, чужим голосом:

— Это был не сон!

Он поднялся с дивана, подтянул брюки, в которых почему-то оказался, и двинулся к двери, ведущей из спальни в коридор его немаленькой, даже по меркам обитателей домов на Рублевском шоссе, квартиры.

По дороге на глаза Василию попалась серая общая тетрадка, лежавшая на самом дне развороченного ящика с документами и письмами.

Нетвердой рукой он достал ее, открыл и прочитал: «Дневник учителя Бутырина В. И. Начат 1 сентября 1985 года».

Что им сказать? «Здравствуйте, дети?», или «Садитесь, начнем урок»? Как отреагировать на шушукание, доносящееся с камчатки? И надо ли прилюдно проверять, нет ли на твоем учительском стуле кнопок, нет ли под его ножками капсюлей от охотничьих патронов, умыкнутых кем-то из этих вихрастых охламонов у отца-охотника?

Я свой первый в жизни урок начал из рук вон: вошел, улыбнулся, поздоровался и выдал: «Здравствуйте! Я — ваш новый учитель географии! Зовут меня Василием…»

И тут же откуда-то сзади прозвучало: «Алибабаевичем!» Класс грохнул, а я заработал на веки вечные свое учительское прозвище, отделаться от которого мне поможет, наверное, только могила. Самое смешное, что я до сих пор не знаю, кто из обитателей задних парт седьмого «В» проявил тогда остроумие — круговая порука у семиклашек посуровее, чем у «Коза Ностры».

Седьмой класс — это вам не второй и не десятый, тут учитель — словно сапер на минном поле, работает без права на ошибку. Переходный возраст и чрезмерно развитая информированность современных детей делают их похожими на диких зверьков, с клыками, когтями и полным отсутствием чувства жалости, сострадания и уважения к чему бы то ни было…»

«Так или иначе, первый мой урок прошел давно», — подумал Бутырин, закрыв тетрадку: «А за ним был второй, третий, сотый… И так продолжалось несколько лет, пока мне не остодолбенило вечное безденежье. Эх, дети-детишки, первые ученички мои. Где-то вы теперь? А где теперь я? Ох…»

Отбросив дневник, Бутырин доковылял до двери, распахнул ее и каркнул в пустоту коридора, как в громкоговоритель:

— Дор-рогая! Аля! Александр-ра!!

Звонкая тишина была ему ответом.

— Она что, и вправду ушла? — сам у себя спросил Василий и сам же себе ответил: — Ну и дура!

Дошлепав по наборному, но давно не натиравшемуся паркету до кухни, напоминающей размерами школьный спортзал, Бутырин открыл холодильник, снял с дверцы бутылку «Ессентуки № 4», трясущимися руками с помощью ножа сковырнул крышечку и жадно высосал шипучую жидкость прямо из горлышка.

Полегчало.

Усевшись на стул, Василий уставился на два высоких тонких фужера — один недопитый, второй с полукружьем розовой помады — и попытался восстановить в памяти события вчерашнего вечера…

…Началось все еще в обед, когда в офис отзвонился Фрунзик Каспарян и поведал шефу, то есть ему, Бутырину, что немцы из «Байера» отказываются поставлять партию лекарств без стопроцентной предоплаты, потому как «репутация вашей фирмы в деловых кругах более не считается безупречной». И добавил, что раз такое дело, он больше не будет заниматься поиском поставщиков — работать задарма ему нет никакого резона.

Василий послал Фрунзика, «Байер» и весь этот безумный, безумный, безумный мир к такой-то, многократно и разнообразно трахнутой, матери, и в одиночку выпил бутылку «Чинзано» — единственное, что нашлось в разоренном офисном баре.

Покинув кабинет, который со следующей недели ему уже не принадлежал по причине невозможности оплатить аренду, Бутырин уселся в свою покорябанную «Вольво» с разбитой три дня назад в глупой аварии на МКАД мордой.

Он направился к маме Тоне, хозяйке элитного массажного салона «Гламур». Василию срочно требовалось отрешиться от всех проблем, набросившихся на еще совсем недавно успешного предпринимателя, словно шайка гопников на прохожего в темном переулке.

Общеизвестным, простым и действенным способом «нырнуть и не всплывать» был банальный загул с девочками и морем водки, благо жену Александру совместно с ее дражайшей мамочкой Бутырин еще неделю с лишним назад отправил на Сицилию — от проблем и грехов подальше.

Мама Тоня встретила старого клиента дежурной улыбкой и деловым поцелуем в небритую щеку. Но когда речь зашла об услугах в кредит, улыбка на лице бандерши сменилась недовольной гримаской.

— Василий Иосифович, ну вы же понимаете… Наш бизнес держится на жесткой схеме: «деньги — товар — деньги». А у вас, я слышала, проблемы. Так что двух из вип-зала никак не могу. Но!

Тут мама Тоня расплылась в сладкой улыбке и поманила Бутырина толстым пальцем, украшенным несколькими золотыми ободками:

— Вот, обратите внимание! Совсем юный цветок, только что из провинции! При этом умеет многое, а главное — очень хочет научиться еще большему. Ну, вы меня понимаете?…

Василий подошел к занавеске, отделявшей кабинет мамы Тони от гостиной, где на полукруглом кожаном диване лениво листали журналы в ожидании клиентов так называемые массажистки.

— Которая? — хрипло спросил он.

— Самая левая, — грудным голосом пропела ему в ухо мама Тоня. — Метр семьдесят девять ростиком, причесочка «славянка», сорок второй размерчик носит, а грудка — третий стоячий! Для знатока — м-м-м… Вечный кайф. Ну, вы меня понимаете? Куколка, а не девочка! Берете?

Бутырин некоторое время смотрел на «куколку», здорово смахивающую на украинскую «оранжевую принцессу» Юлию Тимошенко и на продавщицу из овощного магазина одновременно, потом решительно кивнул.

— Но, сладкий мой, на ночь это выйдет в три тысячи бакинских, — тут же заторопилась мама Тоня, — и деньги не позднее понедельника, иначе все, шабаш. Ну, вы меня понимаете? Договорились?

Василий сглотнул слюну и снова кивнул. До понедельника надо было еще дожить…