Ритуал - Маркус Хайц

Шатонеф отодвинулся подальше.

— Не бойся, дружок, это не бешенство, — успокоил его Пьер. — Это из-за грязи на зубах твари, она попала мне в кровь и ее зажигает. Грязь горит, как огонь, у меня по венам и мучит меня жаром, но стоит попить, и она снова спадает. — Он закрыл глаза.

Тем временем овцы забеспокоились. Они забились в самый дальний угол хлева, тихонько блеяли и то и дело смотрели на Пьера, чье тело били судороги. Он непроизвольно дрожал, пальцы мяли солому.

Шатонефа обуял страх. Поговаривали, что бестия на самом деле луп-гару, волк-оборотень, в человеческом обличье, мирно живущий среди прочих жителей Жеводана. Неужели… Неужели этот охотник и есть луп-гару? Неужели он сейчас оборотится, чтобы напасть на него?

— Матерь Божья, святая заступница, помоги мне!

Парнишка заставил себя пройти мимо подрагивающего охотника, чтобы схватить мушкет, хотя и понятия не имел, как из него стрелять. Наверное, нужно лишь отвести курки, прицелиться вдоль ствола и выстрелить.

Шатонеф застыл в двух шагах от сипящего Пьера, устремив ствол на его голову.

— Что с вами, мсье? — повысив голос, спросил он. — Вы меня пугаете.

Дыхание рывками вырывалось из груди охотника. Он охал и стонал по-звериному, звуки были уже совсем не человечьи. Шатонеф поднял повыше оружие и приготовился защищать жизнь — свою и своих овец.

И тут вновь раздался шорох. Он все еще доносился с настила, но на сей раз стал явно громче, и издавала его совсем не мышь.

— Мы тут не одни, — прошептал парнишка и рывком поднял оружие вверх…

…чтобы уставиться прямо в харю бестии. Слушая их разговор, она стояла рядом с грубо сколоченной стремянкой, показывалась мальчику без опаски, зная, насколько превосходит его силой. Размерами она была с теленка, голова у нее была широкая и безобразная, а короткие уши лишь подчеркивали уродство. Обнаженные ужасные клыки в черной пасти грозили смертью!

— Господи на небесах! — вырвалось у мальчика.

Грянул выстрел. Пуля вылетела из одного ствола и засела в деревянной балке.

— Мсье Шастель, очнитесь, не то…

Но тяжелое мускулистое тело уже взлетело в воздух и метнулось к нему. Столкновение выбило у него из рук мушкет, а самого его отшвырнуло на пол.

В нос ему ударила мерзостная вонь, он попытался сопротивляться, вцепился в короткий мех, увидел перед собой широкую грудь с одной белой полосой. А потом заглянул в сверкающие жестокие глаза, на том зубы сомкнулись у него на горле и его разорвали. Жаркая боль опалила мальчика, после он ничего не чувствовал. Шок подавил ощущения.

Доживая последние мгновения, он апатично лежал на земле, слыша, как бестия, чавкая, лакает его кровь, фонтаном вырывающуюся из горла, и, ворча от радости, разрывает зубами и когтями живот. Жадные движения мотали его тело из стороны в сторону. Последним, что он увидел, было мертвенно-бледное лицо Пьера Шастеля, которое надвинулось на него, и тянущиеся к нему скрюченные пальцы охотника.

Жан Шастель распахнул дверь хлева, чьи очертания он лишь с трудом разобрал в бушующей метели. И в ужасе замер на пороге.

Подле изувеченного трупа мальчишки лет четырнадцати сидели его сыновья Пьер и Антуан. Оба были с ног до головы залиты кровью ребенка, словно вывалялись в ней как свиньи. Оба были наспех одеты, сапоги Антуана валялись возле порога. Рассеянно и словно одурманенно они подняли на него глаза и поначалу вообще не узнали. Потом лицо Пьера прояснилось.

— Отец! — Он вскочил на ноги, посмотрел на себя, потом бросил взгляд на брата. — Что… Что мы наделали? — выдохнул он. — Я ничего не помню. Я пришел сюда с мальчиком, и… — Его взгляд обшарил земляной пол хлева… — Бестия! Она притаилась наверху и… — Он умолк.

Рассмеявшись, Антуан смахнул со лба пропитавшиеся кровью волосы.

— Я? Так это я бестия? Тебе мерещится, братец. Это ты бестия и хочешь очернить меня перед отцом.

— Я не все ясно помню, но, когда я вошел в хлев, тебя тут не было. Бестия пропала, зато передо мной ты, — возразил Пьер. — Скажи, как такое возможно?!

Сняв с плеча мушкет, Жан взвел курки и решительно глянул на сыновей.

— Под навесом у входа я никаких следов бестии не видел. Что бы ни сотворило эту мерзость, оно еще здесь, — неуверенно сказал он.

— Может, она там прячется? — Антуан ткнул пальцем в сторону настила.

Забравшись по стремянке, он перевернул солому и сено, но ничего не нашел. В точности, как предполагал Пьер, хотя и не высказывал своих мыслей вслух.

Лесника охватило страшное подозрение. Тогда бестия ранила его сыновей. Неужели он слишком поздно прижег их раны раскаленным клинком? Может, в них осталось зерно зла?

Ему вспомнилось странное поведение Антуана в Шолаке, увлечение, с каким он обнюхивал труп мальчика. А потрясение Пьера… Не странно ли, что оно наступило так поздно, будто он ждал, когда сможет им одурачить отца? Подозрение обрушилось на Жана как ушат холодной воды: следы перед хлевом могли означать лишь одно: иных виновных не было. Его сыновья уже однажды убили. По меньшей мере, однажды. Руки у него задрожали.

— Что бы ни сотворило эту мерзость, — хрипло повторил он, — оно еще здесь. — Его взгляд скользнул по полным ужаса лицам Пьера и Антуана. — Во что превратила вас бестия? — с отчаянием воскликнул он. — Ее месть ужаснее, чем я мог предполагать.

Его пальцы сжались на оружии. Он не знал, что ему делать, новых бестий Жеводану не вынести.

Спрыгнув с сеновала, Антуан встал рядом с ним. Он чувствовал, что творится у отца в душе.

— Ты не должен допустить, чтобы бестия взяла над нами верх, отец. Не отдавай ей победу, убивая нас! Мы ищем… мы ищем противоядие, которое освободит нас от проклятья. — Он опустил руку в сапог. — Я знаю одного палача, который разбирается во всяком колдовстве. Он наверняка скажет, что поможет против луп-гару внутри нас, — Бросившись на колени, он заглянул в глаза отцу. — Умоляю тебя, отец! Мы твои сыновья, твоя плоть и кровь. Мы не виноваты в том, что превратились в бестий. Помоги нам разрушить проклятье, захватившее нас. Я не хочу умирать!

Поддавшись горю, Жан обнял Антуана, к ним присоединился и рыдающий в отчаянии Пьер. Все трое стояли на коленях в понемногу Замерзающей крови пастушонка, друг в друге ища опоры и утешения.

Наконец лесник поднялся сам и, подняв сыновей, посмотрел на каждого.

— Ты прав, Антуан. Мы найдем противоядие. И мы продолжим охоту за бестией. — «И с сего момента я буду следить за каждым вашим шагом, — мысленно добавил он, — дабы вы не множили страдания людей. Даже если придется для этого вас запереть». С горем и гневом он опустил взгляд на растерзанный труп под ногами, обещая бестии всяческие страдания за мучительную смерть ребенка.